Альманах рукописей: от публицистики до версэ•Сетевое издание Эссе-клуба ОМ

Валентин Лукьянин

БИБЛИОПОСТ • BIBLIOPOST • • •

Леонид Большаков – писатель российской провинции Часть 2. Оренбуржье как «земля людей» Из всего, что я успел здесь рассказать о Л..Большакове, у читателя может сложиться впечатление, что творческий путь писателя «без зазоров» укладывается в матрицу привычных с советских времён представлений о закономерностях профессионального роста в сфере словесности. «С младых ногтей» работал талантливый и трудолюбивый человек в штате городской газеты, писал толковые корреспонденции о разных событиях местного масштаба, при этом всё больше врастал в реальность, расширял кругозор, «без отрыва от производства» (как тогда выражались) получил высшее образование, превысил газетный уровень квалификации, издав десяток брошюр об интересных людях Оренбуржья, потом написал полдюжины сочинений уже в совершенно не газетном жанре, был замечен и горячо поддержан – как исследователь и писатель – классиком «научно-художественного» жанра и, выражаясь пафосно, отбросив отработанную ступень, с новой энергией двинулся в более высокие слои интеллектуальной стратосферы… Удобная схема. Но она рушится при самом беглом просмотре библиографической справки: уже в конце 1970-х и в 1980-х годах Леонид Наумович одну за другой издаёт книги (даже не брошюры), которые тематически органично вписываются в ряд его изданий 1950-х годов. «Магистраль семи лагов» (Челябинск, 1979): о создании и создателях газопровода «Союз»; «Нет ничего дороже» (Харьков, 1979): о дважды Герое Соцтруда А..Коваленко, украинце родом с Полтавщины, которому выпало поработать и директором МТС ещё до войны, и секретарём подпольного райкома во время немецкой оккупации, и советским руководителем на Харьковщине и в Белгороде, и более полутора десятилетий первым секретарём Оренбургского обкома КПСС. «Звезда на всю жизнь» (Челябинск, 1983): о колхозном комбайнёре В..Кособуцком. «Лёгкого хлеба не бывает» (Челябинск, 1986): о другом знатном комбайнёре – дважды Герое В..Чердинцеве. Я почему назвал здесь даты? Потому что все эти издания появились позже, даже много позже и дебютных «благородных детективов» Л..Большакова, и его книг, которые вдруг оказались «интересными решительно всем» (о Л..Толстом, Т..Шевченко, П..Пестеле; о них – позже), хотя по своим истокам, по жизненному материалу последние были не менее оренбургскими, чем те, что про комбайнёров, строителей и партработников. Значит, не было отбрасывания отработанной ступени и перехода на другую орбиту; продолжался всё тот же процесс освоения «второй родины», которая раскрылась ему не умилительными картинками природы, пробудившими первые чувства, а мириадами человеческих дел, характеров и судеб – как «земля людей». Оренбургская земля его «творчески заряжала», но и сама нуждалась в его профессиональном участии. Я преднамеренно употребил осторожное слово «участие», потому что коснулся взрывоопасного вопроса о том, ради чего писатель (да и художник в более широком смысле) существует на земле – «этой» и вообще. Задайте такой вопрос кому угодно – и вы услышите не просто разные, но полярно противоположные, несовместимые ответы. В советские времена мне довелось быть свидетелем того, как партийный начальник огромной развивающейся территории, выступая в кремлёвском зале, горячо и, думаю, искренне благодарил писателей за «идеологическое обеспечение» очень нужных стране созидательных работ, которые на той территории велись. А вы попробуйте нынешнему «вольному художнику», даже и получившему какой-нибудь государственный грант, дотацию, стипендию какую-нибудь, – попробуйте ему сказать, что он что-то кому-то должен. Ну, хотя бы не кусать руку кормящую… Думаю, и проблема отношения столичной и провинциальной литератур заметно увязает в этом вопросе. Камень преткновения тут – уровень претензий на независимость творчества с вытекающими отсюда творческими последствиями. Помню пассаж из давней статьи Ольги Славниковой: дескать, скудость провинциальной жизни неизбежно толкает писателя «на колхозное поле реализма» [Славникова, 2001 : с.'179]. Насчёт саркастической окраски этого суждения помолчу, но, пожалуй, готов согласиться с писательницей в том, что провинциальную литературу отличает от столичной (конечно, не в каждом конкретном случае, но в тенденции) более приземлённое и прагматичное понимание назначения творчества, ответственности писателя перед обществом. Провинция не разделяет восторгов по поводу литературного haute couture, которым увлекаются столичные виртуозы, и не стесняется заявить о «досужей болтовне насчёт обязательной для творческого человека независимости от социума, что это именно она – досужая, хотя и популярная в интеллектуальных кругах, болтовня» [Чуманов, 2000 : с.'369]. Словом, не свободное парение, а работа, приносящая реальную пользу. Дело тут не в скудости провинциальной жизни, а в большей близости провинциального писателя к своей аудитории. Тут много нюансов, но в разговоре о Л..Большакове на них отвлекаться не стоит, ибо для него не было проблемы «зависеть – не зависеть» от социума. Он по своей ментальности был оренбуржец, и это обстоятельство определяло восприятие им окружающего мира, осознание своего места в нём и чувство долга перед ним. В этом плане показательно начало его книги «Лёгкого хлеба не бывает» – я называл её выше. Автор входит в большой зал Оренбургской выставки народного хозяйства, там ожидается публичное мероприятие, собралось уже много людей, а среди них то тут то там – знакомые лица: В..Кособуцкий, А..Юдин, В..Чердинцев, А..Коваленко… Все они из числа самых заметных людей области – и все герои его книг! Писатель рассказал о них землякам – значит, включил их, с их большими и значимыми для области, для страны делами, с их судьбами, в тот духовный круговорот, который для социального организма – нечто вроде кровообращения для организма биологического. То есть он приводил в действие тот же механизм, который в своё время, при его самоотверженном участии, работал на Победу. Мне случалось раньше писать, безотносительно к Л..Большакову, о «субстанции человеческого», приобщаясь к которой (черпая из общего потока и что-то своё в него привнося) мы становимся людьми и не уходим окончательно, когда завершается наш земной срок, но продолжаем жить – присутствовать своей человеческой сутью, уже безымянные и неосязаемые, – в жизни тех, через кого продолжается движение этого потока, начало которого скрыто в бездне прошедших веков, а конца не будет, пока на земле существует человеческий род. Только в этом смысле любой из нас бессмертен. Это общий закон жизни. Однако в жизни и творчестве Л..Большакова он проявляется особенно наглядно и продуктивно: это его способ жизни и, скажем так, его творческий метод. Что я имею в виду? Ну, к примеру, такой факт: в книгу «Лiта невольничi», изданную на украинском языке в переводе Н..Николенко в 1971 году в Киеве, Леонид Наумович включил более девятисот биографических справок о людях, с которыми так или иначе общался Т..Шевченко во время своей оренбургской ссылки. Среди них – «казахи, русские, поляки, туркмены, украинцы; политические ссыльные, учёные, солдаты, офицеры. Каждая фамилия, каждый инициал или псевдоним, – отмечают биографы Большакова, – были раскрыты, благодаря чему читатель мог ясно представить картину социального окружения Т..Г..Шевченко в 1847-1857 годы» [Большакова, Любичанковский, 2012 : с.'135-136]. Но социальное окружение – это не стерильная пробирка, в которой чудесным образом зарождается гомункул, а среда, несущая в себе ту самую «субстанцию человеческого», впитывая которую (не механически, это духовное таинство сродни зарождению жизни!) индивид становится личностью. В том и заключён секрет убедительности образа украинского классика в изображении оренбургского исследователя и писателя. Но когда Большаков пишет об украинском классике, остаётся ли он при этом писателем российской провинции? Смысл этого вопроса выходит за рамки конкретного случая. Тут важно иметь в виду, что провинция не отдельная социальная реальность, а часть страны, и у каждой такой части – своя роль в общей истории, единой судьбе. Особая миссия провинциального писателя (если он не из тех, кто «В Москву, в Москву, в Москву!») – понять роль своей провинции в общенациональном раскладе. Мамин-Сибиряк, Шолохов, Бажов, Астафьев, Распутин – это же не только золотой фонд отечественной словесности, но и звёздный парад российских провинций! Л..Большаков открыл для себя и читателей Оренбуржье как уникальный регион, где сплелись в тугой узел пути и перепутья российской истории – политической, культурной, экономической, торговой. Запад и Восток, оплот государственности и пугачёвская вольница, место ссылки государственных преступников и мультикультурный котёл, в котором приготовлялись важные компоненты общероссийской культурной традиции, периферия России и богатейшее наследие общероссийской истории, сохранённое в архивах, библиотеках, памятниках. Наверно, в биографии писателя не было чётко фиксированного момента, когда он «вдруг» почувствовал себя Колумбом, открывшим новый материк: осознание новизны, значимости и масштабности темы, в которую он начал погружаться с первых лет своей газетной практики, приходило к нему постепенно. Вектор движения Инерция языка провоцировала меня продолжить предыдущую фразу: постепенно – от темы к теме, от книги к книге. Но Большаков «книгу за книгой» не писал, они рождались у него в ином порядке. Лет пятьдесят тому назад читал я об очень известном американском писателе (назвать его имя сейчас не рискну, боюсь ошибиться), будто бы у него на очень длинном письменном столе стояло в ряд двенадцать пишущих машинок, и за каждой он практически одновременно сочинял разные произведения: тут роман, там пьеса, а там и вовсе трактат. Посидит за одной, выдохнется, пересаживается за другую… Л..Большаков принадлежал к тому поколению писателей, что предпочитали писать от руки, но впечатление такое, будто он всегда, как тот американец, работал параллельно сразу над несколькими книгами на разные темы. Буквально с первых шагов в заманчивую область литературных тайн, которые так интересно разгадывать, обозначились у Большакова излюбленные темы: Толстой, Шевченко, Пушкин. Десятилетиями он искал и находил (в архивах, в старых печатных изданиях, в каких-то иных источниках) всё новые и новые сведения, касающиеся прямой или опосредованной связи этих писателей с Оренбуржьем. Он не накапливал эти сведения в расчёте на грядущие обобщения, а по свежим следам излагал в статьях и книгах, в которых ощущались и азарт поиска, и радость первооткрытия, и смысл вновь обретённого факта в контексте традиционной научной трактовки вопроса. Опираясь на обширный список публикаций Л..Большакова, можно, пожалуй, даже нарисовать схему, где толстовская, шевченковская, пушкинская линии тянутся параллельно, переплетаются, пересекаются, откликаются одна в другой тематически и концептуально, оказывают друг на друга смысловое влияние. К примеру, сборник «литературоведческо-детективных» рассказов о Л..Толстом в 1964 году выходит у него в Челябинске, годом позже небольшая книжечка «Живые нити. Л..Толстой и его чувашские корреспонденты» издаётся в Чебоксарах; шевченковская линия в эти годы отдельными изданиями не проявляется, но её Леонид Наумович наращивает особенно активно и в 1968 году защищает в Киеве диссертацию «Изучение окружения и связей Т..Шевченко как источник исследования его творчества периода ссылки (1847-1857.гг.)». При этом нельзя не обратить внимание, что и толстовские «живые нити», и шевченковские «связи» – это варианты одного и того же подхода: познать человека через его человеческий «контекст». Творческие линии, отмеченные именами трёх великих писателей, тянутся у Большакова через десятилетия, практически не прерываясь, только толстовская и пушкинская проходят по преимуществу через публикации в журналах и разного рода сборниках, а шевченковская составляет, если не ошибаюсь, 27 отдельных изданий на русском и украинском языках. В их числе трёхтомная «Быль о Тарасе» – художественно-документальное повествование на основе скрупулёзно выверенных по разным источникам сведений о жизни и творчестве украинского классика в Оренбуржье. Но как много тем и, значит, книг оказалось вне этих трёх линий! Большаков продолжал издавать книги о замечательных современниках, но параллельно – о выдающихся людях прошлого, чьи судьбы тоже соприкоснулись с этими местами: о Николае Островском, Александре Фадееве, о ссыльных поляках Мигурских, об армянском поэте и революционере Ваане Терьяне (которого Леонид Наумович, в сущности, открыл для самих армян), о декабристах на Урале… Каждая такая книга (иногда всего лишь брошюра) – настоящее открытие человека, судьбы, выразительная деталь в панораме оренбургской истории. Одно из самых ярких открытий в этом ряду – рукописная книга, найденная Большаковым в «дальней комнатке» Оренбургской областной библиотеки: большой формат, прочный переплёт, хорошая бумага 1824 года с водяными знаками, ровный писарский почерк. И ни слова, ни намёка об авторстве. Между тем неизвестным автором публицистически страстно и с большим знанием дела описываются события, названные в заголовке «Обозрение происшествий в Молдавии и Валахии 1821 года». А события эти предшествовали борьбе Греции за освобождение от Османской империи, в которой принял участие Джордж Байрон… Авторство рукописи представляло собой загадку насколько увлекательную, настолько и сложную. Леонид Наумович провёл расследование с блеском и пришёл к ошеломляющему результату. С большой долей вероятности автором рукописной книги мог оказаться Павел Иванович Пестель – да-да, тот самый: участник Отечественной войны 1812 года и руководитель Южного общества декабристов. И если с этим выводом согласиться, то намного глубже просматриваются корни декабризма, а Пестель должен быть поставлен в ряд виднейших русских писателей пушкинской поры. «Отыскал я книгу славную» – этой пушкинской строкой назвал своё историко-художественное исследование автор; читатели с восторгом приняли книгу Большакова и эпитет «славная» переадресовали ей. Греки переиздали её в Афинах на греческом языке и с более понятным для них названием: «Новое о “Филики Этерии”». Историки же книгу прочитали с интересом, авторство Пестеля сочли вероятным, но окончательно не доказанным. Но доказать (или хотя бы опровергнуть) его окончательно едва ли когда-нибудь удастся: история смыла следы… Среди наиболее памятных удач Большакова-искателя – рукописная книга, содержащая полный текст записок Григория Степановича Винского «Моё время». Малороссийский дворянин Винский, современник Радищева, был обвинён в преступлении, которое не совершал, понёс наказание, которое не заслужил, а когда был отпущен из Петропавловской крепости (в 1780 году), его лишили дворянства и чинов и выслали в Оренбургскую губернию, где он прожил более трёх десятилетий, почти до самой смерти, зарабатывал на жизнь разного рода делопроизводством и обучением недорослей, переводил (видимо, уже не для заработка) французских просветителей, а в самом конце жизни решился доверить бумаге свои воспоминания о лицах и нравах эпохи, в которой осуществилась его злосчастная судьба. Написать он успел лишь первую часть задуманного, но тех, кому довелось прочитать рукопись, откровенный рассказ очевидца про «век Екатерины» сильно впечатлил. Однако прочитать рукопись могли единицы, а первая публикация состоялась лишь в 1877 году, в журнале «Русский архив», причём в сильно урезанном цензурой виде: похоже, и в годы царствования самого либерального российского царя Александра.II правда о событиях столетней давности всё ещё пугала власти. А полный текст этого яркого литературного памятника выпал из поля зрения учёных. Большаков был уверен, что рукопись Винского где-то сохранилась. Он искал её целенаправленно и настойчиво, опираясь на теперь уже богатый опыт первооткрывателя архивных тайн. В итоге появился увлекательный «роман-поиск» «Возвращение из прошлого», который был издан в Киеве в 1988 году. А в 2001 году Леонид Наумович смог опубликовать – уже в Оренбурге – полный текст записок Г..Винского «Моё время». Большаковская галерея замечательных оренбуржцев пополнялась непрестанно, однако фигура Шевченко на протяжении всей творческой жизни Большакова оставалась центральной, ибо тут многое совпало: и его, Леонида Наумовича, украинское прошлое, в том числе школа на украинском языке, и центральное место «Кобзаря» в школьной программе, и «оренбургская зима» (само выражение вошло в «шевченковедение» с подачи Большакова) ссыльного украинского вольнодумца, и вдохновляющий успех газетной публикации 1947 года, и моральная поддержка И..Андроникова, и живейший интерес тогдашней украинской общественности к украинскому классику в отдалённой российской провинции… Кроме целой полки книг о Шевченко, Большаков невероятно много сделал для пропаганды творчества Кобзаря в Оренбуржье, для упрочения российско-украинских культурных связей на основе изучения оренбургской эпопеи украинского классика: литературные праздники, научные конференции, памятники, мемориальные доски, музеи. Леонид Наумович также инициировал создание в Оренбурге Института Тараса Шевченко с его масштабными научно-организационными и издательскими проектами. Заслуги Большакова в этом плане были столь значительны и очевидны, что даже украинские исследователи творчества Шевченко признавали оренбургского писателя одним из главных авторитетов в своём кругу, а власти сначала советской, а потом уже и «незалежной» Украины отметили его труды рядом престижных национальных премий и почётных званий. Особо подчеркну, что и в роли «шевченковеда» Л..Большаков оставался писателем Оренбуржья, ибо, изучая и пропагандируя творчество украинского классика, он обнажал очень важный, далеко не местного масштаба и значения пласт исторической памяти своего региона. И по той же логике, для самосознания – для «самоидентификации», как принято нынче говорить, – оренбургского сообщества россиян очень важно, что целые пласты исторической памяти Оренбуржья связаны также с жизнью и творчеством Пушкина и Толстого, интерес к которым у Л..Большакова не ослабевал до конца жизни. Три главные линии творческой деятельности учёного, писателя, общественного деятеля Большакова, завершились масштабными итоговыми трудами: «Оренбургская Шевченковская энциклопедия», «Оренбургская Пушкинская энциклопедия», «Оренбургская Толстовская энциклопедия». Они по-разному построены (ибо автор смело отступал, если это диктовалось массивом материала и логикой замысла, от энциклопедических канонов); у каждой из них своя история. Но стратегический замысел в основе всех трёх – один: представить творческую жизнь Оренбуржья как воплощение определяющих тенденций общероссийской духовной истории. Примечательно, что десятилетиями вызревавшие энциклопедические труды изданы практически одновременно, в 1997-м, труднейшем для экономики и духовного здоровья страны, году под эгидой Института Тараса Шевченко. Но общая тенденция творчества Большакова, выраженная в трёх «персональных» оренбургских энциклопедиях, нашла воплощение и в четвёртом энциклопедическом проекте: в 2000 году увидела свет «Оренбургская биографическая энциклопедия». Правда, первые три были авторскими, большаковскими*1, а эта, четвёртая, представляла собой коллективный труд: над ней работали около 70 специалистов – что, впрочем, не так много для 2400 статей, составивших том традиционного энциклопедического формата. Но эти статьи подготовлены так тщательно и выстроены так чётко – в соответствии с общим замыслом и единой концепцией, что и здесь чувствуется знакомая рука «автора идеи и редактора-составителя»; безусловно, и эта работа – большаковская. Жизнь провинциального социума многомерна, роль «литературного фермента» в ней может быть очень разной, и оренбургский опыт Л..Большакова – вовсе не «другим наука». Если бы я попытался теоретизировать о феномене провинциальной литературы как таковой, то должен был бы вспомнить и об энтузиастах-краеведах (они и писатели, они и историки, а всё же сами по себе), и о провинциалах по прописке с ментальностью столичной тусовки, и о помянутых «местночтимых классиках» (понятие с ироническим оттенком, но явление серьёзное), и много ещё о ком и о чём. Чтобы идти путём Большакова, надо быть Большаковым – столь тривиальную истину никому не надо доказывать. Но мысль моя – о другом. Провинция живёт с оглядкой на столицу, но не для столицы. Ручеёк в таёжной уральской глуши существует не для того, чтоб сделать Каму ещё полноводнее, а затем, уже через Волгу, влиться в Каспийское море. Без того ручейка какой-то участок российского пространства утратил бы жизненную силу и душу. Так и с литературой. • Валентин Лукьянин, г. Екатеринбург.   *1 Дело существенно не меняется оттого, что при создании Пушкинской энциклопедии у Л. Большакова был соавтор – Р. Овчинников, московский историк, один из самых компетентных в стране специалистов по «пугачёвской» теме.   Литература : Большакова Т.Л., Любичанковский С.В. Леонид Большаков: автопортрет на фоне эпохи. — Оренбург : ОГПУ, 2012. Большакова Т.Л., Любичанковский С.В. Леонид Большаков: на связи с миром и людьми. — Москва : Флинта, 2016. Большакова Т.Л. Писательское «закулисье» Леонида Большакова // Девятые Большаковские чтения. Оренбургский край как историко-культурный феномен. Сборник статей международной научно-практической конференции / Под ред. С. В. Любичанковского. — Оренбург : ОГПУ, 2018. — С. 20-27. Платонов А.П. В порядке овощей // Платонов А.П. Фабрика литературы. Литературная критика, публицистика / Сост., коммент. Н. В. Корниенко. — Москва : Время, 2011. — С. 340-343. Славникова О.А. Урок географии // Октябрь. — 2001. — № 12. — С. 179-180. Чуманов А.Н. Литература должна служить добру // Автограф. Екатеринбургские писатели о себе. — Екатеринбург : Уральское литературное агентство, 2000. — С. 369-373. Чупринин С.И. Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям. — Москва : Время, 2007. . → начало : “Леонид Большаков – писатель …” — [ч.1.]   Статья Валентина Петровича Лукьянина «Леонид Большаков – писатель российской провинции» впервые опубликована в журнале «Вопросы литературы» №'3 (май-июнь) на 2019 год под рубрикой «Литературная карта» (стр. 215-239)*. Аннотация публикатора статьи В. П. Лукьянина (редакция журнала «Вопросы литературы») : Провинция живёт с оглядкой на столицу, но не для столицы: у неё своя роль в истории и единой судьбе страны. И литература провинции – не «приготовительный класс» перед восхождением на общенациональный уровень, а особая сфера культуры со своими знаковыми фигурами и своей шкалой приоритетов. Эти истины подтверждаются в предлагаемой статье анализом обширного и многогранного литературного наследия Леонида Наумовича Большакова – писателя общероссийского масштаба, чьё творчество произросло на социально-исторической почве Оренбуржья и главную свою социокультурную миссию выполняет в отношении Оренбуржья.   * Лукьянин В.П. Леонид Большаков – писатель российской провинции // Вопросы литературы. — 2019. — № 3 (май-июнь). — С. 215-239. — [Под рубрикой «Литературная карта»].     → каталог раздела : БИБЛИОПОСТ • BIBLIOPOST

об авторе Валентин Петрович Лукьянин — публицист, литературный критик; краевед; член Союза писателей СССР (1979-1991 гг.), затем – Союза писателей России (с 1991 г.); с 1980 по 1999 годы – главный редактор литературного журнала «Урал»; кандидат философских наук; заслуженный работник культуры Российской Федерации. ■ Опубликовано: 14 мая 2022 года. Текст предоставлен автором. Дата поступления текста в редакцию альманаха Эссе-клуба ОМ: 05.05.2022.