Часть 5.
Покойник в законе
Дума ужесточает уголовный кодекс по отношению к организованной преступности, к так называемым «ворам в законе». Только за одно «звание», только за участие в сходках предлагаются двузначные сроки.
В это же время в Москве грандиозная сходка уголовных авторитетов – на Ваганьковском хоронят Япончика. Телеканалы (в том числе и государственные!) «освещают событие» – наперебой, в каждом выпуске новостей репортажи о «герое», подробности славной биографии. Президент, премьер, Япончик – в одном ряду. Страна непременно должна знать… Народ должен быть в курсе дел государственной важности. Почётному уголовнику даже больше эфирного времени, видимо, учитывая статус покойника, уважая возраст и заслуги.
Яркие кадры: пленённый Япончик не сдаётся! – скованный наручниками, пытается в прыжке ногой (в его-то возрасте!) пнуть ногой телекамеру и заодно потерявшего бдительность репортёра. Учись, молодёжь! Вот сила духа! Вот надо делать жизнь с кого, если бог таланта не дал. Реальный, в натуре, путь к уважению и славе. Чисто конкретный шанс попасть на Ваганьковское – к Есенину, к Высоцкому в соседи, занять там своё «законное» место.
* * *
Уже помню, ожидаю, но всё равно всякий раз неожиданно… это хлипкое – кисель-желе – рукопожатье. Боишься всякий раз не рассчитать – сдавить сильней чем надо эти тонкие косточки, которые явственно прощупываются. Боишься – хрустнут невзначай в твоей ладони. И в то же миг – а что если сдавить! И посмотреть… на выражение лица. А что он в самом деле подаёт?! Вот именно, что «он» – рука по принадлежности мужская. Не очень-то приятно брать такое…
Стихотворение – это рукопожатье (Целан, – кажется). Сколько же таких – субтильных, вялых, какой-то слизью протекающих меж пальцев. Б-р-р! Скорей бы вымыть руки!
Картонная пара
Какой огонь он разглядел в этом «сосуде»? Хотя… Ему и своего огня хватало. И всё же – бедный Пушкин! – женившись на Н.Н., он сам себе подписал приговор. Нет, не обязательно смертельный – увы, так случилось, сошлось. Но не равнодушие света его убило, не злые языки, а, в первую очередь, равнодушие жены.
Н.Н., NN – нечто усреднённое, безликое, типовое – типа нынешней Барби. И что ей Пушкин, все его дела, его гений, если ей хочется блистать на балах, менять наряды, сводить с ума (нет, не то – возбуждать, – вернее) таких же безголовых и блестящих светских львов. Дантес рано или поздно должен был появиться. Идеальный кандидат на роль кукольного Кэна. Идеальный партнёр для пластиковой Барби. Не только по внешности, но и по внутреннему содержанию. Никакой долг, никакая мораль не смогли бы удержать её от сближения с манекенным Кэном. Они – одного поля ягоды, два надраенных сапога… А Пушкин – живой, страдающий и беззащитный – он третий лишний рядом с этой картонной парой. Так и вышло.
* * *
Мгновенный переход: только что за окном облитые солнцем верхушки деревьев, словно резко убавили свет – плотный белый рой в беспорядочном кружении. Снег, снег…
* * *
— Данте говорил о Беатриче: «В её глазах начало любви, а конец – в устах» (Бунин, «Качели»).
Неужели прямо так и говорил?
* * *
В 1960 году население Земли составляло 3 миллиарда человек. Сейчас – 6,5 млрд.
Как на дрожжах пухнущая плоть. Зачем нас столько!
При этом: 1 млрд. страдает ожирением., 2 млрд. – избыточным весом, 1 млрд. голодает.
* * *
Бедный Пушкин… Мало того, что предан женой, за то и жизнь положил. Кроме того, его верный друг-учитель Жуковский уже посмертно, описывая последние часы, упорно пытается обратить поэта в свою веру – старается сделать из него царского угодника, раскаявшегося в былых грехах – в недостаточном почтении к трону, в вольнодумстве и пр. «Если б выжил, весь был бы его…». Единственное оправдание подобной «ретуши» – обеспечить поддержку семье поэта со стороны царя.
Отсюда и льстивое художество искушённого царедворца, который вопреки реальным фактам рисует парадный портрет своего патрона: «государь постигнул потерю Пушкина, как личный благотворитель и создатель своего поэта, как представитель своего народа, как блюститель народной нравственности» – нагроможденье лживых слов. Всего через четыре года этот «благотворитель» и «создатель» по поводу гибели другого поэта выскажется коротко и ясно: «собаке собачья смерть».
— Н О Я Б Р Ь —
* * *
Желтоватый свет уличных фонарей, растекающийся по мокрому грязному асфальту. Голые тёмные тополя вдоль тротуара. Пока обгоняю двух идущих девиц, успеваю расслышать:
— В один магазин зашли, там водки нет. В другом – пива не оказалось. Но бухнуть-то надо…
Так, обычный разговор. Девчонки-подружки… Вот достанутся кому-то в качестве спутниц жизни! Хотя… возможно найдут себе партнёров по интересам. И вместе найдут свой магазин, где будет и водка, и пиво. Впрочем, и сейчас на каждом углу. Неужели мало?
* * *
Вилли Токарев исполнил песню на стихи Исаковского: «Летят перелётные птицы…».
Публика в студии сделала кислую мину: мол, патриотический лубок и музыка так себе… Исполнитель вступился за песню, отстаивая её несомненные достоинства. Только Левон Оганезов его поддержал. Только эмигрант и армянин смогли почувствовать в этой песне любовь к Родине, уловить великолепную – крылатую мелодику, обладающую почти физически ощутимой подъёмной силой.
Остальные словно оглохли. Некогда популярный бард, который вот уже три десятка лет сплавляется на маленьком плоту, посчитал себя вправе предъявить претензии к стихам – заявил, что текст явно слабоват. Самомнение поразительное! Уж чья бы… Видимо, для него самого песня и слова нечто раздельно существующее, также как и смысл. Или подразумевается, что кроме песенных должны быть ещё какие-то слова для повышения, так сказать, плавучести самопального судёнышка?
* * *
Все эти мелочи… Утром, выходя из квартиры, видишь загаженную лестничную клетку, наскальные надписи на стенах, за грязным стеклом – использованные шприцы, покрытые пылью и паутиной. Столько лет! Казалось бы, пора привыкнуть, не обращать внимания – притерпеться, принюхаться. Да, делаю вид всё это время. Но внутри… все внутренности каждый раз выворачивает. Внутри – постоянное раздражение, неукротимая злость на всю эту безликую человекообразную мразь, наследившую здесь. А тут ещё какой-то ублюдок-сосед (кажись, из новеньких, но сразу почувствовал себя, как дома в этих загаженных стенах) «культурно» вывесил пепельницу в виде консервной банки (решил внести свою свинскую лепту). А вот вытряхивать вовремя – на это «культуры» не хватает. Окурки вываливаются через верх, пепел повсюду, табачная вонь на весь подъезд. Морщась, вдыхаем и проходим, и… пройдём. Представить, что по этим захарканным лестничным маршам в последний путь… Нет, хочется туда, где почище, чтобы оттуда…
* * *
«Сарказмос» – «рвущий мясо» (греч.). Да, настоящая критика должна быть плотоядной.
* * *
«Поэзия – дело седых, // Не мальчиков, а мужчин» (В. Шаламов). С другой стороны: «Старость стихов не хочет…» (А. Кушнер). Видно, дело не в возрасте. Надо настраивать дыхание на скупой несговорчивый воздух.
* * *
Машинальное существование. С каким-то пугающим безразличием в него погружаюсь. И даже выныривать не хочется.
* * *
Свежеморозная погода. Проветрить голову… На квартире светильники в туалете, в ванной установил. Незаметное привыкание к новому пейзажу за окном. Голый клён у слепого торца… Слева детский сад, справа наш… теперь уже наш двор.
Брат во гламуре
Свежий номер «Фомы». Журнал «для сомневающихся», «для тех, кто хочет искренне разобраться и получить ответ…». «Но, боже мой, какая скука!..» – аж скулы сводит. Сомнения только увеличиваются, доходя до отвращения. Большинство материалов – плоские проповеди. Под видом размышления – внушение, назидание с неистребимым привкусом богословской казёнщины: «Таким образом, опираясь на слова Самого Христа, мы можем сказать, что критерий – непрерывная преемственность в учении Церкви (непременно с большой буквы – О. К.) о Боге и Христе. То есть Церковь неизменно проповедует одно и то же…». Заметно. Ощущение – поток приторной патоки заливает мозг.
Другой автор снисходительно критикует Чуковского в вопросе религиозного воспитания детей: «…по всей видимости, он не имел живого опыта общения с Богом». Бедный Чуковский, отсюда и все его неудачи в этом деле. Мол, иное дело – мы, церковники, имеющие этот уникальный «живой опыт», а по сему наделённые монопольным правом проповедовать, наставлять, вещать. Всё просто. И учит! Учит автора Мойдодыра общению с детьми. И ни тени сомнения в голосе, в тоне, в пресловутом праве. Априори – истина у облачённого в рясу. Но как «дурно пахнут мёртвые слова» тех, кто якобы имеет «живой опыт»!
Зато полиграфия! Не удивительно: с миру по нитке – «Фоме» парадная ряса. Ничем не хуже шикарных гламурно-глянцевых смокингов. И, как нельзя, к месту рекламный, лощёный лист где-то в середине под подолом рясы: «ПРОДАЖА СУСАЛЬНОГО ЗОЛОТА» (ещё лепта). В духе времени бизнес, когда святым и не пахнет. И луковки-маковки позолоченные на лубочной картинке. Добро пожаловать! Торговцы в этом храме, как у Христа за пазухой. И некому их метлой…
* * *
Крещение Руси… Своих богов похерили, похоронили (нет пророка в своём отечестве). Иноземного идола возвели на божничку. И славно… право славно! А как же – единожды предав? Да, кто вспомнит через тыщу лет! Ярило, Велес – ау!
* * *
От старославянских языковых корней: слово «кон» – это круг, сердцевина. Давно заметил эту инициальную аббревиатуру. И вот – значение.
* * *
«Но сердце его иногда тревожилось и трепетало о гибели родственного человека и хотело жаловаться всей круговой поруке людей на общую беззащитность» (А. Платонов, «Сокровенный человек»).
Во всей мировой литературе немного найдётся описаний процесса умирания, сравнимых по силе и точности с картиной гибели комиссара Афонина. Психологическая, физиологическая убедительность достигают поэтических высот и философских глубин – как будто сам автор и с ним читатель вместе с героем ощущают всей кожей, каждой клеточкой тела и мозга всю последовательность неотвратимого ухода; все оказываются заодно, благодаря той самой круговой поруке, рождённой силой слова.
* * *
Рептилии растут всю жизнь. Крокодилы, черепахи… их размер напрямую зависит от возраста.
* * *
Каждый раз становится не по себе – не страх, но какая-то тоска охватывает при виде большого аквариума, на дне которого членистоногие особи обречёно ждут своей очереди. Неподвижные, со скрученными кусками провода клешнями (цапнет – мало не покажется). Что они чувствуют, что видят, сидя в тупом оцепенении, окружённые серебристыми нитями текущих вверх пузырьков? Жутковатое зрелище. Но всё равно почему-то всякий раз тянет заглянуть в этот «живой уголок» супермаркета – проведать сидельцев-страдальцев. Ну, как вы тут – ещё шевелятся усы?
* * *
Евгений Агранович… Жаль, что только в дни солидных юбилеев показывают таких людей. «Нет в России семьи такой, где не памятен свой герой…», «Я в весеннем лесу…» – только этих стихов, ставших народными песнями, хватило бы для того, чтобы считать: жизнь прожита не зря. В 90 лет (!) человек полон светлой, радостной энергией и заряжает ею окружающих.
* * *
Героиня Чуриковой (фильм по пьесе Вампилова) даёт несколько двусмысленный совет страдающей от неразделённой любви «аптекарше» – Ларисе Удовиченко: «За счастье надо бороться – зубами и… ногами». Чуть позже неудачливый жених (В. Шиловский), расправляясь с поданной котлетой, убеждённо повторяет совет-эстафету, не замечая комичности фразы, когда её произносит он. Но именно эта «невнимательность» говорит о его искренности, о решительном настрое на борьбу.
* * *
Директор крематория по фамилии Воскресенский. Не выдумка – из чьих-то воспоминаний.
* * *
Ближе к нулю со стороны минуса. В какой-то момент что-то весеннее… грязный утоптанный снег на обочине, отсыревший асфальт проезжей части. Нет, лучше бы морозец об эту пору. Градусов 10-15 в самый раз.
С Романом поздоровались. Собачонка возле него крутится – дворняжка пегой масти.
— Вынес ей вчера косточек, теперь не отстаёт. Иди… иди… а то через дорогу. Смотри.
Понятно, что сегодня не будет угощенья. Но ещё раз напоследок – приподнятая мордаха, выжидательный взгляд: а вдруг? Да, ведь мы в ответе…
* * *
Похоже, что в отношении Нового Завета я убеждённый ницшеанец. Просто поразительно, с какой точностью переданы все «мои» ощущения. Оказывается, мой глухой инстинктивный протест уже давно осмыслен и сформулирован:
«В Новом… сплошь и рядом возня мелких сект, сплошь и рядом рококо души, сплошь и рядом завитушки, закоулки, диковинки, сплошь и рядом воздух тайных собраний; я чуть было не забыл сказать о случайном налёте буколической слащавости… […] Смирение и важничанье, вплотную прилегающие к друг к другу; почти оглушающая болтливость чувства; страстность и никакой страсти; мучительная жестикуляция; тут, очевидно, недостаёт хорошего воспитания. Ну допустимо ли поднимать такую шумиху вокруг своих маленьких пороков, как это делают эти мужевидные благочестивцы! […] Им свойственна гордыня, вызывающая смех: что-то такое в них разжёвывает своё наиболее интимное, свои глупости, печали и никудышные заботы, точно сама сущность вещей обязана была печься об этом; что-то такое в них не устаёт впутывать и самого Бога в мелкие дрязги, в коих они торчат по горло. А это постоянное запанибрата самого дурного вкуса с Богом!» (Ницше, «Сочинения», стр. 511, т. 2, издательство «Мысль», М.).
«Запанибрата» – в десятку выстрел (вспомнил о «Фоме», где о «живом общении с Богом», как о само собой разумеющемся – мол, мы-то запросто). «Что-то такое» сделало их избранными в собственных глазах перед лицом Всевышнего. «Эта назойливость, гораздая лапать Бога и брать его глоткой!». Ух, как он их, этих самонадеянных святош! «В конце концов они взыскуют ещё венца жизни вечной, все эти провинциалы; к чему же? чего же ради? – нескромность переходит здесь все границы».
Свинство в законе
Пришёл ответ на письмо по поводу свинарника возле озера. Мол, всё в порядке, уважаемый, зря беспокоитесь. Проверили и установили, что свиньи (3 головы) содержатся на законных основаниях, в идеальных условиях и никакого ущерба для экологии озера не наносят. К сему глава администрации – Карась. Да уж. А вот что сказали бы те караси, которые с маленькой буквы и которым приходится через жабры вместе с водой пропускать продукты выделения свинских голов? Да и сколько этих рыбьих заморышей ещё осталось в этой навозной жиже, затянутой вонючей тиной? Выживая в таком «пруду», просто невозможно стать идеалистом. Для этого надо быть, как минимум главой округа. А ведь рыба гниёт… Но вот парадокс: сама «голова» при этом не болит, а процесс гниения, судя по всему, лишь способствует «идеальному» умонастроению. Гнилая, в общем, ихтиология.
Лекарство от истины
Дарвин, Толстой… Удивительное портретное сходство двух мыслителей. И каждый, сам того не желая, внёс свою весомую лепту в дело «сокрушения основ» религии, церкви. Воистину: «нам не дано предугадать…». Да, истина – вот цель этих титанов. Едва ли не последние слова Толстого, обращённые к сыну: «…больше всего на свете люблю истину». Найти, разобраться, а что при этом произойдёт в пути или по достижении – дело второстепенное. Потому с таким единодушием и ополчились отцы церкви – почуяли: опору у них из-под ног выбивают два этих безответственных гиганта мысли. Ату их! – анафема, отлучение, чтоб другим не повадно.
Кстати, как известно, Достоевский истине предпочёл Христа. И в этом коренное, глубинное отличие мироощущений двух гениев. Могучий дух, мужицкое здоровье яснополянского старца позволяли ему с чудовищной силой терзать свою душу, растравлять, бередить не заживающие раны, в то же время, не давая укротить гордыню. Для Достоевского с его врождённой болезненной чувствительностью требовалось поскорее найти «лекарство» от постоянных приступов боли. «Истина» уже не помогает. И как отличить настоящую пилюлю от подделки? Самолечение чревато серьёзными последствиями. Поэтому он и вызывает «скорую» – смиряясь, выбирает Спасителя.
* * *
Попадётся хорошее стихотворение – радуешься случайной встрече с поэзией. Прочитаешь плохое – рад тому, что Муза – не гулящая девка: не ложится под всякого дурака. А если и предпочтёт дурака, то далеко не всякого.
* * *
Мережковский, Гиппиус и Дмитрий Философов – ещё одна семейственная троица. Маяковский, Брики. Бунин с Верой и Галей. И конечно Тургенев и чета Виардо. Положение Бунина в этом ряду по-мужски более «достойно» – всё-таки он с двумя.
* * *
«Ведь у нас в России святое дело – обойти закон…», – рассуждает глава региона, отвечая на вопросы граждан. Явно по себе судит товарищ, имея немалый опыт в этом деле. Перебирает в воздухе сосисочными пальцами, словно лепит, строит свои нелепые фразы, которым и сам уже давным-давно не верит. Но вот бывает – проговорился случайно.
Беспроигрышная лотерея
У Адамовича вычитал про «пари» Паскаля. «Речь идёт об аргументе в пользу веры: если ставить на то, что Бог есть, – не теряешь ничего; если же на то, что Бога нет, – то ничего не выиграешь в земной жизни и проиграешь загробную.»
Славный, что ни говори, «аргумент». Автора даже нисколько не смущает терминология игорного дома, не говоря уже о сути: вера здесь – азартная игра, рулетка, выгода. Сделал «правильную» ставку – выиграл жизнь вечную, получил пропуск в рай. Об истине, совести, о сомнениях в душе и речи нет. В казино, как в казино… Хотя нет, там всё-таки существует риск всё потерять. А тут беспроигрышный вариант изобрели: если не выиграешь, то гарантия – при своих останешься. Есть ощущение, что многие с готовностью воспользовались этим «аргументом». Их вера – лотерея беспроигрышная. Бесплатно дали билетик – не выиграл, – смял и выбросил без сожаления вместе с прочим мусором.
* * *
В платоновской прозе порой как бы самопроизвольно зарождаются потрясающие образы, которые могут служить идеальными формулами, выражающими человеческие чувства, эмоции. Причём, это не абстрактные определения, схожие с математическими уравнениями, а нечто живое, вырастающее из почвы, возникающее из воздуха, где, кажется, под воздействием платоновского языка жизнь приобретает свойство самозарождения.
«Придётся, видно, ему старику, взять себе хоть побирушку с улицы – не ради семейной жизни, а чтоб, вроде домашнего ежа или кролика, было второе существо в жилище: пусть оно мешает жить и вносит нечистоту, но без него перестанешь быть человеком.»
Чем не «определение» даже не чувства, а целого понятия – человечность. Или: «Люди умирают, потому, что они болеют одни и некому их любить» («Река Потудань»). Эти и многие другие примеры – убедительная иллюстрация «творческого метода», заявленного автором: «Писать надо не талантом, а прямым чувством жизни». Платонов имел право так сказать. Но истина, увы, в том, что, мы знаем, как уязвимо это «прямое чувство» и к каким печальным результатам приводит использование этого «метода» другими авторами.
* * *
Кстати… Ни в одном из Евангелий не сказано об отношении Спасителя к братьям меньшим. Чтоб, к примеру, бездомному псу косточку бросил, птицам – горсть хлебных крошек. Или того же ослика ласково за ухо потрепал. Нет такого. Ни к чему, да и некогда. Чудеса, запланированные, надо успеть продемонстрировать – слепого сделать зрячим, Лазаря воскресить и т. д. Животные, птицы знают своё место – появляются только по необходимости, чтобы сыграть свою бессловесную роль, не удостаиваясь при этом внимания мессии. Осёл довёз, голубь вовремя спустился… Кто там ещё? Стадо свиней на свою беду оказалось рядом – с обрыва их. Надо же было куда-то бесов упрятать.
* * *
Соседка по родительскому дому, тётя Тамара Смирнова поехала в гости к дочери в Петербург. Там и умерла. Что ж, хоть повидалась напоследок с дочкой, с внуками. Дядя Вася один остался. Кому теперь ягоды, яблоки будет с дачного участка таскать?
* * *
Любовь… какое затасканное слово! «Признаться в любви» – как будто сознаться в чём-то нехорошем, раскрыть постыдную тайну. Вот почему язык не поворачивается… Прости, любимая (тьфу ты чёрт!), что избегаю этих признаний. Не обижайся. Хотя, ты вправе…
* * *
Террористы подорвали Невский экспресс. Погибли люди. Власть опять сурово хмурит брови и грозит неминуемым возмездием. Каким? Казнить нельзя – негуманно это. Мы же ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ! Поэтому нас можно взрывать, стрелять, резать, а этих ублюдков – ни-ни. Койку им и питание трёхразовое за казённый счёт – вот и всё возмездие.
* * *
Капель, капель – тук-тук по жести. Мокрый шелест шин по асфальту. А ведь завтра зима.
— Д Е К А Б Р Ь —
* * *
Безусловно, анекдоты про Чапаева и Штирлица возникли, благодаря фильмам. Шедевры – никто не спорит. Но есть что-то… какой-то избыток серьёзности главных героев, который коллективное бессознательное стремится преодолеть улыбкой. Говорят, что Бабочкин очень болезненно воспринимал «чапаевский» юмор. А зря – в нём истинная любовь народа к легендарному командиру, а значит и признание таланта актёра, так живо воплотившего этот образ.
Коварство снегопада
Снегопад… первый зимний, настоящий. Ноги пробуксовывают, увязают в рыхлых снежных заносах. Зато как приятны мокрые прикосновения летучих снежинок. Но вдруг! – внезапно, мгновенно – чёрт побери! – и… ноги выше головы. Хорошо, что, сгруппировавшись, успел спасти затылок от соприкосновения твёрдокаменным льдом. Только локтем сильно долбанулся. Снежком присыпанная скользкая поверхность – коварная ловушка. Вот и попался. Но ничего – не сильно вроде. Смотри под ноги, ротозей!
* * *
Купил-таки трёхтомник Мелвилла. Любимый чёрный цвет. Облизывался долго возле букинистической полки. Есть у него один рассказ, из-за которого, в общем-то… Ведь Моби Дик давно в книжном шкафу.
* * *
Умер Вячеслав Тихонов. Действительно, последний из могикан, который стоял в одном ряду с великими – Евстигнеевым, Ульяновым, Леоновым, Смоктуновским. Правда был более сдержанным, как и подобает разведчику, менее театральным, чем его коллеги. Но насчёт глубины молчания ему не было равных.
* * *
Сны снятся, но не запоминаю. Помню только, что в одном выиграл в рулетку. Ворох купюр шелестящих… Но никакой радости почему-то. Куда мне с этой макулатурой? В другом сне близко-близко какое-то гигантское животное с бурой густой шерстью, словно движущаяся стена. Не мамонт, а вроде огромного кабана или носорога. Ощущение первобытной мощи… На расстоянии вытянутой руки прошёл, обдавая запахом овчинного тулупа. Ледникового периода зверь, – мелькнула мысль. – Откуда он?.. Или… как я там… здесь оказался?
* * *
В Перми сгорел развлекательный центр «Хромая лошадь». 105 человек погибло.
Повеселились. Слишком явная параллель с участью грешных городов. И название… Увы, пожарная безопасность – всего лишь одна из «хромых лошадей» в российской конюшне.
* * *
Вечером заехал к Макарову отдать подборку на правку. На Бородина ему купили однокомнатную квартиру. Теперь мы соседи. Обрадовался.
— Заходи, заходи… я вот тут… дорогой мой… мы ведь разные – я знаю… посмотри… Сходи, пожалуйста, тут две минутки всего…
Вот так – не останавливаясь, без всяких предупредительных пауз. «Гонцу» (!) обрадовался. И деньги уже в руке. Успел приготовить, пока я поднимался на третий этаж. Надо же, как всё предусмотрел. Какая жажда! С порога такой натиск! Он меня не слушал, буквально в руку впихивал две сотенных.
— Тут рядышком магазин… будь добр, мой дорогой…
Но нет. Нет никакой во мне жалости. Да и некогда. Внизу жена, дочь… Да: дом, семья – «конституция куцая»… И плевать, что у «поэта всемирный запой». Сбежал, оставив рукопись.
* * *
Жена… Какой-то ироничный ореол у этого слова. Всерьёз невозможно произнести. Впрочем, и с «мужем» та же история. Если надо сделать запись, то также ощущается определённая трудность. «Жена» – звучит слишком отчуждённо и даже оскорбительно для родного человека. По имени? – сентиментальный, слегка приторный привкус. В общем, дело сосем не простое – как назвать, обратиться к любимой, дорогой, единственной? Не отсюда ли не очень разнообразный набор домашних кличек: от уменьшительно-ласкательных – киска, рыбка и т. д., до грубоватых – кошка, собака (прозвища, употребляемые натурами творческими, не желающими впадать в банальное сюсюканье). «Друг» – так В. Розанов в записях обозначал свою жену. Гм, гм… Тоже – не фонтан. Мужской род… и вообще. «Другом» был Распутин для царской семьи. Назвать «подругой» язык не повернётся… «Подруга дней моих суровых…». Вот и выкручивайся, как можешь.
* * *
Из крана льётся «пушистая» вода. Проходя через мелкую сетку, слегка вспенивается. Во рту напоминает кислородный коктейль. И даже от холодной не ломит зубы.
* * *
Кроме «Хромой лошади» в Перми ещё одно популярное увеселительное заведение «Сбитый лётчик». «Лошадь» сгорела. Что будет с «лётчиком»? Да, «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт», – мудрая мысль капитана Врунгеля. И вообще: игры с огнём, шуточки со Словом чреваты… Ещё до трагедии был написан гимн «Хромой лошади», в тексте которого что-то про пляски или танцы «под бликами огня».
* * *
Собаки замерзают. Нет, не дворняги. Те уже давно привыкли, приспособились к тяготам собачьей жизни. Прошли естественный отбор в условиях городской среды и сибирского климата. А вот те, которые по рождению были счастливчиками… Хозяева вышвыривают на улицу породистых – беззащитных, беспомощных, которым вне домашних стен – верная гибель. Особенно сейчас – зимой. Сколько выдержит гладкошёрстый бульдог при температуре –25 °С на ледяном ветру? Хорошо, что есть люди, которые пытаются спасти обречённых. Если успевают.
Странно. Только мысль о бульдожке, замерзающем в подворотне… Несколько дней не мог отойти. Тогда как о жертвах в пермской элитной конюшне – почти с полным равнодушием.
Вся жизнь – игра
«Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно-фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актёров, то смешно за них.»
Какое знакомое чувство! Безусловно, здесь приём отстранения – только маскировка. Понятно, что это взгляд самого Толстого на театральное действо, что Наташа смотрит на всю эту бутафорию «его глазами». Эта «точка зрения» великого писателя и по сей день очень раздражает многих восторженных ценителей театра, оперы. Никак не могут поверить в его искренность. Мол, чудил старик – на Шекспира нападал, чеховских пьес не любил. А что бы он сказал, увидев современных ловких портняжек, снующих на театральных подмостках, перекраивающих классические образцы по своим экспериментаторским лекалам?
Дело в том, что Толстой, в свою очередь, на многое в жизни смотрел глазами мальчика из сказки Андерсена.
«Священники наделены даром принимать нашу исповедь и возвещать нам прощение от имени Самого Господа нашего Иисуса Христа», – вещает современный церковнослужитель.
«Возвещать», «наделены даром» – сами слова… Боже, откуда такая гордыня у проповедующих смирение! Не это ли отвратило великого старца от Церкви? Грандиозное несоответствие между велеречивой проповедью и далеко не праведным образом жизни основной массы поповского сословия.
Церковь предписывала хоронить лицедеев отдельно от прочих верующих, полагая греховной саму профессию. И зря допускала такую несправедливость. Ведь так много общего у священнослужителей и служителей Мельпомены: необходимость реквизита, костюмированных одежд, игра по заданному сценарию. Исходя из этого, погребение артистов должно было бы соответствовать церемонии проводов почивших священников. А тех, в свою очередь, не мешало бы провожать аплодисментами, принятыми в подобных случаях в театральной среде.
* * *
«О, память сердца, ты сильней // рассудка памяти печальной». Оказывается, что «память сердца» не только поэтический образ. Учёные заметили, что при пересадке сердца у реципиента иногда обнаруживаются свойства, которыми обладал донор – вкус, пристрастия, привычки и даже способности. Сердце помнит!
Чудеса во плоти
«Священники наделены даром принимать нашу исповедь и возвещать нам прощение от имени Самого Господа нашего Иисуса Христа». И рядышком: «КРЕСТЫ, ОБРАЗА, МОЩЕВИКИ», «ЦЕРКОВНЫЕ ТКАНИ» – высочайшее качество, доступные цены. И вот этим вопиющим соседством они хотят приблизить человека к вере? Убедить Фому? Любое – самое искреннее духовное Слово таким соседством низводится до уровня базарной рекламы. И стоит не больше.
Мощевик – какое неприятное слово! И клещ, и ящер… Какое-то доисторическое насекомое, обитающее в хвощах и папоротниках палеоцена. Кроме того, по сути – высохший кусочек плоти человеческой, упакованный в специальный ювелирный футлярчик. Святыня! Реликвия! Талисман и оберег. Всё в кучу. А ещё на древних египтян свысока: мол, язычники – возились со своими мумиями. К тому же мода! – не просто брошка или брелок, а мощевик! Похоже, что у людей нет воображения. А то бы представили – от какой части трупа отщипнули этот кусочек. От детства что-то есть – все эти баночки, коробочки, «секреты» с заветными вещицами.
* * *
Уже не замечаешь, всё в порядке вещей – давно привык среди людей в тюремной робе… Чёрные шапки, ватники с нагрудными знаками. Общее построение. Тёмная масса, окутанная паром от дыхания сотен прокуренных глоток. «Уходят вдаль людских голов бугры, // Я уменьшаюсь там – меня уж не заметят…». Отметка, проверка внешнего вида, развод по секторам… Ещё один день, входящий в срок, вычёркивается из жизни.
* * *
Одолел две части «Обрыва». Редкий случай, когда главному герою не сочувствуешь, а наоборот, с нетерпением ждёшь, чтобы его ещё раз опустили с небес на землю, чтобы ещё раз (да посильнее, побольнее) – лицом в грязь. До того он достал своей фальшивой болтовнёй об искусстве, о красоте, о любви и дружбе. Если именно такое чувство стремился вызвать автор по отношению к такому «типу», то задача выполнена блестяще.
Желаешь, чтобы Верочка окончательно «нокаутировала» Райского, обнаружив своё чувство к Маркушке. Пока ни намёка в тексте, но есть ощущение… есть желание, чтоб так оно и было.
* * *
Одинаковые, короткие дни, утонувшие в морозном дыму. Какое-то туповатое оцепенение внутри. Хотя двигаешься, суетишься, какие-то дела делаешь на работе.
Надо переезжать. Наметили на 5 января. Дежурить, по обыкновению, поставил себя на первое, чтоб побыстрей убить мёртвый день.
* * *
В тридцатиградусный мороз снег приобретает свойства талька – почти не скользит. Можно без опаски наступать на обледеневший асфальт, присыпанный белым порошком.
* * *
Что ещё? Что дальше?
Родителей надо навестить в этом году. А дальше – на следующий круг. И постараться не сойти раньше времени.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи