Рецензия на книгу Г. И. Булатовой
«Я, Бог, любовь и око. Cтихи, рассказы, эссе»
(Казань, 2019)
Нередко, говоря о человеке исключительно одарённом, мы употребляем применительно к нему лестное слово «самородок». Общеизвестно, что самородками называют людей, вышедших из своей среды, из своего окружения без всяких дополнительных влияний. Но может ли, например, в полной мере состояться творец (поэт, художник, музыкант), если он забыл, откуда родом, и возомнил себя уникальной и неповторимой частицей мироздания?
Ответом на этот вопрос для меня стала книга Галины Булатовой «Я,.Бог,.любовь.и.око». Соедините первые буквы этих слов – и получите яблоко – крепкое, спелое яблоко на родословном древе, яблоко, отрицающее саму возможность изолированного существования человека в мире, яблоко сакрального смысла слова – самой его сердцевины.
Каждая прочитанная страница книги оставляет после себя неповторимый ореол царственности и особенного, не выставляющего себя напоказ благородства. О чём бы ни писала Галина, она всегда остаётся одной из немногих, «помнящих родство» с уходящим, прошедшим, со своими корнями, поэтому её творчество нетождественно своей эпохе и вбирает в себя опыт столетий. Тут и предания старины с их неповторимым национальным колоритом, и цветаевская безразмерность, и сама жизнь, каждое проявление которой осмысливается автором как естественное продолжение собственного бытия:
О этот дождь, о этот гром,
и золотая круглость сена,
и перекат весёлой пены
у теплохода за бортом;
луны смешная воркотня,
четвёртый спас, таённость пенья,
и жизнь простая, как репейник, –
всё это я.
Люби меня.
Ощущение себя одним из звеньев бесконечной цепи поколений – разве не об этом книги великого Айтматова, Распутина, Астафьева? Галина поэтически наследует их традицию, одновременно собирая и бережно нанизывая друг на друга драгоценные жемчужины цветаевского слова. Любовь к Марине Ивановне – это тоже не случайность, поскольку здесь, помимо любви к истинно высокой поэзии, присутствует и географическая составляющая (последние дни жизни Цветаева провела в Елабуге, и особая атмосфера этого места не могла не повлиять на человека пишущего, тонко чувствующего).
Где он, Серебряный чародей?
Только мелькнула пята его.
Я обронила даму червей,
Он обронил Цветаеву…
Будто на старом половике,
Выцвели, стёрлись цвета его.
А на верёвочном пояске
Красная нить – Цветаева…
Какой удивительный дар – подбирать лучшее из того, что обронено эпохой, а потом лёгким царственным жестом «затыкать за поясок» бесценную находку и «присваивать» её себе – в самом хорошем смысле этого слова.
Поэзия Булатовой невероятно многослойна и многопланова, в ней сочетается на первый взгляд несочетаемое. Как-то, беседуя с поэтом Романом Смирновым, я услышала от него такой отзыв о стихах Галины: «Почти языческая самобытность сочетается у неё с достижениями и опытом цивилизации, которые, как бы извиняясь, садятся на краешек строфы…».
Поразительно точное наблюдение, если вдуматься. Нельзя создать такое поэтическое великолепие без мощной связи со своими корнями – это всё оттуда, от далёких предков. Галина не говорит – глаголет. И пространство её генетической памяти необъятно – оно простирается от собственной родословной до вековых литературных традиций…
И всё же поэзия Галины звучит современно, в контексте своей эпохи. Как бы далеко ни убегала поэтическая мысль – она неминуемо обращена к настоящему, за которое поэтесса благодарит семью, своё ближайшее окружение.
Это чувство гордости, осознания причастности к общей судьбе рода иногда превращает стихи Булатовой в настоящий поэтический эпос. Сама Галина одно из таких своих произведений определила как отрывок из ненаписанной поэмы:
Роду я – Булатовых, племени – волжанского.
Бородатый прадед мой, свет Степан Михайлович,
Пел в церквушке регентом, сельским был учителем.
Нажили с супругою Ольгою Даниловной
Машеньку, Владимира, к девятьсот десятому
Петю – сына среднего, Алексея, Ванечку.
Сгинули родители в страшные двадцатые.
Потерялись младшие за судьбой детдомовской.
Петенька помыкался, да годков прибавивши,
В маслобойню сунулся – не задаром хлеба есть
У сестрицы Машеньки. Муж её из бондарей –
С ним на пару ладили лодки, бочки с кадками.
Однако царственность стиха определяется не только величием замысла, но и умением найти достойную форму его воплощения. Читая сборник «Я,.Бог,.любовь.и.око», невольно вспоминаешь «Камеи» Теофиля Готье. Стихи Галины Булатовой поражают такой же яркостью, отточенностью слога и стиля. Каждое произведение автор пишет – как будто ныряет за жемчужиной на дно океана и неизменно приходит с богатым уловом.
Мало кто способен с таким трепетом и внутренней сакральной дрожью перед словом донести до читателя его исконный смысл, «не расплескав по дороге ни капли». А всё потому, что поэтесса «отыскала первослово у стен макарьевского храма» и ощутила единение с миром, эпохой, своей страной, смело «взойдя на подмостки строфы». Она – одна из тех немногих счастливых, кто сумел войти в запретный сад поэзии и «познать яблоко свежего смысла». Стоит ли упоминать о том, что яблоко оказалось молодильным и даровало сорвавшему его бессмертие и неиссякаемую молодость?
В каждой булатовской строке, трепещущей, звучащей, влекущей за собой то колокольным звоном родных церквей, то причудливыми мотивами заморских стран, – энергия и мощь самой жизни, и невероятная тяга к этой жизни.
А главное, что насыщает и обогащает поэзию Галины – любовь, средоточие её вселенной, движущая сила, энергоисточник для всего окружающего – оттого оживают и одухотворяются все вещи, улицы, дома, города. В конечном итоге, весь мир становится живым существом – мыслящим, страдающим, сопереживающим всем, кто его населяет.
Поэтесса не может и не хочет говорить «о мелком, преходящем»: даже предметы быта, являясь естественным продолжением сакрализованного пространства, вне которого её лирическая героиня не существует, невольно становятся участниками какого-то мистического сценария, где всё имеет особый смысл, где невозможно провести границу между личным и вселенски значимым. Утрата любви для поэта сродни мировому катаклизму, поэтому даже стены дома, «на глазах которых» произошла трагедия, несут на себе печать страдания, становятся предельно антропоморфизированными, обретают своё лицо.
По-метерлинковски проникая в душу вещей, Галина создаёт динамическую картину мира, демонстрируя чудеса мифотворчества. В её «краю тазов и царстве безутюжья», где идёт «перекличка трещин потолка», а комоды готовят заговоры, происходит беда, потому что любимый, «выходя из дома, забыл обнять…». Казалось бы, мелочь, но из-за неё всё вокруг наполняется сиротством и страданием, а дом, чьё «горло» сжали стены, искажается в гримасе предсмертной агонии, но последним усилием воли открывает форточку наощупь и пытается найти ответы на вопросы в томике стихов Кибирова…
Галина – искатель прекрасного и хранитель культурной памяти, поэт, в чьём художественном пространстве соединяются волшебное и обыденное, вечное и сиюминутное, бытовое и сакральное. Её творчество – это магия первородного, чистого, родникового слова, которое, подобно мировому древу, упирается корнями в традицию и культуру, но ветвями дорастает до потаённого неба. А в нём, даже оставаясь невидимым для окружающих, всегда живёт Бог – и что-то подсказывает мне, что из всех языков, доступных для понимания простых смертных, он выбрал для себя самый прекрасный, хотя и самый сложный – язык поэзии.
В открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН представлены обе книги Г..И..Булатовой: «Поэзотерика» и «Я,.Бог,.любовь.и.око» (тексты в библиофонде NB).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
см. релиз / текст в библиофонде
см. релиз / текст в библиофонде
начало статьи