Мы знаем, что Горький – писатель, стоящий, быть может, далеко от группы ближайших сотрудников «Эпопеи». Но внутренно близок он нам: не случаен; ведь он – «эпопеен».
Он – вещий.
А «Эпопея» в ядре устремлений своих обращена не к готовым течениям, лозунгам, школам, а ко всему, что вываривается в огненной, в клокочущей подоснове извне оформленного. Горький – клокочущий весь: весь чреватый ещё.
Вспомним, сколькие лозунги объявляли себя выразителями современности в недавние годы. И – где эти лозунги? Сколькие из писателей, возникавшие вслед за Горьким, уже износились; и – костенеют в гробах ими скованных форм, утешая себя академическим ореолом; а Горький – ещё не готов: незакончен, не кончен; он – длится: и – «нудится». С трудностью терпкое дело его; проваривается русская современность в культуру, которой форм мы предвидеть не можем. Про скольких нам ясно: «От этого можно ждать этого: и – нельзя ждать вот этого». Про Горького ничего такого не скажешь: он – сложен, невнятен, противоречив и стремителен. Вглядываясь в напряжение черт облика Горького, восклицаешь невольно: «Такой молодой!» Молодой – не летами; он – жизнь, не имеющая ни конца, ни начала; и в этом смысле – природа творимой культуры России: он весь: и – природа сознания нашего.
Да, сознание неизмеряемо формулами: лишь потоком в ассоциациях перегоняющих друг друга образов. Творческие проявления Горького уподобляемы потоку сознания: они – противоречивы, но – живы и вечны: в них нет совершенства гармонии; но и – нет остановок: нет старости.
Ждём эпохальных творений; и – останавливаемся невольно на тех, в ком – истоки потоков грядущей культуры: на «юном» Толстом (Льве Толстом) и «отроке» Горьком, в котором ломается голос, которого распирают бродящие в нём силы «мужества», – только на них: от Тургенева, Чехова, Брюсова, Мережковского и других, молодых, мы не ждём с такой точностью просветов в будущее; а от Горького, не молодого годами, мы – ждём, будем ждать, потому что мы знаем, что будущее искусство не от законченных (и тем – ограниченных), а от – безгранных, внегранных, каким был, есть, будет нам Горький; не от художников только, а от художественного выявления себя в жизни мы ждём плодов чаемого нами будущего: продолжения «Эпопеи» истории.
Горький – огромный художник; но он – человек (сколькие художники перед нами – «не люди», и потому-то «но»): человек современности; под современностью разумеем мы не её «злободневные» отбросы: в Горьком нет вовсе для нас злобы дня; а мы давимся злобою дня; оттого-то так злобны мы; и так мудро не злобен он; современность его коренится, конечно же, в вечном, в всегда становящемся будущем; им, этим будущим, он современен для нас.
Есть фигуры, художественно завершённые; из моральной фантазии их и из их биографии не возникает для нас ничего «эпопейного»; есть художники, переплетающие свою биографию в творчество (и – обратно); воспоминание о них «эпопейно»: развёртывает героический эпос; таким был нам Блок; и таким остаётся нам Горький.
Да, деятельность его – «эпопея». И таковы – юбилейные дни его: воспоминание о нам дорогой «эпопее». Редакция «Эпопеи» с особенным чувством переживает дни эти, соединяясь в горячих пожеланьях своих, обращённых к юбиляру, со всеми теми, кто Горького несёт в себе, как кусок дорогой нам России!
Не юбилеев, не чествований мы волим, а – продолжения «Эпопеи», которая – в Горьком и с Горьким.