Родилась в 1902 году в Цюрихе, где её мама, профессор биологии В. М. Данчакова, занималась преподаванием. В 1926 году Данчакову (уже из США) пригласили в Москву – организовать новый биологический институт. В Москве в 1928-м году Вера Евгеньевна, кстати, тоже биолог, познакомилась с Михаилом Алексеевичем Лаврентьевым – математиком, будущим организатором науки в Сибири.
«В юности я жила в Останкино, – рассказывала позже Вера Евгеньевна, – а работала в институте Навашина. Около Виндавского (Рижского) вокзала мне надо было пересаживаться на другой трамвай. И вот там, на остановке, на каменной тумбочке, каких уже давно в Москве нет, всегда сидел Михаил Алексеевич. Он провожал меня от вокзала до Пятницкой. И как-то признался, что одну из своих самых талантливых, лучших, оригинальных задач решил, когда ждал меня, сидя на этой тумбочке…»
В 1936 году Вера Евгеньевна получила официальную бумагу, из которой следовало, что она, как американская подданная, должна в течение трёх суток покинуть СССР. Заполняя необходимые анкеты, на вопрос, почему она хочет стать советской гражданкой, Вера Евгеньевна ответила тремя словами: «Любовь к Родине».
Видимо, этого вполне хватило.
В 1957 году Вера Евгеньевна без колебаний отправилась за мужем в Новосибирск. Аборигены Золотой долины до сих пор вспоминают необыкновенно дружелюбную атмосферу дома Лаврентьевых, еженедельные воскресные обеды «у бабы Веры», её постоянную помощь при решении любых проблем. Наталья Притвиц не случайно писала в своей поэме «Долиниада»:
Есть дом один – совсем обычный,
Ничем от прочих не отличный…
Где в час любой полно народа
И полная во всём свобода:
Кто хочет – пьёт, кто хочет – ест,
И всем всегда хватает мест,
Где вечно писк и гомон детский,
Где скучных церемоний светских,
По счастью, и в помине нет,
И где Лаврентьев – просто Дед…
Вера Евгеньевна организовала в городке неофициальный детский сад.
«Городское начальство считало наше поселение незаконным и вредным, – писал в своих замечательных «Опытах жизни» Михаил Алексеевич Лаврентьев. – Мне сказали: “Мы пришлём трактор, чтобы снести твою рухлядь (барак)”. Я ответил, что ничего из этого не выйдет; такими угрозами у нас в Золотой долине мамы пугают малых деток: “Не будешь есть кашу, придёт злой дядя и сломает наш дом”. После этого разговора к нам прислали инспектора по детским садам. После осмотра “объекта” инспектор сказал Вере Евгеньевне: “По правилам ваш детский сад надо закрыть, но многие детсады в городе могут позавидовать вашему…”»
И далее: «Жена регулярно занималась с молодёжью у нас дома английским языком. Каждому полагалось перед приходом побриться и надеть чистую рубашку. Вера Евгеньевна снабжала учеников новыми книгами. Как раз в это время я получил из Америки в подарок книгу “Море вокруг нас”. Она нам была особенно интересна, так как мы занимались рядом морских проблем (цунами и другими), поэтому было задумано коллективно перевести её на русский язык…»
Вера Евгеньевна свободно владела английским, французским, немецким языками. Немало сделала она для того, чтобы в городке возникла школа с английским уклоном. Приходя в школу, разговаривала с учителями и детьми только по-английски. Убеждала (и успешно) Михаила Алексеевича: надо чаще создавать возможности для молодых учёных бывать за рубежом, знакомиться с культурой этих стран, а не только с наукой. Кстати и за генетиков она заступалась, не понаслышке зная об их проблемах. Вдова академика Д. К. Беляева позже вспоминала: «Именно Вера Евгеньевна помогла Михаилу Алексеевичу оценить значение генетики». Что в общем и не удивительно, – ведь мать её была крупным биологом и одно время работала в лаборатории Т. Х. Моргана.
«Место “первой леди”, – писала Замира Ибрагимова, многие годы дружившая с Верой Евгеньевной, – досталось ей не по прихоти слепого случая, это было именно её место – по праву умной, доброй, незаурядной личности… Она не выносила безделья. Она прекрасно готовила, изобретательно вязала. С утра – свежие газеты, по вечерам – французские романы и английские детективы… Была щедра, посмеивалась над собой: “Подарила друзьям вязальную машину, думала – вот-вот помру. А сама живу. Сейчас машина бы пригодилась…”»
«Она не прощала людям лжи, клеветы, подхалимства, несправедливости к униженным, – писал о Вере Евгеньевне академик О. А. Богомолец. – Но не выступала и “борцом за правду”, не вступала в споры с недостойными её уровня оппонентами. В какой-то степени она была ангелом-хранителем Михаила Алексеевича, выручавшим его из некоторых бытовых неприятностей, в которые он мог попасть, как говорится, по простоте душевной. У Михаила Алексеевича был обширный круг знакомых – учёные, поклонники его таланта. Но были и примазавшиеся карьеристы и жулики, спекулировавшие на своём с ним знакомстве. От них она его и уберегала…»
В 1975 году Лаврентьевы уехали в Москву. Но после смерти Михаила Алексеевича Вера Евгеньевна вернулась в Академгородок.
Грустно, но даже самая счастливая жизнь не вечна.
«Скудная вдовья пенсия. Персональную получала недолго, – пала жертвой “борьбы с привилегиями”, – писала о Вере Евгеньевне Замира Ибрагимова. – Богатства никакого – не то поколение. То крыша в домике потечёт, то мыши не дают заснуть, даже со снотворным. То крылечко так снегом заметёт, что не выйти. Одна. В избушке на краю оврага. И только на ночь запиралась на символический замок. Могла бы жить у сына, академика Михаила Михаиловича Лаврентьева. С внуками и правнучкой. В большой тёплой семье. Не захотела. Точно обет дала хранить тепло их с Дедом очага, сколько сможет». И хранила – с поразительным мужеством и достоинством.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
Вера Евгеньевна Лаврентьева
начало статьи