Часть 1.
— Я Н В А Р Ь —
Утром
Синица чистит клюв о мёрзлую кору тополя. Или выискивает в заскорузлых трещинах, чем бы поживиться? Снег неслышно падает, сквозной подвижной марлей зависая в воздухе. Прохожий медленно пересекает двор. Минут через десять возвращается обратно, на ходу прикладываясь к горлышку бутылки с «лекарством» – пивком унять бушующий пожар…
С почти родного голоса Татарского начинается день – стихами Блока. Затем чета Никитиных поёт:
Снег идёт, снег идёт,
Снег идёт и всё в смятеньи:
Убелённый пешеход,
Удивлённые растенья.
Перекрёстка поворот.
Как будто с будущего снял декалькомани… Прохожий скрылся за поворотом, синица упорхнула с ветки. Снег идёт…
* * *
Хлудов:
— А душа у тебя когда-нибудь болит, есаул?
— Никак нет, Ваше Превосходительство, душа не болит. Зубы болят. Застудил.
Редчайший случай – фильм конгениален прозе. Какие актёры! – Евстигнеев, Ульянов, Басов, Ефремов, Баталов, Глузский. А этот ужасный лик Дворжецкого! Невероятная глубина, что-то гипнотизирующее, потустороннее в неподвижности черт, в огромных навыкате глазах.
Коняга
Воробьи дождались «горяченького» на завтрак. Мигом слетелись на парное кушанье, оставленное колонистским савраской. Копошатся в рассыпчатых конских яблоках, дымящихся на утреннем морозце, лежащих на свежем снегу, словно на белой праздничной скатерти. Для них и в самом деле – праздник! – подвалило нежданно: с пылу – с пару.
А савраска, запряжённый в телегу, стоит возле столовой, слегка подогнув заднюю ногу. Стоит с покорно-безучастным выражением лошадиной морды, ждёт пока жулики выгрузят мешки с картошкой. Вокруг тёмных ноздрей длинные торчащие волосины покрылись инеем от дыхания. Иней на загнутых ресницах, обрамляющих полуприкрытые глаза. Поза, выражение… что-то умудрённое и философское во всём облике работящего коня. Его вид успокаивает, наводя на размышления о суете, о тщетности… Чего-чего, а терпения ему не занимать, терпения и безропотного принятия своей судьбы: хомут на шее, телега сзади – куда деваться? – надо везти, мотать свой срок по этой жизни.
Физический метод
Душевные переживания своих героев Толстой часто сравнивает с физическими ощущениями, для наглядности иллюстрирует физиологической подробностью, чтобы читатель острее почувствовал: «Так по крайней мере казалось Вронскому, как кажется человеку с больным пальцем, что он, как нарочно, обо всё задевает этим самым пальцем».
После Кафка взял на вооружение этот метод и довёл его до пределов возможного, проецируя все движения души, психическое состояние не только в физическую плоскость (позы, жесты, взгляды и пр.), но и перенося их на сюжет, на фабулу произведения.
Армия
Сын звонит из армии.
— Как дела, сынок?
— Нормально. Дают в обед по три ложки какого-то пойла. И с утра до вечера на лесоповале. Шаламова перечитайте, там всё сказано.
Хорошо – начитанный ребёнок. А каково матери после этого! Куда писать, звонить? В какие бить колокола? «Нет, никуда не сообщай. Не надо!». А что же тогда?.. Понять его можно: высказался, пожаловался мамочке – чуть полегчало. А ей потом?
Нет, всё-таки свинство несусветное и подлость во всём этом! Мало того, что используют солдат, как бесплатную рабсилу, по сути, как рабов, так ещё не кормят нормально, держат впроголодь молодых парней. Зеков – воров, грабителей, убийц, насильников содержат гораздо лучше. Попробуй, не доложи в котёл необходимых продуктов! – до прокурора дойдёт. Должностные лица отписываться устанут. А там!.. Только бы выдержал. Год остался. Потом вычеркнуть, забыть. А вообще… «Народ, не испытывающий никакого стыда из-за разложения, дурной организации своих вооружённых сил, не способен удержаться на плаву, или выжить» (Хосе Ортега-и-Гассет).
Без обиды
— Ты не обиделся на меня за статью? Но я в ней ещё мягко…
Когда я ответил, что нисколько не обиделся, да и вообще, честно говоря, статью не читал, собеседник был явно разочарован моей «невнимательностью». Помнится, мне кто-то говорил об этой статье. И можно было попросить… Но когда нет абсолютно никакого интереса к автору, к его мнению, то – не стоит труда. И что он может написать! – похоже, именно такое отношение к себе собеседник безошибочно уловил в моём безмятежном ответе, и это показалось ему обидным. Ну что тут поделать! – опять виноват. Да, вот ты какой… А ведь мог бы сделать человеку приятное – огорчиться хотя бы для виду, а потом выслушать по-отечески доброжелательное наставление и ободряющее: ну да ладно, не журись, мол, с кем не бывает.
* * *
На экране – «Джентльмены удачи».
— Мам, а почему этот дяденька разговаривает голосом Винни-Пуха?
Пришлось объяснять ребёнку, что этот «дяденька» озвучивал мультфильм, что он очень хороший артист, очень знаменитый…
— А он живой?
Увы, уже… Неисповедимы пути познания – через мультяшного героя, через малую грань открыть великое. Так оно чаще всего и происходит – в искусстве, в жизни.
* * *
Проходя мимо школы, в которой учился, заворачивая за угол, слышу нежное, невнятное воркование. Не почудилось ли? Озираюсь, поднимаю голову… Под самой крышей над окнами третьего этажа прямоугольный выступающий фриз, на котором несколько десятков голубей удобно расположились. На улице декабрь, морозец ощутимый, а у них любовные песнопения – нежнейший, чистый звук напомнил о весне, о согревающих солнечных лучах.
Шоу с душком
Редкое ток-шоу обходится без православного дьякона. Есть такие лица – мелькающие тут и там. Ладно, светские тусовщики – это их образ жизни. Но когда человек в рясе и с крестом на груди почти в каждой… Как-то не очень… что-то от лукавого, от его методов в этом медийном мельтешении. Даже если по заданию выполняет миссию.
Сообщает, что внимательно прочитал всего (! – шесть или сколько там? – томов) «Гарри Потера». Естественно для того, чтобы обнаружить несостоятельность философских идей, заложенных в этих книгах, с точки зрения православного христианства. Всерьёз рассказывает о каких-то гоблинах, о силах зла, без тени смущения проводит разоблачительные параллели с Евангелием, сравнивая деяния Христа с фокусами Гарри. Хорошо хоть не в пользу последнего. Хотя, судя по увлечённости пересказа, юный чародей вызывает у моложавого батюшки явную симпатию. Эх, кабы не церковный сан! Трудно вообразить какая каша в мозгах этого священнослужителя. Воистину: горе от ума. Образование, в том числе и духовное, не всегда добавляет разума.
Прочитать плохую книгу, всё равно, что съесть тухлый обед. Неужели во время еды не чувствуют запаха? Впрочем, на вкус и… Но ведь этот дьякон не только сам вкушает с аппетитом не первой свежести блюда, но и для других людей, для своей паствы готовит духовную пищу с душком – прививает свой, уже явно испорченный вкус.
* * *
Случайно, заглянул в местную писательскую антологию. Перед моей подборка под названием: «Я душу пущу на ветер…», после – «Я вырастил русскую душу». Задушили! Вспомнились слова Ахматовой о том, что если дело в стихах доходит до души, то пиши пропало.
* * *
Читаю на кухне «Подённые записи» Самойлова, грызя тыквенные семечки. И вдруг – какое тождество процессов! Вплоть до временной синхронности: одна семечка – одна запись. Щёлкаешь, не замечая. Но быстро надоедает. И шелухи многовато. Хотя и попадаются, но очень редко «ядра – чистый изумруд».
* * *
Священнослужитель, батюшка… Не знаю даже с какого боку к нему подойти, что сказать. А потом… Неужели руку ему целовать, этому краснорожему парняге в рясе, который раза в полтора тебя моложе. И какая благодать от его благословения на меня снизойдёт? И кто его уполномочил? Молчи, молчи! Никакого смирения в душе. А ведь по вере и воздастся. И нужно для этого всего ничего: глаза закрыть, мозги отключить, молитву вызубрить, как в детстве пионерский стишок-заклинание: «Как повяжешь галстук, // Береги его: // Он ведь с красным знаменем // Цвета одного». В этом-то и дело, что в то время «Отче наш» не выучил – не вошла молитва в душу, не изменила растущий состав существа. Теперь вот так… Так и приходится прозябать, сторонясь религиозных ритуалов, не проникаясь, не принимая церковных церемоний.
Зато вокруг! Бывший ведущий отвязного «Музобоза» завёл себе персонального духовника, регулярно посещает, исповедуется. Примерный прихожанин своего прихода! Бывший скандальный кинорежиссёр сам сделался служителем культа, превратился в добропорядочного батюшку. Теперь не «киночернуху гонит», а проповедью на путь истинный наставляет людишек, которых сам же не так давно талантливо совращал. И всё бы ничего, и пусть… Но что-то подозрительное и нечистое в этой скоропалительной мимикрии. Как будто наспех овечья шкура наброшена и запашок серный явственно ощутим.
* * *
«Я человек тонкой кости», – говорит герой Петра Алейникова в кинофильме про стахановцев. Ему скучно перевыполнять норму. Он своим невероятным обаянием полностью дискредитирует трудовой подвиг шахтёров. И так почти во всех картинах с его участием. И куда смотрела власть, все эти комитеты по цензуре? На глазах всего народа он неповторимой своей улыбкой подрывал основы, расшатывал устои. Неужто власть попала под обаяние? Это вряд ли. Скорей всего до поры решила не трогать народного любимца. Пусть покуражится пока. Так терпят шуточки шута…
* * *
Читает медленно. Между словами огромные паузы, что, по всей видимости (слышимости), должно подчёркивать значимость каждого слова. Манера чтения маскирует откровенную слабость стихов. Уловка удаётся. Большинство ведётся на эту удочку, воспринимая не банальность содержания, а уверенную декламацию, которая создаёт иллюзию значительности. Такие поэты-иллюзионисты любят сцену, эстраду (раньше собирали стадионы) и долгие годы, десятилетия вполне успешно могут навешивать стихоподобную лапшу на уши доверчивой публике.
* * *
На канале «Культура» Валентин Непомнящий читает «Евгения Онегина», потом комментирует, рассказывает. Слушаешь, смотришь, открыв рот. В который раз окончательно и бесповоротно убеждаешься в том, что «Пушкин – это наше всё». И самому тут же хочется открыть, перечитать.
Кормящий дед
Ноздрями уже чувствуешь – весна не за горами. Что-то изменилось в воздухе, ещё ледяном, но более прозрачном, бездымном, бездомном… Снега очень мало – зерно асфальта под ногами. Когда такое было! Может февраль ещё спохватится.
Дед Роман, как старый орнитолог, говорит, что нынешней зимой невиданное количество воробьёв: «Не припомню такого». Ему видней, он главный кормящий – с утра до вечера на раздаче. Воробьи, голуби не стаями – табунами за ним – привыкли. Приручил. По мановению руки – воздушный шелест крыл, перетекающий пернатый трепет…
Гори, гори ясно!
Документальные кадры. Виктор Астафьев в своей фирменной телогреечке возле печки. С треском выдирает листы из «Нашего современника» и – в огонь. По отблеску видно, что разгорается хорошо. Что-то говорит о «буржуйском счастье» – устало, с равнодушной иронией. Он ни с теми, ни с этими. «Нет, никогда ничей я не был современник» (О. Мандельштам). Вспоминаются горькие строки завещания: «Я пришёл в мир добрый, родной и любил его бесконечно. Я ухожу из мира чужого, злобного. Порочного. Мне нечего сказать вам на прощанье». Хорошие кадры. Что-то символичное. Но одна мыслишка, как мышка: а нет ли тут режиссёра? Чтоб зритель непременно прочитал название журнала. Прочитал и сделал нужные выводы. Этакий вид скрытой рекламы (забыл термин) наоборот.
* * *
«Моё писанье – это вроде тех корзиночек из резьбы, которые мне передавала бывало Лиза Мерцалова из острогов. Она заведовала острогами в этом обществе, – обратилась она к Левину, – и эти несчастные делали чудеса терпения.» (Л. Толстой, «Анна Каренина»).
Впрямую сравнивает себя с острожниками. Уже невмоготу. Морфин, писанье уже не помогают. И здесь какое-то несоответствие ощущается. Какую книгу для детей (!) можно написать в подобном состоянии? Что за корзиночка получится и какие грибочки, ягодки в ней окажутся? Впрочем, Толстому видней. С гением не поспоришь.
Свою «работу» вспомнил. Ничего не изменилось более чем за век: всё те же корзиночки – шкатулочки, наборы кухонные и прочие «макли» кропотливо создают подневольные мастера, убивая избыток времени. Красивые вещи иногда получаются – настоящее искусство. Терпение, творящее чудеса. Но главное чудо, конечно, сам роман. Чтобы создать такое полотно!.. тут одного терпения явно мало. Тут гений надобен, божественный диктат.
— Ф Е В Р А Л Ь —
* * *
Сбегаю по лестнице, громко топая тяжёлыми ботинками. Напугал беднягу. Котёнок серенький, подпрыгнув, бросился в приоткрытую дверцу нижнего почтового ящика, коготками громко карябая по железу. Спрятался, затаился. Ещё одна сирота бездомная. Кто ж тебя вышвырнул? И куда теперь? И сам стараешься забыть, не думать…
* * *
«Жить надо честно, не мешая другим», – неплохое правило сформулировал артист.
80 лет Вячеславу Тихонову. Аристократическая внешность и руки – крупные рабоче-крестьянские с мужицкой мощью широких ладоней.
Жить честно – не то, чтобы выгодно (сейчас скорее наоборот), но за это только и можно себя уважать. Ведь каждый по большому счёту знает, что у него внутри, с чем он живёт. Враньё окружающим дела не меняет. Дурной запашок не скроешь. Отсюда во многом болезненная реакция на чужое мнение, недовольство, зависть.
«Пружина чести наш кумир! // И вот на чём вертится мир!». Увы, со времён Пушкина многое изменилось. Впору ставить пометку «устар.» к этим стихам. Хочешь жить, умей вертеться – вот современное правило. Какая там честь! О чём вы, Александр Сергеевич? Деньги, жратва, ржачка, жвачка. А в остальном: плюй в глаза – всё божья роса.
Помесь Геббельса с Вышинским. Да, по тону обвинительной речи, по внешности, по пене, взбитой в углах рта… тогда в Москве на Комсомольском.
Memento more
В профилактории начал проходить курс восстановительных процедур. Законная возможность отдохнуть от работы, сменить обстановку. Правда, ездить далековато. Отвык от транспортной толкотни. Ощущаю дискомфорт, когда множество людей вплотную… чужие тела вторгаются в твоё ближнее пространство – окружение, оккупация в час пик.
На бланке больничной карты, выданном для заполнения врачами, значится графа: «дата выписки» и в скобках – ( смерти ). Это, чтобы больной не забывал, что всякое может случиться. Memento more! Смотри, мол, парень – выписался и будь доволен. А то мог и в «скобки» сыграть запросто. Хорошо, что пациенты в основном молодёжь, средний возраст, – серьёзных проблем со здоровьем нет. А вот у какого-нибудь старичка могло бы и не хватить чувства юмора. Одна надежда, что уже не под силу его глазам этот убористый шрифт стандартного бланка.
* * *
Убийственные кадры: мёртвое тело уссурийского тигра – добыча браконьеров. Убит двумя выстрелами. А на шкуре насчитали ещё около десятка старых следов от пуль. Сколько раз раненый уходил, истекая кровью! Достали… доконали всё-таки зверя – сволочи! Что за мерзкое животное – человек!
* * *
В дневниковых записях Самойлова, что ни день: пил, пили коньяк, сидели в ресторане ЦДЛ, отметили день рожденья и т. д. Думается, что это внимание к «процессу» – от Блока. Но у того был «всемирный запой» и в тех же дневниках чувствовалась вселенская тоска. У Самойлова же культурное упорядоченное пьянство утончённой натуры, капризно недовольной своим сытым благополучием. Под предлогом – «стихи не идут» или ещё там какая-нибудь «трагедия», а чаще просто – собрались, посидели. Поводов всегда в избытке.
И в этом есть немалый плюс: пил, значит, было с кем. Разговаривали, общались – роскошно проводили время. Грех жаловаться. Вообще, пить – поэтичней, чем вести здоровый образ жизни. Захлебнуться лихой самогонкой… с проститутками жарить спирт.
* * *
— Извини, друг, не выручишь?…
Типичный уличный «кадр». В кургузой грязной куртяшке, явно малой. Костистые запястья далеко выпирают из коротких рукавов. Крупные заскорузлые кисти в болячках, ссадинах заветренных, задубевших от долгого пребывания на воздухе, как, впрочем, и лицо, покрытое свалявшейся, всклокоченной растительностью. Слюны стеклярус ледяной висит на бороде… Обычно жаль таких, но не сегодня. «Нет» – коротко и однозначно. Да и чем я тебя выручу? Ведь слишком всё запущено. Ступай себе…
* * *
Шакалы моногамны. Интересный факт из жизни животных. Общеизвестно про лебединую верность… Возвышенно и романтично. Ну, там… голуби воркуют – тоже понятно. Но когда: они прожили всю жизнь, храня друг другу верность, как… шакалы. Звучит… как бы это сказать… Понятно, в общем. Есть в этом какая-то несправедливость к шакалам. Такое вот в «мире животных».
Веселящий газ
«Поток газа в Европу увеличивается…». Так аборигены Нового света радовались, отдавая за стеклянные бусы слитки чистого золота. Радость, как мы знаем, была недолгой. Пресловутый «рост экономики» – всё тот же стеклянный звон бездумной радости, сопровождающий собственную гибель. Вот-вот сдуется газовый пузырь и тогда…
А пока юбилейный концерт. В первом ряду: Претендент, Президент, Председатель (Газпрома). В ладоши хлопают. На сцене те, кто подороже: от Пугачёвой до Тины Тёрнер. И вездесущий пародист с птичьей фамилией и лошадиной пастью тут как тут. Как без него! Во всю ширину, как на приёме у лора, распахнутое «Ха-Ха». Камера, словно въезжает… до самых гланд лужёной глотки.
Голубой газ легко превращается в зелёные бумажки, на которые так падки… Люди, как люди, вот только… избыток веселящего газа в воздухе как-то повлиял на головы. Ещё одно действие в бессмертной Ярмарке тщеславия.
* * *
Она, действительно, состоит на учёте в психдиспансере. Внешне же её ненормальность сводится к преувеличенной предупредительности с окружающими, в бескорыстном оказании мелких услуг. Она заранее и совершенно искренне ставит себя ниже любого, с кем общается. Большинство принимает, как должное, такое положение: снисходительно сверху вниз глядя на «убогую», через губу что-то небрежно отцеживая… А ведь она талантливее многих признанных «профессионалов». Её стихи и проза выше на голову произведений многих «членов».
* * *
Народный артист России Василий Ливанов в открытом письме Президенту Франции пишет о трудностях, возникших вокруг создания фильма о «Медном всаднике». Фальконе, мол, француз, так почему бы Франции не принять участие? Выражаю надежду и пр. Благородное стремление на благо культуры… Но какое может быть благородство в униженной позе просителя? За высокими словами не скроешь обжигающую стыдом фразу: подайте ради Христа! А тут ещё явный умысел пристыдить руководство Газпрома – обещали и не выполнили. «Кинули» – одним словом. Так вот вам – пусть будет!.. когда заграница нам поможет. Можно понять возмущение и отчаяние пожилого, заслуженного человека – лауреата премий, кавалера орденов и т. д. Но его наивная попытка воззвать к стыду и совести главных пользователей общенародного достояния заведомо обречена на провал. Не существует там таких понятий. Атрофировались путём противоестественного отбора. С теми всё ясно. Но когда заслуженный человек, отмеченный титулами и званиями, забывая о своём достоинстве, протягивает руку за подачкой… Обидно, стыдно и страшно, если до этого дошло.
Внутренняя красота
УЗИ щитовидки. На правой доле какой-то узел, киста (бррр! – мерзкое слово). Терапевт выписала направление к эндокринологу: «Со щитовидкой не шутят!».
На экране монитора как будто пустынный пейзаж, выполненный чёрно-белой графикой. Лунный? Марсианский? Есть целый мир в душе твоей… внутренняя вселенная. «Это ваша хорошая доля – левая… Во всём можно увидеть красоту», – между прочим заметила врач. Что тут возразишь! Внутренняя красота важней – приходишь с годами к неизбежному заключению. А вот насчёт доли… Если хорошая, то почему непременно левая?
Личины демократии
Главная достопримечательность Острова Свободы – Фидель. Сегодня ушёл в отставку. Года не хватило до полувека пребывания на высшем посту государства. Легендарная личность. Столько и стольких пережить, оставаясь на своём месте самим собой! Нельзя не восхищаться. Форды, Никсоны, Картеры, Рейганы, Клинтоны, Буши – сколько их было! Властители мира, если считать по мощи возглавляемой страны. Но такая мелюзга в сравненье с великим команданте Кастро! Если брать масштабы личности.
Некоторые вполне анекдотичные персонажи. К примеру, Клинтон. «Влип в историю», прежде всего благодаря привычке заниматься оральным сексом на рабочем месте со своей секретаршей. Флаг демократии – платье Моники, пропитанное спермой главы Белого дома. Да и нынешний глава – клоун ещё тот. Папа Буш был всё-таки посерьёзней, посолидней, поумней. Уж он-то не взял бы себе в помощницы такую страшную черномазую мартышку по кличке Кондолиза.
От Сербии отчленили Косово. Демократия торжествует.
* * *
Оказывается, знаменитое «Мария, дай!» Маяковскому подсказал Чуковский. Ай-да дедушка Корней! Впрочем, тогда он ещё дедушкой не был. Где-то около тридцати. «Отдайся! – ну что вы, так сейчас не говорят. Лучше просто – дай!» (Л. Я. Гинзбург). Тонко чувствовал стихию живого русского языка автор Мойдодыра. Безошибочно уловил, как должен обращаться к Божьей матери торжествующий Хам. Пусть даже к её тёзке.
Мимоходом
Перехожу через дорогу. Издалека замечаю фигуру отца возле открытого гаража. Всего лишь секунда. Да, похоже, с лопатой. За ночь намело. Надо очистить перед воротами. Всего лишь мгновенье и безотчётное, согревающее тепло где-то внутри. Как-то спокойней, надёжней от мысли… Да какая там мысль! Просто – он здесь, рядом. Безошибочный выхвачен контур дальнозорким глазом. Подойти? Некогда – на работу надо успеть, какие-то дела. Но и мгновенья этого с лихвой… Нельзя не быть благодарным.
Утренний ритуал
Захлопнулась дверь. Сразу к окошку. Подождать пока выйдет из подъезда, посмотрит наверх. Пока, пока! – помашет варежкой и поцелуй воздушно-с-нежный туда же – мамочке. Пошла школьница. Вишнёвого цвета пуховик, розовый ранец за плечами.
Предупредительность
— Ты знаешь, наши будут… некоторые уже недовольны тем, что ты в «Складчине» печатаешься.
Тон какой-то… фальшивого доброжелательства: мол, моё дело – предупредить. Сразу и не сообразишь, как ответить. Оправдываться? За что? Никому никакой клятвы не давал, кровью не подписывался. И ведь не «я», а только рецензию на мою книжку опубликовали. Да хоть бы!.. И что за крепостные замашки! И это анонимно-обтекаемое – «наши»! Не очень как-то – прятать собственное недовольство, своё мнение за безликую ширмочку – «наши». От этого вся ситуация, весь разговор – насквозь фальшивы. Умный человек. Неужели не чувствует? Конечно, чувствует. Но досадно – ситуация выходит из-под контроля. Кто-то там сам по себе – где хочет и с кем хочет. Непорядок! Ну, извините, по-другому не получается. Все эти барьеры, бордюры, рамки, вся эта возня в своих загончиках… и говорить смешно.
* * *
Оттепель. Снежная серая каша, грязь. В центре… как-то неуютно, некрасиво – полуремонт, полуразруха. Сайдинговые стены, огромные рекламные щиты, словно квадратные подбородки голливудских суперменов, врезаются в городской ландшафт, круша, уродуя…
Дом ожидания
Детсад, детдом, дом престарелых… Если из первых двух – выход в жизнь, пусть в разную, то из последнего… «Скорей бы уже отмучиться». Как в детстве ждал, когда заберут – глядел в окно, считал минуты… Вот-вот появится, входя в калитку, стройная, озабоченно спешащая, родная… Ура! Можно отпрашиваться у воспитательницы. Что малый, что старый… Круг замыкается. Человек превращается в вещь – ждёт, когда заберут, приберут. Но в старости совсем другое ожидание – нерадостное, беспросветное, безнадёжное.
* * *
Рекомендовали на доску почёта… поместить? …повесить? Мол, чего там говорить, – «все знаем… по нынешним временам один из могикан в нашем учреждении», – веское слово хозяина.
Доска почёта, позорный столб… крест… Каждому своё. Судьбы разделочные доски… У Председателя Земного Шара, помнится, был похожий пиломатериал. Как много связывает человека с деревом. В школе, не выучив урока, как приговора, ждёшь вызова к доске. И «вместе навсегда» – до гробовой доски. Свой в доску… но это, увы, не про меня.
— М А Р Т —
Ты – книга
Великая вещь – книга! Громадный опыт и труд уникального человека, весь «Век надежд и крушений», целую жизнь вот так запросто – за 40 рублей в букинистическом отделе… Невозможно приобрести, присвоить, усвоить, но прикоснуться, многое узнать – вполне. Приличной толщины том, как чёрный обелиск, как памятная плита. Олег Волков – однокашник Набокова. Ему принадлежат слова о том, что в России писателю полезно посидеть лет десять… ну пять хотя бы. Вот надо делать жизнь с кого, а не… Правда, не всегда стоит следовать таким категоричным советам.
Но книга книге рознь. «Проклятье Гименея», «Аппассионата любви», «Омский армагеддон»… Опасно приближаться… одни названия чего стоят. Но если всё-таки рискнуть приоткрыть для того, чтобы убедиться: «Язык повествования, как и у его знаменитого предка (П. Ершова! — О. К.) красив, прост и захватывающе интересен», – так обещано в предисловии. Посмотрим наугад:
«Они говорили о жизни, о планах, а белая берёзонька слушала их и радостно шумела своей кроной. Она как бы приветствовала и благословляла большую любовь этих людей, способную всё преодолеть.» И как же в таком настроении без стихов!
Мы муж с женой, мы два любимых,
Влюблённых в жизни суету,
Друг другу сердце открывали.
Берёзки кронами качали
И вот тогда я вдруг увидел
Твой облик, ты и уж не ты –
Всё та же куртка без платка,
Но как красива, молода…
«Слушаю с большим вниманием. Я так люблю твои стихи.» Что ж, деваться некуда. Послушаем и мы… ещё немного:
Ты – книга лучшая из книг,
Пергамента бесценного завёрнутого в свиток,
А в тех строках любви моей избыток,
Безумству моих чувств фиксированный миг.
Каково! А? Ну чем не «Аппассионата»! «Непреходящая ценность этой книги – утверждение автора через действие своих героев, что жизнь – высшая практическая ценность.» Да. И с этим трудно спорить. Но вот иногда, к сожалению, от такой жизни…
«Сунул под подбородок ствол обреза, и раскололась на части голова, что подвинула его на злодеяния.» («Проклятье Гименея»).
У автора богатейший жизненный опыт – не один десяток лет провёл в зоне. Был «хозяином» на малолетке. Нынче полковник в отставке. Теперь воплощает свой опыт в слове. Вот только мысль, мыслишка, мышка-норушка: а не является ли подобное воплощение тем самым «злодеянием»? Слова – дела. Да за такие дела!.. Но ничего, заявление собирается в СП подавать. А что! И проголосуют, и примут. И не за таких голосовали. Вот и завтра…
* * *
Человека видно… Даже до того, как откроет рот, можно предположить что он может сказать и главное – «как», а тем более – чего не сможет никогда. Так по виду спящего зимнего дерева садовод легко определяет породу и знает, каких плодов надо ожидать.
Григорий Кружков, много лет переводя английскую поэзию, сумел и самого себя вырастить на этой благодатной почве. Культура – возделывание. Мягкая манера чтения, когда голос следует за текстом, улавливая малейшие нюансы, полутона. Внутренняя сосредоточенность – полная противоположность ломовой актёрской декламации, её внешнему кривлянью и крикливости, когда как будто асфальтовый каток едет по лесной поляне, закатывая в землю всё живое – цветы, травинки, ягоды, букашек божьих…
Соль жизни
— Этот снег похож на соль для ванны…
С дочерью идём в «Алладин» покупать торт. Праздник всё-таки – женский. Наблюдательная. Льдистое крошево под ногами и впрямь напоминает крупнозернистые россыпи соли. Но почему для ванны? У нас ведь дома… «В магазине видела, когда с мамой…» И тётку заметила, несущую купленную метёлку – «Как Бабка Ёжка с помелом». А может и полетит, когда идти устанет. Или ночью, как Солоха, за урожаем взовьётся на звёздные грядки. А пока день весенний и солнце ярко светит. Идём, взявшись за руки, шурша подошвами по этой самой соли.
«Нет для человека лучшего назначения, чем семейная жизнь», – и в этом соль и суть, и не поспоришь с гением, весь век свой прожившим в одиночестве, в окруженье мёртвых душ.
* * *
«От него исходило ощущение нормальности», – Козаков о Евстигнееве, о гениальном артисте. Да, гений – норма и соразмерность. Гармония! О том же у Чуковского: «Подле Пушкина все уроды, и только уродством своим между собой и отличаются».
Не хлебом единым…
На трубе теплотрассы аккуратно лежит в прозрачном полиэтиленовом мешочке целая буханка белого хлеба. Ветерок шелестит краями пакета. Ничья… никому… никого! Находка ценою в жизнь, когда б в блокадном Ленинграде, когда б Ивану Денисовичу или Варламу Тихоновичу в бараке лагерном… Фантастическая картина! Теперь – обыденность, теперь – в порядке вещей. Остановился по нужде, стряхнул, закурил и… забыл про хлеб. Про бутылку-то небось… ни в жись!
Не на помойке валяется, не в мусорном баке – и то хорошо. Всё плохо живём… ворчим.
* * *
Храм… хам… хлам… Одна лишь буква… Вот так и в жизни: один поступок решает, разрушает. Потом не восстановишь, как ни старайся. Как там? – Береги честь смолоду.
* * *
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь…
В 1918 году написал Блок. А через десять лет Олег Волков на Соловках становится свидетелем того, что слова поэта сбылись буквально: «Входил в заброшенные часовни с остатками скромного убранства, уже разгромленные, уже осквернённые. В одной из них древнее распятие послужило мишенью для стрельбы. Расщеплённое и развороченное пулями дерево светлело из-под краски».
Инстинкт
Фабр, изучая насекомых, иногда в порядке эксперимента заведомо обессмысливал их работу. Какой-нибудь жук-навозник, произведя необходимые манипуляции, продиктованные ему инстинктом, не подозревая никакой каверзы, вполне успокаивался, ничуть не заботясь о дальнейших результатах своего труда. Выполнил заложенную программу, а дальше – хоть трава не расти. Примерно так же и пишу, выполняя какое-то задание… поручение. Цель, смысл? Спроси чего полегче.
* * *
«Повышает рейтинг нашего села», – местный житель о зимнем спортивном празднике. Забивают народу головы словесными отбросами. Скоро услышим про рейтинг курятника, свинарника. Или хряка-производителя. А что! В духе времени. Ведь рейтинг нашего скотного двора неуклонно растёт.
* * *
Стихи… Бывает так, что почва великолепно возделана, разнообразно удобрена. А что растёт? Да так, всё те же овощи – редиска, свёкла, морковка сортовая. А у соседа, в огороде, забитом сорняками, вдруг вырастет такое, что все ахнут – золотая чудо-репа какая-нибудь. Про неё и через много лет народ будет помнить, и в сказках увековечит.
Клиппертон
Остров Клиппертон в Тихом океане. Коралловый атолл – точнее. Из обитателей – крабы и крысы, не считая птиц. Крабы – коренные жители. Крыс завёз человек. Не специально, конечно. Корабль причалил и крысы тут как тут – по канатам на берег. Теперь жрут крабов. Скоро совсем… Какую-то историю напоминает эта ситуация. Только действующие особи были другие – одной породы.
Краб в драке вывихнул клешню. Изуродованная торчит теперь не в ту сторону – мешается. Не долго думая, произвёл самоампутацию без наркоза, действуя другой клешнёй, как хирургическим инструментом. И боком, боком – пополз восвояси, не печалясь, – другая вырастет. Ампутированная конечность, оставленная на песке, ещё какое-то время по инерции сжималась – разжималась, как деталь электрического трансформера.
Пальмы, коралловое кольцо в пене океанского прибоя, угловатый белый росчерк на фоне бирюзы – картина «Вне времени». Художник неизвестен.
* * *
Взглянул в окно – зелёная «Победа» машиной времени проехала по дороге перед домом.
Святость содомита
На очередном ток-шоу вспоминают о безвременно ушедшем модном стилисте. Талант, умница, красивый человек и так много сделал, и ещё бы… но, увы… Кадры с «красавцем» – что-то невообразимо безвкусное, аляповатое, немыслимый грим и бесформенность одежды а-ля Плюшкин, только не серых, а кричаще ярких и вопиюще не сочетаемых цветов. Не говоря о лице… маска из американских ужастиков. «Он ушёл, отдав всего себя людям», – двусмысленная фраза, если принять во внимание сексуальную ориентацию и причину ухода – СПИД. В завершение – не менее модный режиссёр, также известный склонностью к однополым связям, объявил спидоносца святым. Публика согласно поаплодировала.
* * *
Закрутил сгоны, установил краны. Ни одной капли не просочилось. Приятно самому, когда своими руками, когда сделано хорошо. Всё-таки есть во мне эта рабоче-крестьянская жилка, благодаря которой могу испытывать радость от физической работы, от того, что руки как будто сами легко вспоминают нужные навыки.
Толстой прекрасно знал это чувство (только вспомнить Левина с мужиками на сенокосе – поэма!). У Чехова, Бунина – ничего подобного. Физический труд для них, как и для абсолютного большинства писателей, – категория абстрактная. В лучшем случае они – заинтересованные наблюдатели. Могут сочувствовать, сопереживать, но им и в голову не придёт взять косу и встать наравне с мужиками, и при этом получать ни с чем не сравнимое удовольствие, когда пот, усталость, ноет спина, и руки налились свинцовой тяжестью, но дело сделано – успели сметать до грозы.
* * *
Никак не могу заставить себя произносить какие-то дежурные, обтекаемые фразы. Отвращение к бездумному, механическому вещанию сильней, чем забота об имидже. А говорить умные вещи «с ходу» – нет навыка, практики, таланта. Скорость мозговых процессов намного отстаёт от скорости речи. Увы, многое утрачено и не состоялось. А ведь в студенческие годы были явные задатки. Пять по философии – косвенное подтверждение.
* * *
Георгий Гачев…
Попадались какие-то отрывочные заметки. И сразу ощущение: «оригинален, ибо мыслит», думает самостоятельно. И великолепный литературный дар. Фактура текста чувствуется моментально. Не знал, жив ли он. Оказывается был жив до… На днях известие: попал под электричку на станции Переделкино. 79 лет ему было.
* * *
Брата иногда на улице вижу. Кивнём друг другу мимоходом – и всё, и все дела, и всё, что есть общего между нами. «Наедине с тобою брат…», «Брат, столько лет сопутствовавший мне…», – увы, не тот случай. Родные – чужие.
С какой теплотой, любовью пишет Бунин о своём брате Юлии. Скучает, вспоминает, переживает. А уж когда ушёл – и самому свет не мил. Родная кровь, родные души.
Там, где нас нет
Жила в аквариуме. Совсем крошечную принёс из зоомагазина. Выросла до приличных размеров. Распластавшись, неподвижно висит среди водорослей, отсвечивая светлым брюшком. Но вдруг, очнувшись, в одно мгновенье, как живая торпеда, пролетает через весь аквариум по диагонали. Рыбки в испуге в разные стороны. И вот однажды сиганула – вылетела из воды за кромки и… мокрым шлепком на линолеум. После воды комнатный воздух, как дыханье раскалённой домны. Ещё несколько бесполезных прыжков в этой палящей среде. Чуждая, враждебная стихия. Утром возле рабочего стола – высохший труп. Мучительно отверстый рот, бессильно вытянутые ласты. Допрыгалась, путешественница.
Бывает так, из своего болота… Когда смотришь сквозь прозрачную преграду на другой мир – большой, интересный, заманчивый. Сколько свободы, света! Вот бы туда!… туда, где нас нет. Но не дай бог, оказаться вне спасительных стен.
«Поровну»
В маршрутке трое: паренёк и с ним две девахи. Неистребимый тип ПэТэУшников. Ничего плохого – вполне нормальные ребята. И говорят не о том, где вчера «тащились» и сколько пива высосали, а всё больше о работе, о зарплате: «Им ещё менеджер нужен. У них доходы каждый месяц полтора ляма. Записывают диски всякие». Мобильники, компы, менеджеры… пирсинг… (У одной небольшая золотистая горошина посередине языка поблескивает, когда особенно широко открывает рот, небрежно перекатывая комок жвачки).
Новый антураж, другой сленг, но суть, но дух – всё те же. Сознание и образ молодых людей, заранее определивших для себя не очень высокую планку, довольно скромные цели. И в этом есть что-то подкупающее. Ведь должен кто-то… Не всем же быть юристами, экономистами. Возможно, они и правы в своём выборе или в отсутствии такового. Так получилось – и всё. Человек без лишних претензий всегда приятнее, чем субъект с непомерными амбициями, которые к тому же не подкреплены соответствующими способностями.
И всё же что-то нельзя принять, особенно в девушках… Слово не совсем подходит к данному типажу: грязноватые джинсы с засаленными складками, глаза подмалёваны чем-то жёлто-зелёным, словно расцветка домашнего попугайчика. Что-то небрежное, неряшливое во всём облике. И руки… кисти рук – несвежая кожа в каких-то царапинах, неровные ногти с полуоблезшим лаком да ещё с явно просвечивающей чернотой под ними. Нет, это же невозможно! Никакая молодость не спасает, и неплохие данные: черты лица, фигура. Для большинства женщин ухоженность с успехом заменяет красоту. А здесь никакого понятия. Самое печальное, что молодого человека внешний вид подруги нисколько не коробит, ему, как говорится – «поровну».
Вот посмотрим…
Идут. Пожилая женщина, но ещё довольно подтянутая. Рядом мальчишка лет десяти. Видимо, в ответ на не слишком почтительную реплику внука бабушка с ворчливой, но добродушной укоризной: «Вот посмотрим, когда тебе семьдесят лет будет, как ты тогда…». Замечательно это «посмотрим». Бабуля вроде бы и не сомневается, что через 60 лет… А вдруг?! Откуда-нибудь сверху, из-за белого, сияющего, клубящегося… Помнится, баба Лена мечтала: «Хоть одним глазком взглянуть бы на вас тогда».
— А П Р Е Л Ь —
* * *
Дочитываю биографию Бродского. Его кумир – Оден, гомосексуалист, алкоголик и великий английский поэт. Одно другому и третьему не мешает.
* * *
Бесправный прах.
Везунчик
Запах дыма над дворами частного сектора. Синеватая дымка в закатных лучах. Что-то непередаваемое весеннее в воздухе, в оттаявшей земле, в голых корявых сучьях, переживших долгую зимнюю летаргию. Космы прошлогодней травы, срезанные ветки, мусор, вытаявший из-под снега – всё в кучу. Народ наводит порядок в своих дворах. Жертвенный очищающий дымок струится.
Друг с тачкой песка возле своих ворот. Если полные вёдра к удаче, то, что же в этом случае? Мужик да ещё с полной тачкой! Невероятное ВЕЗЕНИЕ! Разговариваем. Грета вот-вот родит. Надо вольер соорудить. Из старых дверей (всё в дело) с помощью шуруповёрта… На глазах выросло родильное отделение. Свой дом, хозяйство – не посидишь. Всегда работа найдётся.
Но что же у него во дворе! Плюшкин со своей знаменитой свалкой отдыхает. Если бы только суметь перечислить всё, что здесь находится. Потрясающий получился бы перечень. Куда там «списку кораблей»! И всё НУЖНО. Боже ты мой, зачем? Какое счастье, что у меня нет этого «богатства». Однажды ради интереса насчитали 8 (!) штук наковален различных размеров, ржавеющих по разным углам двора. «Вова, зачем тебе?..» – «А вдруг ты когда-нибудь попросишь, вдруг тебе понадобится». Ну что ещё сказать! Настоящий друг.
Грета, Граф… Характер собак зачастую отражает натуру хозяина. Как бы он ни злился, ни покрикивал грозно, стоит взглянуть на добродушную морду пса… Вот его душа – безобидная, ранимая, добрая. Внушительный вид овчарок плохо сочетается с безоглядным доверием к первому встречному. Грета, приседающая и виляющая всем телом, лакающими движениями мокрого языка жадно обслюнявила протянутую руку. Граф, бесцеремонно подсовывающий под чужую ладонь широколобую голову. Хозяин недоволен, но куда денешься? Не скроешь, не утаишь собственную сущность – собаки выдают с головой. Да он и сам… С какой заботой готовил ясли для будущих щенков: песочек ровненько, сверху деревянный настил – дощечка к дощечке. Любо-дорого. Вот только кто оценит, кроме собак? Жена уже несколько лет, как… собрав все шубы, ушла. Но до сих этот уход… болит, саднит, не отпускает: «Не могу эту сучку забыть».
* * *
О. Меньшиков в роли О. Бендера. Вроде медузы, вытащенной на берег – что-то вялое, анемичное, аморфное. Никакой энергии – одна усталость. Через силу произносимый текст. Впечатление – заставили. Худшего Бендера невозможно вообразить. Так играть – неуважение к себе, к профессии, к зрителям. Если даже неплохие актёры опускаются до такой халтуры… Профанация первоисточника полная.
* * *
Как бы… как бы… «Мы как бы возродили театральную весну, задав новые перспективы…» Директор департамента как бы культуры выступает по радио. Куда нас заведут такие как бы перспективы, такие как бы руководители?
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи