Книга, предлагаемая вниманию читателя, написана на стыке нескольких научных дисциплин. В ней предпринята попытка синтеза смыслов, объединяющих философию, физику, биологию, психоанализ и социологию. Почему же междисциплинарность так востребована? Попробуем прояснить это, используя образ географического глобуса с набором карт, где семантика, как некоторая сфера смыслов, будет являться суммой отдельных семантических паттернов разных областей культуры. Назовём изображение глобуса на риc.'1 диаграммой семантического атласа.
Риc. 1. Семантический глобуc.
Здесь каждая из ограниченных зон соответствует определённой области знания и культуры. Одни области имеют точки соприкосновения, другие, показанные затемнёнными зонами, отделены от остальных. Пунктиром обозначено историческое расширение одной из затемнённых областей знания.
Этот образ будет неоднократно появляться в книге. На рисунке хорошо видно, что есть пересекающиеся области (например, различные науки) и есть пока отдельные области семантики, не связанные с остальными, например, эзотерика (теория струн в физике), зона которой на диаграмме закрашена. Но почти очевидно, что в процессе познания области расширяются, и в какой-то момент они начинают граничить, а затем приобретают общие значения. Подобное расширение закрашенной зоны изображено пунктиром, и видно, что она начинает граничить с остальными областями. В математике для такого пересечения используется термин «связность», который будет подробно рассмотрен в основном тексте книги; он описывает процедуру перехода с одной карты на другую. Поскольку в каждой семантической области, как в суверенной стране, имеются собственные законы (в математике такое различие выражается в разности базисов, принятых на разных картах), то напрямую такой переход затруднён и необходим некий переводчик, который сможет сопрячь эти законы между собой. Такое сопряжение существенно для дальнейшего познания, поскольку появляется возможность обмена законами каждой из областей культуры и расширения их возможностей.
Итак, мы стремимся заполнить недостающие семантические области и обосновать сопряжение между указанными выше семантическими картами: философии, физики, биологии, психоанализа и социологии.
В этом для нас заключается смысл философии – она переводит понятия, попавшие в область сопряжения, в абстрактные, онтологизируя их, делая их общими для всех областей культуры, или, что то же, для всех семантических карт.
Такие карты очень важны для понимания социального, поскольку очень часто смыслы, проходя через горнило этики и аксиологии, становятся социальными законами. Так, понимание экологических проблем как парадигматических для современного мышления трансформируется в социальные законы реструктуризации производств для защиты окружающей природы. Постепенно экологическая парадигма становится нормативом и основанием мышления современного человека, так что даже потребители переносят свои заказы только на производства, которые следуют нормам, несмотря на то, что заказы на экологических производствах обычно дороже.
Кроме того, представление о картах и их сопряжении подводит нас к понятию топологии множества. Топологией некоторого пространства, по определению, является способ, которым элементы такого пространства могут объединяться во множества. Поэтому топология социального определяет, как элементы социального пространства – акторы (термин, использованный Б..Латуром и определяющий когерентные социальные группы) – могут соединяться в ещё большие множества: как индивиды соединяются в семьи, как они же соединяются в предприятия, как предприятия соединяются в города, которые, в свою очередь, соединяются в страны, и, наконец, как страны соединяются в предельный актор человечества. Все подобные соединения можно изобразить в виде карт; хотя видимыми границами будут обладать только некоторые множества, образующие акторы городов и стран. Но, как мы уже сказали и чему, собственно, посвящена наша книга, способ построения социальных акторов репрезентирует топологию семантического пространства и способы объединения семантических карт. Например, способ построения одного из минимальных акторов – семьи – строго коррелирует со смысловыми изменениями: если век назад однополые союзы были странностью, то в настоящее время во многих странах это норма. Понимание сложного духовного устройства человека, его многополюсности и невозможности подхода ко всем с единой меркой привело к развитию толерантности к однополым бракам. Таким образом, новые семантические сопряжения образуют новую социальную топологию.
Семантическое сопряжение и, как результат, объединение всех карт в единое семантическое «государство» являются одним из необходимых условий образования глобального актора, который можно назвать мировым разумом. Верификация возможности его образования является одной из основных задач данной книги.
Существенным отличием семантического атласа от географического является то, что познание, помимо расширения карт, расширяет и саму семантическую сферу. (Необходимо уточнить, что утверждение о неизменности географического глобуса не совсем верно, поскольку если физически размеры Земли более или менее постоянны, то ноосфера, духовная оболочка Земли, понятие о которой введено В..И..Вернадским и П..Тейяром де.Шарденом, эволюционирует.) Трансформация любой из наук приводит к трансформации всего языка. Естественно, подобный процесс инерциальный и имеет временну́ю задержку. Но любая из сильных научных идей всегда спустя какое-то время меняла парадигму мышления человечества: «всё относительно» Эйнштейна, «суперпозиция квантовой механики», отмена всеобщности закона исключённого третьего, сформулированного Аристотелем, «эффект Белоусова—Жаботинского», поясняющий, что Второе начало термодинамики не абсолютно и т.'д. Трансформация семантической сферы связана с преобразованием априорных представлений, о чём будет подробно сказано ниже во Введении, и поэтому она происходит медленно, на протяжении нескольких поколений, и незаметно (чаще всего) для конкретного индивида (хотя, скажем, запрет на курение в общественных местах в 2013 году в России преобразовал априорное социальное мышление, теперь мало кто вспомнит, что в ресторанах и кафе когда-то курили).
Есть ещё одно затруднение для реализации проекта семантического сопряжения. Оно заключается в том, что заполнением недостающих частей, как правило, занимаются поэты. Они, как экстремальные исследователи сложных, неизведанных областей смысла, заходят в самые экзотичные семантические области. И рождение нового смысла – всегда процесс сингулярный, подобный соприкосновению камня и воды (при падении камня), которое рождает в дальнейшем семантическую волну. Кто-то возмутится подобным заявлением, сказав, что основные новые смыслы производятся учёными из разных областей науки. Мы можем утверждать, что эти учёные имеют поэтический склад мышления (Эйнштейн любил говорить, что он не физик, а метафизик). В дальнейшем волна, образованная поэтом, растекается по семантической сфере, заполняя недостающие части. Но при этом начальный сингулярный всплеск очень сложно поддаётся анализу и вообще какому-либо логическому или математическому описанию. Поэтому сопряжение поэзии и философии как логики (одной из её ипостасей) всегда имеет затруднительный характер. Максимально удачно, на наш взгляд, это сделано П..Рикёром и Х.-Г..Гадамером в книге «Феноменология поэзии» [88]. В свою очередь, образовавшееся семантическое сопряжение меняет топологию семантики, и, как следствие, меняется топология социального, что выражается в образовании новых акторов, которые иначе собраны (т.'е. с иной топологией) из более мелких акторов.
Древнейшая дискуссия о взаимоотношении поэзии и философии проходила уже во времена Аристотеля и Платона. Она была вызвана, в первую очередь, антиномией «единичное'— множественное» и различием в подходах поэзии и философии к конкретному и абстрактному. Если поэзия имеет отношение к единичному и уникальному, то философия строит свои теории на множественности и абсолютности; все представления онтологии, гносеологии и аксиологии универсальны. (Необходимо уточнить, что, вследствие диалектики познания, представления этих областей философии могут преобразовываться, но центральные идеи по-прежнему сохраняются, о чём подробно сказано в параграфе «Уединение, или Принцип неопределённости символического». Так, этические законы сохраняются при изменении аксиологических правил, например, этический закон «не укради» сохраняется и в толерантном к однополым бракам обществе.) Даже такое скорее поэтическое понятие, как иррациональность, приобретает в философии характер всеобщего всякий раз, когда предпринимается попытка определить неопределимое.
С одной стороны, противостояние поэзии и философии выглядит забавным по той простой причине, что единичное питает множественное, и, соответственно, поэзия – философию; благодаря индукции уникальное вдруг начинают замечать повсеместно (если фрактальность в девятнадцатом веке казалась экзотикой, то в двадцатом это уже норма; если в двадцатом веке существовало представление о твёрдых структурах как о кристаллических и аморфных, то в двадцать первом появилось понятие о псевдокристаллах, строение которых является композицией кристаллической и аморфной структур, и которые стали замечаться повсеместно). С другой стороны, именно эта антиномия является основным двигателем эволюции, поскольку переходы от множественного к единичному и обратно усложняют устройство универсума. Иными словами, поэзия своей парадоксальностью привлекает внимание к чему-то такому, что не вписывается в устоявшуюся парадигму, наука пытается разобраться с этим, а философия абстрагирует, универсализируя первоначальную уникальность.
Возникает естественный философский вопрос: о рождении, жизни и вечности символических форм. Можно утверждать, что они рождаются в поэзии, «живут» (эволюционируют) в науке и сохраняются в философии, достигнув своего идеального состояния, подобно тому как, надуваясь, смятый шарик приобретает идеальную круглую форму. Но идеальность в смысле символических форм подразумевается скорее со стороны содержания; иными словами, если в первоначальном суждении идея только намечена, то в процессе дискурса символическая форма «отшелушивает всё ненужное», меняет статус идеи с поэтического на философский, оставляя идею в чистом виде. Можно образно представить движение символической формы внутри социального пространства, её собственное «проталкивание» через философствующих индивидов как броуновское движение пылинки в жидкости. По мере такого движения пылинка шлифуется, приобретая конечную форму.
Введённые Ж. Лаканом как основные регистры психики человека три понятия – реальное, воображаемое и символическое – будут подробно определены ниже, но уже сейчас можно сказать, что они также участвуют в эволюции символических форм: если поэзия переводит реальное в воображаемое (поэт, замечая что-то необычное, эксплицирует это), наука – воображаемое в символическое (учёные верифицируют гипотезы, часто изначально выглядящие поэтическими), то философия – символическое в реальное (философы абстрагируют теоремы учёных до уровня всеобщего, категоризируя изначально имманентное, расширяя его до трансцендентального, как, например, произошло с понятием энтропии: сейчас никого не удивить словосочетанием «душевная энтропия»). Подобная эволюция будет раскрыта ниже на диаграмме темпоральности истинности, на стр.'12. Таким образом, круг замыкается, и все три понятия – поэзия, наука и философия – на равных входят в историю символического, как «двигатели» его эволюции.
Символические формы, понятие о которых было введено Э..Кассирером [40], на текущий момент представлены широким спектром культурных кодов. Простейшие поведенческие паттерны оторвались от природы и определяются действующей (актуальной) научной парадигмой – поведение диктуется соображениями полезности и опасности. Но, как уже сказано выше, даже философия с её предельным уровнем абстракции изначально находит собственные образы в реальном. «Философские понятия вначале являются чувственными значениями, перенесёнными в духовную сферу, и… установление собственно абстрактного значения тесно связано со сглаживанием метафорического аспекта в первичном значении, а значит, с забвением этого значения, которое из собственного становится несобственным» [88,.c..231], что и породило, в частности, дискуссию номиналистов и реалистов.
Появление духовной сферы как пространства, отдельного от пространства природы, – семантического пространства, напрямую связано с появлением символического (в некотором смысле можно предполагать, что духовное породило материальное, и этот момент считается началом: «в начале было Слово»), иными словами, в некоторый момент имманентный мир – мир чувственный – расслоился на два: на мир прежний – имманентный и мир символических форм – семантическое пространство. До такого расслоения материальный мир не осознавался как таковой, по той причине, что человек жил внутри имманентного, не рефлексируя. Рефлексия позволила подняться над материальным и обнаружить его.
Как было отмечено выше, внутри семантического пространства идёт такая же эволюция, как и в объективном мире (семантические карты расширяются), что время от времени раскрывается исследователями (поэтами, учёными, философами). Человек, на что обратил внимание Декарт, является суммой (в терминах квантовой механики – суперпозицией, что является более подходящим для описания человека понятием, определение суперпозиции будет дано ниже) телесного и духовного, иными словами, он стоит одной ногой в объективном мире, а второй – в семантическом, посредством которого он взаимодействует с другими (через речь), что, в свою очередь, приводит к появлению социального и его законов.
Риc. 2. Эволюция символических форм, демонстрирующая темпоральное уменьшение их когнитивности.
Пунктиром вдоль оси F обозначено рождение формы через противоречие в поэзии, где форма обладает бесконечно высокой когнитивностью. Сплошной линией, обведённой овалом, – эволюция формы в науке. Пунктиром вдоль оси T обозначен переход её в область философии и уменьшение когнитивности до нуля.
Обозначенную выше эволюцию символических форм (поэтических образов, научных теорий, философских понятий) от поэзии через науку в философию можно образно и цельно представить, посмотрев на диаграмму темпоральности истинности на риc.'2, где буквы F и T означают false и true как предельные значения истинности: здесь пунктирной линией, прижатой к оси.F, показано, как сингулярно (поэтически) рождается символическая форма (в начальный момент ложность формы бесконечна, тогда как её истинность равна нулю), сплошной, обведённой овалом, показана её жизнь в науке (когда истинность растёт, а ложность падает); эта зона обведена овалом, чтобы выделить её как наиболее сильно воспринимаемую социумом, и, наконец, пунктиром, прижатым к оси.T, – как она в философии становится отвердевшим культурным слоем. (Можно представить это как будто символическая форма в семантическом пространстве скатывается по изначально почти вертикальной горке, притормаживая в середине и бесконечно долго замедляясь в конце). Эта диаграмма будет подробнее рассмотрена в параграфе «Уединение, или Принцип неопределённости символического».
Ложность и истинность в текущем контексте можно обозначить как когнитивность и время: противоречие обладает высокой когнитивностью (научной потенциальностью), которая эволюционирует, превращаясь в true (тавтологию), обладающую нулевой когнитивностью. И тогда данная диаграмма демонстрирует темпоральное преобразование символической формы от поэтической через научную к философской, иными словами, темпоральное затухание когнитивности символической формы. «Действие изношенной метафоры, подхваченное производством понятия, которое стирает её следы, в итоге приводит к охваченности самого дискурса о метафоре всеобщей метафоричностью философского дискурса» [88,.c.'232]. Любая новая символическая форма рождается как поэтическое противоречие существующему символическому строю (взаимозависимые формы, иными словами, вытекающие из предыдущих, не рассматриваются, поскольку они тавтологичны и риторичны), далее она становится возможной, с определённой вероятностью, которая постоянно увеличивается, так она становится научной и далее превращается в философскую тавтологию, оставаясь в вечности. Негативный контекст последней фразы означает, что в символической форме полностью исчезает индивидуальное и остаётся только всеобщее, абстрактное. Но это отвердевание символических форм (их переход в вечность) в философии позволяет жёстко отталкиваться от них для выстраивания чего-то нового (как от семантических маяков), в отличие от этого, от пластичных поэтических форм оттолкнуться сложнее, в них можно «завязнуть».
Эволюция символической формы, показанная на риc.'2, чаще всего не замечается исследователями по причине того, что любая теория чаще всего изучается на протяжении короткого отрезка времени, связанного либо с жизнью исследователя, либо с жизнью интерпретатора, который изучал данную форму в своё время. На этом темпоральном промежутке можно считать, что форма меняется линейно или не меняется вообще.
Рикёр очень точно сказал, что поэтическая метафора порождает смысловую эмерджентность, которая далее под действием энтропии рассеивается, как рассеивается индивидуальное во множественном, как рассеивается волна на поверхности водоёма: «метафора является языковой прибавочной стоимостью, функционирующей без ведома говорящих» [88,.c.'230]. Следует обратить внимание, что, когда символическая форма выходит из области противоречия (вертикальной пунктирной части) и превращается в вероятностную (сплошная линия), она приобретает статус научности. Требуется также учитывать, что характерное время затухания различно для различных форм. Некоторые теории могут расходовать свою когнитивность веками, некоторые превращаются в тавтологию за несколько лет.
Для оценки эволюции символических форм оказывается важной нелинейность мышления. По аналогии с понятием каустики в физике, когда разные лучи сходятся в одну точку фокуса и образуют сингулярность, мышление также может развиваться не каузально. На риc.'2 продемонстрировано последовательное (аналитическое) использование когнитивности поэтической формы, но в реальности все три луча – поэзии, науки и философии – могут накладываться друг на друга, образуя каустику мышления, его фокуc. Так мыслил, например, Эйнштейн, который внутри мыслительной поэтической процедуры собрал все три формы сразу, породив не только научную теорию, но и целый пласт философии.
Параллельно с символическими формами эволюционируют социальные формы: изначально новая топология символической формы транслируется в социальную форму, которая сначала выглядит как нонсенс (например, современное удалённое образование), затем она адаптируется с учётом ошибок и, наконец, становится тавтологией (и у конкретного поколения создаётся ощущение, что данный актор существовал вечно, так, сейчас многих удивит, что курение в кафе было нормой в конце двадцатого века, так же как когда-нибудь личное общение с педагогом покажется странным).
Поскольку поэзия черпает свои образы, раскрывающиеся в символических формах, в реальном, эксплицируя их посредством метафоры, то все они имеют изначально физические основания. Таким образом, язык расширяется посредством имманентного в трансцендентальную область. Подобную эволюцию несложно понять, поскольку при любом гносеологическом акте исследователю необходимо оттолкнуться от чего-то понятного, что можно ощутить перцептивно (чтобы подпрыгнуть и приблизиться к небу, необходимо оттолкнуться от земли). Подробнее об этом будет не раз сказано далее в этой книге. В науке акцидентальность образа перерабатывается посредством апперцепции в необходимость, и образ начинает входить в обиход языка. И, наконец, в философии образ отрывается от имманентного и превращается в самостоятельную сущность. Если присмотреться, то большинство «духовных» терминов были заимствованы из области перцептивного и даже не требуют комментариев для своей этимологии (сочувствие, внимательность, исцеление, умиротворение, созидание, предопределение, благодарность, творчество и т.'д.).
Необходимо пояснить наше употребление понятий «имманентное» и «трансцендентальное», которое и будет поддерживаться далее. В своём «коперниканском перевороте» Кант сделал революционное открытие, что человек в феноменологическом исследовании изучает не объект, а метод его постижения. Никакой опыт невозможен в чистом виде, он всегда состоит из смеси имманентного, чувственно воспринимаемого, и трансцендентального, находящегося в области символических форм. «Я называю чистыми (в трансцендентальном смысле) все представления, в которых нет ничего, что принадлежит ощущению» [39,.c.'64]. Таким образом, трансцендентальное является условием и возможностью синтеза символических форм.
В дальнейшем мы используем диаграмму трёх видов интуиции на стр.'125, на которой имманентное будет изображено в виде шара, окружённого трансцендентальным, т.'е. познаваемым, населённым символическими формами, где бесконечно удалённая точка является трансцендентной. В некотором смысле семантическое пространство и трансцендентальное идентичны. Точнее говоря, семантическое пространство – это высветленный слой трансцендентального между имманентным и ещё не просветлённым трансцендентальным. Используем слова молитвы «Символ веры»: «Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым» и поясним, что «экспериментатор слова», иными словами, поэт переводит невидимое трансцендентальное в видимое семантическое, сдвигая границу познанного. Таким образом, трансцендентальное – это невидимая часть «семантического айсберга».
Само понятие опыта уже вводит в него представление о субъекте. Таким образом, трансцендентальное посредством семантического расширяет имманентное, иными словами, символические формы трансформируются в условия проведения эксперимента, в его оборудование и т.'д. Поэтому попытки в квантовых экспериментах вывести исследователя за пределы эксперимента обречены на неудачу априори. Считается, что экспериментатор якобы вносит возмущения в поведение квантовой системы, разрушая её квантовые свойства – в результате чего система коллапсирует в одно из своих собственных микросостояний. Подобная постановка вопроса неверна в своём основании – экспериментатор как раз взаимодействием инструмента с частицей заставляет её эксплицировать новый смысл. Исследователь, производя, согласно Канту, трансцендентальную апперцепцию многообразного, внутри которой происходит синтез точки теперь, то, что можно назвать исследованием объекта, использует набор некоторых символических форм, как мастер использует инструмент в своей профессиональной деятельности, как физик использует осциллограф.
Мы обнаруживаем следующую каузальную, циклическую цепочку: поэт трансформирует трансцендентальное в семантическое, учёный – семантическое в имманентное, а философ замыкает её, преобразуя имманентное в трансцендентальное.
Диаграмма темпоральности истинности на стр.'12 родилась эвристически под влиянием «Логико-философского трактата» Людвига Витгенштейна (1889–1951), немецкого логика, лингвиста и философа, и её можно считать переиначенной фразой из него: «…тавтология и противоречие не являются картинами реальности. Они не изображают никакой возможной Ситуации, ибо первая позволяет любую возможную Ситуацию, а второе – никакую» [18,.c.'114]. Утверждение Витгенштейна описывает предельные значения вероятности реализации некоторой ситуации, показанные на диаграмме как крайние точки, уходящие бесконечно вверх и вправо; мы индуктивно экстраполируем их до реальности. Но в реальности даже самая противоречивая форма имеет мизерную вероятность актуализации (какова вероятность встретить на улице динозавра?), что автоматически придаёт ей статус научности (наука занимается расчётом вероятности совершения некоторого события). Например, только недавно было открыто качество воды (очень поэтичное), заключающееся в том, что она может находиться одновременно в трёх агрегатных состояниях: твёрдом, жидком и газообразном, хотя любой обыватель скажет, что вероятность обнаружить лёд при положительной температуре равна нулю. Эту мысль можно высказать иначе и ввести понятие условной вероятности: даже в прошлом, когда не обладали предыдущим знанием и предполагали нулевую вероятность обнаружить лёд при положительных температурах, многие знали, что она не равна нулю при положительных температурах и высоких давлениях.
Крайние представления всегда кажутся находящимися вне жизни. Философские представления, по причине равной применимости ко всему, часто встречают критику со стороны учёных, но те же учёные критикуют поэзию за её необязательность и свободу в высказываниях, не замечая, как поэтические символические формы втекают в научный дискурс (например, изначально романтическая теория струн завоёвывает свою нишу в науке).
В заключение предисловия необходимо обратить внимание на поразительный факт превращения индивидуального во множественное (лист в гербарии всегда абстрактен, обладает максимальной энтропией, он потерял индивидуальность живого и несёт только видовое). Но есть и обратный, антиэнтропийный процесс превращения множественного в индивидуальное, на который обратил внимание ещё Гегель, а узаконил его как научный факт Пригожин. Такое представление легко верифицируется в рамках волновой онтологии бытия.
Волна обладает двумя параметрами: амплитудой и фазой. (Такая двойственность, называемая комплекснозначностью бытия, будет раскрыта в приложении «Волновая онтология»). Современная научная энергетическая парадигма интересуется только одним параметром – значением амплитуды, которая имеет прямое отношение к энергии, характеризует силовое воздействие и, как известно, не передаётся быстрее скорости света. Но этот же параметр можно назвать параметром множественности, поскольку он имеет статистический порядок: вся современная физика использует статистический подход. Этот подход носит парадигмальный характер: при статистическом подходе фаза усредняется и исчезает. Подобное энергетическое, амплитудное рассмотрение имеет характер внешнего рассмотрения сущности, обнаруживающего только форму, каковая, в свою очередь, характеризует пространственность сущности.
Но помимо формы, как известно, есть содержание, которое, как можно предположить, в том числе определяется фазой, характеризующей темпоральность сущности. Именно фаза приводит к таким физическим процессам, как интерференция и резонанc. Как раз такие фазовые эффекты становятся главными в порождении такого следствия, как коллективная солидарность в социальном пространстве, иначе говоря, асабия (понятие, введённое арабским мыслителем XIV.века Ибн Халдуном). И фаза, в отличие от энергии (как известно из физики), может передаваться с любой скоростью, в том числе большей, чем скорость света.
Также из физики известно, что интерференция не меняет энергию, но оказывает на неё своё влияние: она её перераспределяет, – и тогда энергетические парадоксы асабии (как резонанса), на которые обратил внимание Зигмунд Фрейд, становятся вполне объяснимыми (фаза имеет отношение к бессознательному, что обеспечивает когерентность). Но тогда в семантическом пространстве, нагруженном имманентным (поскольку, как уже говорилось, вся духовная символика имеет перцептивные корни), также должны происходить два встречных процесса: энтропийный процесс распада символических форм и антиэнтропийный процесс, когда ряд форм, становясь когерентными, образуют новое единое. Если продолжить такой индуктивный процесс уже в социальном пространстве, несложно догадаться, что эволюция акторов должна неминуемо привести к экспликации мирового разума, когда всё человечество станет когерентным.
Итак, проясняется, что эволюция никогда не заходит в тупик и движется по пути увеличения сложности: даже мёртвые философские формы, исчерпавшие свою когнитивность, могут породить поэтические образы, восстанавливающие баланс энтропии. Вслед за этим происходит «реинкарнация» социальных форм, которые содержат в своём основании социальные формы прошлого, но становятся более сложными. Так тоталитарные режимы на новом уровне сменяются демократическими.
Авторское предисловие к книге «Топология социального, или Диаграммы метафизики мышления. От когнитивности атома до мирового разума» (Санкт-Петербург, 2022. — С..5-18)* – монографии Михаила Борисовича Стригина, междисциплинарного научного исследования как «попытки синтеза смыслов, объединяющих философию, физику, биологию, психоанализ и социологию».
Книга М..Б..Стригина «Топология социального» (Санкт-Петербург,.2022) представлена в открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН (текст в библиофонде NB).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
см. релиз / текст в библиофонде
начало статьи