Часть 4.
* * *
Внезапное резкое сближение особенно под воздействием алкоголя иногда чревато жестоким «похмельем», когда наутро с мучительной неловкостью сознаёшь, что вчера явно перебрал – был слишком откровенен, чувствителен, чересчур нараспашку. После чего следует обратная реакция: возникает непроизвольная неприязнь к тому, кого вчера так «уважал», кто стал свидетелем… Хочется отстраниться, отгородиться от него, от (себя) вчерашнего, чтобы ничто не напоминало – вновь наглухо, на все пуговицы застегнуться. «Уметь пить» – это и есть способность независимо от принятой дозы чувствовать и не переходить ту грань, за которой последуют неизбежные угрызения, недовольство, стыд. Вот почему натуры тонко чувствующие, но малоопытные по части «принятия», гораздо чаще попадают в этот просак, хотя употребляют очень редко.
— А В Г У С Т —
19 августа, вторник
Приехали. Время особенно чувствуешь в такие моменты, его неумолимую необратимость. Из одного мира в другой – такой контрастный душ. Хотя в гостях хорошо, а дома… Тут война. Солдатики наши погибли в Осетии из-за амбиций всякой политической сволочи. Где там наш десантник? Ведь и их могли туда… А мы там, в гостях – Шварцвальд: лес, горы, прогулки туристические, поездки по живописным немецким городкам. Поздоровели, жирку нагуляли. Вполне туристы иностранные. Франция, Страсбург, Париж, Нотр-Дам де Пари, Лувр и всё прочее. Галопом, в общем, по Европам. Жаль, до Венеции не добрались, а ведь уже записались в группу. Но что-то в турфирме сорвалось. Впрочем, и без того – столько впечатлений! Может быть, это уже было бы чересчур. Кому-то так показалось. Да и у самого было какое-то смутное ощущение-опасение: ну поедешь, увидишь, а чем ответишь? Стишком дежурным: мол, и я там был? Так ведь ещё суметь надо. Нет, лучше уж в другой раз… пусть и в другой жизни… пускай.
Так и бывает чаще всего: перестаёшь думать об этом желании (мечте) и оно вдруг совсем неожиданно, нежданно-негаданно, как бы само собой исполняется. Побывал на бульваре Клиши или авеню де Клиши (на разных участках обозначение меняется). Когда-то про этот фамильный топоним-омоним вычитал в «Тропике рака» и возмечтал – скорее ради причуды, чем всерьёз. Оказалось, что это улица красных фонарей. Кроме того, на ней находится знаменитый ресторан Мулен Руж (Красная мельница). Канкан, Тулуз-Лотрек…
Чернокожий сутенёр с брюшком, выпирающим из-под цветастой рубашки, пытался завлечь потенциального клиента в своё заведение: «Рюски?.. пожалста!», – приглашающий жест, кивок в сторону рекламных во всю стену фотографий, на которых весь «товар» в соблазнительных позах. Не соблазнился. Некогда. Да и вообще… прежде всего культурные ценности. Ну а девушки… Оставим в покое этих девушек. Себе дороже. Даже ради экзотики не стоит рисковать. Да и времени… Ускорил шаг, огибая выставленные на улицу столики, стулья, нагоняя свою экскурсионную группу, передвигающуюся в сторону Монмартра. Успел заметить на противоположной стороне улицы, на высоте третьего этажа огромные налитые красным неоном буквы: SEXODROM.
* * *
С другом детства встретились. Живёт в Германии семь лет уже. Приехал навестить родителей, сестру. Посидели в родном дворе. Поговорили – как там и здесь. Не очень весело сравнивать. О чём говорить? Напротив, на лавочке живая «иллюстрация» – малолетка женского пола с пивной банкой и сигаретой. Что ей наши разговоры! «Была б одна, сказал бы: дурочка…», а так… деградация, вымирание, как будто нации перебили хребет – народ утратил инстинкт самосохранения. …Сидит себе, посасывает: то из банки, то сигаретку – поочерёдно, а в глазах… Пустота в глазах, непостижимое безмыслие. Взгляд замороженной рыбины, отражающий будущее… Неужто и впрямь такое оно у нас, у России?
На улице дважды споткнулся почти на одном и том же месте – на углу своего дома. Смотри под ноги! Это тебе не Шварцвальд. Привыкай к отечественным дорогам.
* * *
Сашка среди прочего сообщил новость: «Пока ты там – в Германии… мы здесь ещё одного одноклассника похоронили». Олег Дмитриев… Почему-то лучше всего запомнилось, когда он, отслужив в морфлоте, вернулся и какое-то время бравым морячком в форме – матроска, бескозырка с лентами (так видится) – расхаживал во дворе, отмечая возвращение – молодой, хмельной, красивый. Держись, девки! Потом провал – пропал. Только слухи: выпивает, посадили, освободился. Сколько таких кругов – неизвестно. И вот последний виток, банальная концовка – сгорел вместе с домиком на даче, где, будучи по обыкновению выпимши, уснул с сигаретой. Хоронили в закрытом гробу.
* * *
Предвосхи́тить… Признаюсь – не знал. Случайно сегодня в какой-то передаче о русском языке услышал, что именно так нужно ставить ударение. Честно говоря, звучит непривычно и несимпатично. Особенно производные – предвосхитишь, предвосхищенный. Что-то от хищника и хищения. О великий и могучий, и… дремучий иногда, как тёмный лес. На современный слух этот глагол легко привязать к «хиту» и смысл соответствующий придумать.
* * *
— Моему Стасику белый билет дали. Я так рада! – мамаша призывника не в силах сдержать радостных чувств. Наверно, её можно понять. Но если матери всей страны так?! Тогда… весьма печальны перспективы у такой страны. Если бы в сорок первом Родина-мать не спрашивала сурово: «Ты записался добровольцем?», а за широкий подол прятала бы дезертиров и уклонистов?..
* * *
В Испании разбился пассажирский самолёт. Рухнул на взлёте почти рядом с аэродромом. Более 150 человек погибло.
Вот она – лотерея! Поэтому всегда есть опасения, когда отрываешься от земли. Такая боязливая мыслишка скользнёт, как ящерка: а вдруг! И холодок где-то внизу живота. Потом, после набора высоты, расслабишься, убаюканный монотонным гулом турбин. Успокоит и вид сменного экипажа, сидящего в начале первого салона на пассажирских креслах. Кто уже задремал, кто газету читает. Но окончательно беспокойство проходит, когда скосив глаза вправо, увидишь мужские ноги… Да, как ни странно. Уже освобождённые от туфлей и совсем по-домашнему вытянутые в проход аварийного выхода ноги одного из отдыхающих пилотов внушают особое доверие. Ну что тут может случиться, когда в такой удобной позе человек расположился? Тёмно-синие носки с двумя светлыми кольцевыми полосками в районе щиколоток. И пальцы на ногах как будто совсем самостоятельно пошевеливаются для разминки. Лёгкий хруст. Полная безмятежность. Когда ещё подобное зрелище может вызвать такие положительные чувства!
А ведь мы только что… Слава богу, что оба раза благополучно приземлились. Спасибо экипажу, командиру по фамилии Попов. Туда и обратно он нас доставил. Обе посадки, как по маслу.
* * *
Искупались с Сашкой в озере. Бутылки вдоль берега торчат из воды, как стеклянные поплавки. Сколько сумел, выловил. На берегу овечьи россыпи – ступить некуда. Удивительный менталитет, национальная особенность – превращать в помойку, в сортир то место, где живёшь. После Германии особенно впечатляет.
Серо. Сыро. Дождь.
* * *
На пекинской олимпиаде, пожалуй, две фигуры особенно впечатляющи: американский пловец Майкл Фелпс, завоевавший восемь (!) золотых медалей, и ямайский спринтер Усейн Болт, установивший сразу два мировых рекорда: на 100 и 200 метров. Такое впервые в истории лёгкой атлетики. Оба как будто специально методом селекции выращены для своих дисциплин. Размах рук у Фелпса превышает его рост, что, как говорят медики, является анатомической аномалией. Невероятная гибкость плечевых и голеностопных (балерины отдыхают) суставов. А у Болта почти баскетбольный рост (под два метра точно) и соответствующей длины ноги. Понятно, что нормальным спортсменам никакие тренировки не помогут догнать этих, в хорошем смысле слова, селекционных особей-мутантов. Хотя сами по себе очень даже обаятельные парни. Большой спорт выращивает рекордсменов так же, как выводят породистых скакунов и бойцовских собак.
* * *
Летал во сне. Никаких крыльев. Только какая-то упругая сила поднимает над землёй. Где-то на уровне пятого этажа и ниже – между ветвями деревьев, рядом с проводами, над заборами частного сектора. Лечу не быстро, с остановками, меняя высоту, прекрасно чувствуя эту упругую подъёмную силу. Никакого страха. Наоборот, – уверенность и радостное ощущение полёта, сдержанный восторг. И в то же время ни капли удивления не вызывает эта способность – так и должно быть.
Накануне звонил Андрей. Прыгали с новым типом парашюта. Гораздо более мягкое приземление по сравнению со старым. По службе вроде всё нормально. Три с половиной месяца осталось до дембеля.
* * *
Дневник пишут люди крайней степени эгоистичные. Зачем писать о других? Я лучше о себе любимом. Зачем делиться своими мыслями, наблюдениями с выдуманными героями? Их ведь ещё сочинить надо. А времени мало. И лень-матушка. Уж лучше напрямую, как на духу, от первого лица… лица не пряча… не прячась за всевозможные маски. Зачем? Зачем писать вообще? Спроси чего-нибудь полегче.
Посмертная правота
Узнаёшь, что человек умер… Работал на заводе, писал стихи… хотел научиться… Не все так могут. Да что там все! – единицы. Упорно шёл, вгрызался. Жадно впитывал, болезненно переживал. Что-то получалось… Получилось? Не знаю. Теперь стихи читаются по-другому. Теперь сквозь строки проступает последний смысл – окончательный, неотменимый. И вместе с ним рисунок души, которая вопреки внешним обстоятельствам, – сквозь лязг и скрежет металла, сквозь машинный гул так стремилась уловить «гармонии таинственные звуки». Уловить, чтобы убедиться и убедить тех, кто был рядом в том, что несовершенство мира исправимо даже в пределах одной жизни – надо только честно и до конца постараться пройти свою дорогу. Александр Ларичев сумел это сделать, несмотря на то, что его жизненный путь оказался очень недолгим.
Жаль парня. 35 лет ему едва стукнуло (11 января), а 21-го пробил час, подведена черта. Только сейчас узнал, когда подборку прислали для журнала. Январский счёт продолжен. Год високосный собирает дань. Стихи… Нет, лучше не становятся, но всё же приобретают иное звучание, когда так вышло, что оказались подтверждены: «Не уйти мне, не спрятаться в заросли, // В безопасности не переждать…», «И расходится жизнь с пережитой минутой…», «Мною прожита жизнь не большая, но всё же…». До обидного мало таких простых и настоящих строк, но именно они, теперь мы знаем, были созвучны его жизни, к ним стремилась душа. Их посмертная правота и подлинность очевидны. И не случайно за них было заплачено по самой высокой цене, как это нередко и происходит в биографиях признанных поэтов.
Вообще же, знакомясь с его рукописями на семинарах, каждый раз вспоминал известную истину о том, что никаким желанием-старанием, ни трудом в поте лица не заменить отсутствие таланта. В основном – напрасный труд и тщетные потуги. А в результате получается что-нибудь вроде: «Люблю металл, готовый для работы, // Люблю станок – моё второе “я”… // Мой долгий стаж на шпинделе намотан, // Как на оси земного бытия…» («Токарь»). Вспомнилось из той же «токарной» серии, но другого автора: «И упал я, сгорел, словно синяя стружка // От огромной болванки с названьем “народ”» (Н. Шипилов). Ничего зазорного в том, что «рабочая косточка», но когда она выпирает подобным образом!..
* * *
Часто первым импульсом к собственному творчеству служит весьма самонадеянное соображение: да и я так смогу! Да что там… даже лучше сумею! Пресловутая «энергия заблуждения» бьёт фонтаном. Иногда её удаётся направить в нужное русло. Кончаловский, Кенжеев свидетельствуют, что именно так с ними… Вот почему в молодости хотя бы изредка надо смотреть плохие фильмы, читать посредственных авторов. Ведь шедевры в любых областях искусства могут оказать парализующее воздействие: где уж мне… не стоит и начинать!
* * *
В районе Иркутска произошло землетрясение. Толчки ощущались в Томске, Новосибирске. Вот так! А мы-то думали, что у нас здесь в Сибири всё прочно и незыблемо – плита неподвижная, как пьедестал. Выходит, что и нас может тряхнуть в любой момент.
* * *
Письма по поводу жилья… До чего же мерзкое занятие сочинять все эти прошения, челобитные в официальные инстанции. С души воротит от казённых фраз. Да ещё будет ли прок? Пишу, чтобы себя потом не упрекать, что поленился, чего-то не сделал для того, чтобы выбраться из этой конуры. «А вдруг?» – как та морковка перед мордой осла, продолжающего тянуть поклажу в надежде дотянуться…
* * *
Музыка – это пароль поколений. Валерий Сюткин – редчайшее для нашей современной эстрады сочетание ума, вкуса и таланта. Приятно слушать не только песни, но и речи. Разительный контраст с гламурной, размалёванной тусовкой новоявленных «звёзд» до неприличия тупых и безголосых.
* * *
«Вот и лето прошло, словно и не бывало…» Не совсем ещё… ещё тепло и ласковое солнце, и облака многоярусные, словно белые клубящиеся башни, меняют незаметно очертанья. Но не плывут, а как-будто неподвижны на чистом синем фоне. В такой же день последний лета… Годовщина гибели Цветаевой сегодня.
На диком бреге
Иртыш – больная, умирающая река.
Были на рыбалке. Там, где в прошлом году таскали бредень, нынче обрывистый, обваливающийся берег, сжираемый обезумевшей водой. Целыми кусками, пластами с живым дёрном, с кустами, деревьями почва сползает в реку. Земснаряд работал всё лето, намывая песок, вымывая мутные омуты возле самого берега. В другом месте наоборот: протока уже превратилась в болото, затянутое жирной белёсой плёнкой, под которой речной рыбе невозможно дышать. В итоге после неимоверных усилий по вытаскиванию ног из засасывающего ила – скромный улов: несколько щучек и рыбья мелочь – плотва, подлещики, окуньки. Зато сколько мусора! На берегу, возле берега – бутылки, банки, рвань пакетная. Весь этот плавучий слой грязной каймой печально колышется вдоль берега, отторгаемый рекой, которая уже выдохлась, исчерпала все ресурсы для самоочищения и теперь неумолимо превращается в сточную канаву.
Как символ… Кто-то из ствола поваленной ивы, торчащего над обрывом, вырубил гигантский фаллос. Не стоячий, а в каком-то полупонуром состоянии. Не шедевр резьбы по дереву, но похоже. И заметно издалека. Фактурно смотрится кора, не тронутая топором. Не лень же было – столько труда! И что бы это значило? Что имел в виду безымянный умелец? Это уже не фига в кармане, а нечто с претензией на монументальность. К примеру: всех я вас видал на этой части тела!
А если всерьёз, то этот печальный символ вольно или невольно обращён к будущим поколениям: вот, мол, чего вы от нас дождётесь, дорогие потомки! (А будут ли они вообще?) Ведь сегодня таким образом мы природе демонстрируем своё к ней отношение, а природа в долгу никогда не остаётся и рано или поздно напомнит об этом – покажет нам такую… кузькину мать, что никому мало не покажется.
* * *
Документальные кадры, включённые в старый фильм: знаменитые чтения стихов в Политехническом. Глядя на выступающих, делается неловко за их пустопорожний пафос, за театральность поз, жестов, за подбородки, самозабвенно устремлённые вверх. Да и сами стихи в большинстве – медь звенящая, кимвал бряцающий… Ни уму, ни сердцу. Пожалуй, только Белла выдерживает испытание – чувствуется настоящее: в стихах и в голосе живёт душа.
А этот востроносый тип крупным планом: зыркнул в камеру угловым зрением, уголовным злым прищуром, затянулся обжигающей пальцы цигаркой. Что-то неверное в этом лице, пугливо-злобное одновременно. С таким лицом предателей играть.
— С Е Н Т Я Б Р Ь —
Невесёлые картинки
Возле подъезда на лавочке сидят три девицы. Увы, совсем не похожи на тех, что «пряли пряжу вечерком». И заняты другим делом – у каждой по бутылке пива в руке – потягивают, посасывают из горла, как само собой, как в порядке вещей. Да, никто уже давно не удивляется подобным совсем не сказочным картинкам. Даже тому, что одна «между делом» покачивает стоящую перед ней синюю коляску. Значит, уже успела – родила… Только вот от какого «царя» или «принца»? И что за «богатырь» вырастет у этой юной мамаши, с таким смаком утоляющей жажду янтарным напитком? Не в пивной ли бочке они окажутся законопаченными?
А вот прямо за остановкой две постарше… точно сватья с бабой Бабарихой – расположились, приспособив металлический шкаф электросвязи под барную стойку. Заняты тем же самым… – общаются. Двухлитровая баклажка, два стакана из мутного пластика, наполовину наполненных… пена, лениво сползающая по гладким стенкам после сделанного глотка. Подход основательный – не какие-нибудь малолетки, чтобы из горлышка… Возраст солидный. Всё чин чином. Даже рыба вяленая, которую с сухим треском раздирают крепкие женские пальцы…
Откуда их сегодня, именно в День знаний?… Или так отмечают? Нет, ничего они не отмечают, просто пивка захотелось попить – обычное дело – после работы или так – от нечего делать, о своём, о девичьем поболтать.
* * *
Приснился Бродский. В заношенном халате. То ли больница, то ли общежитие? На узкой койке полулёжа, читает книгу. Чему-то ухмыльнулся. Жёлтые зубы. Да ведь он курильщик заядлый. Припомнились его стихи, где кариесные впадины сравниваются с развалинами Парфенона. Знаю, что он давно умер, но никакого удивления по поводу присутствия покойного – обыкновенный забег, заскок в прошлое, которого не было. Не в этом ли суть сновидения?
Аквариум
В который раз, выходя из отпуска, обнаруживаю, что несколько рыбок в аквариуме, стоящем в кабинете, за время моего отсутствия сдохло. Очередной дневальный, разводя руками, докладывает, но ничего вразумительного пояснить не может: кормили как всегда, компрессор работал, не знаю… И ведь не все же подохли!
На этот раз большого чёрного «телескопа» недосчитался. Остался его напарник (Друг? Подруга?). Заметно подрос. Но, увы, теперь один. Ещё самка меченосца исчезла. Самец уже при мне полтора дня поплавал с выпученными глазами, распухшей нижней губой словно приклеенный к поверхности воды, и замер, растопырив полупрозрачные побелевшие плавники.
От чего же они?… Неужели рыбы чувствуют ежедневное присутствие человека? Я смотрю на них, они видят меня – через стекло, сквозь прозрачность двух стихий. Дни, месяцы, годы мы рядом, мы в обоюдном поле зрения, в общем энергетическом пространстве. Наверняка возникает связь, некий симбиоз. И, когда он разрушается (ухожу в отпуск), самые чувствительные особи гибнут. Иногда верю, что от меня исходит энергия. Правда, не всегда её заряд положителен. Когда приходишь с очередной планёрки весь в невидимых комьях эмоциональной грязи… Эти безмолвные создания безропотно берут на себя… Постепенно, незаметно происходит процесс очищения. Хотя почему гибнут именно в моё отсутствие, когда, казалось бы, вредное воздействие должно быть сведено к нулю? Ответ: наверно всё-таки положительная энергия преобладает. Хочется верить. Но в отпуск-то я должен уйти, чтобы самому не завернуть ласты раньше времени на этой работе.
* * *
В наше время, когда стало модным без тени смущения называть себя «глубоко верующим» и «воспитанным в традициях православия», надо иметь мужество признать себя (причём печатно) человеком «обезбоженным». Руслан Киреев делает это без вызова, подкупающе честно, не скрывая своих сомнений, неуверенности. Впрочем, честность – одно из основных свойств настоящего писателя, независимо от масштаба.
Нынешние, скоропостижно уверовавшие, считают, что их самодовольная «вера» – это некий залог их правоты, человеческой порядочности и даже безгрешности. Как неприятны эти безапелляционные лица новоиспечённых прозелитов! Никакого отличия от бывших да и настоящих партийцев, чьи внутренности, как ливерная колбаса субпродуктами, до отказа набиты ложью и лозунгами.
«Партийность, вещь заведомо не человеческая, не животная и не божественная, уничтожающая в человеке и человека, и животное, и божество» (М. Цветаева). Секты, конфессии – похожая закваска.
* * *
«Теперь это зрелище смогут увидеть не только лондонцы и парижцы, но и москвичи», – тараторит радиоведущий «Ретро FM».
Тогда уж будь последователен – и «московцы».
* * *
«Учитель литературы – единственный из предметников говорит с ребятами о душе», – восклицает героиня Е. Соловей в кинофильме «Вами и не снилось». Ну что «предметник» может поведать о душе? – субстанции неосязаемой, невидимой, неуловимой, но превращающей «предмет» в одушевлённое творение? Что-то деревянное, дубовое в самом слове: предметник… подрамник, штакетник… А где душа?
Пангея… красиво звучит. Ещё до всех материков, до жизни… Одна химия в котле бурлящем. Или всё-таки: «дух божий носился над водой»?
* * *
Неделю после отпуска отмотал. Всё на круги своя… Где там Германия, Шварцвальд, туман дымящийся над хвоей Хуценбаха? Было? Не было? Шум гравия под шинами велосипеда… Озеро, усыпанное зелёными тарелками кувшинок, среди которых дикие утки, устремившиеся к берегу, к кормящим человеческим рукам. Утёнок, ловко ныряющий в тёмную воду и выскакивающий, как поплавок, – никогда не угадаешь где. Неведомы пути под чёрною водой…
Бассейн, сауна… Лучший день – пятница. Не зря Робинзону подарок…
* * *
— У вас не будет сигаретки… с фильтром?
По лицу – женщина, видавшая виды, сидит на лавочке. И надо оценить мгновенную паузу перед уточняющим словом: мол, не такие мы, чтобы нам всякое… а то подсунешь какую-нибудь дрянь без фильтра! «Приму» сам смоли, а нам бы что получше, полегче, вроде изящных дамских из розовой пачки. Признаюсь, дар речи потерял от такой просьбы. Простота… Святая? Или: которая хуже воровства? Трудно сказать. Лишь головой помотал, проходя мимо.
А был ли мальчик?
Кобелька звали Мальчик. Один из многочисленных сыновей Пальмы. Ещё в щенячьем возрасте покалечили заднюю ногу – не сгибается в суставе. Но ничего: бегает, подволакивая. Выйдя после отпуска, вижу: навстречу трусит Мальчик. Но что это? На животе ряд больших набухших сосцов, словно у волчицы, вскормившей Ромула и Рема. Вот это номер! Так и с людьми… Иногда совсем неожиданно узнаёшь истинное лицо давно знакомого человека. Далеко не сразу новый образ замещает привычное представление. Ещё какое-то время Мальчик остаётся мальчиком, пока окончательно не превратится в Маню или Машу.
Контекст
В Москве улицу Большую Коммунистическую переименовывают в улицу Солженицына. Большому писателю… Забодал-таки телёнок дуб – понятно было давно. Теперь этот факт фиксируется на топонимическом уроне. Приятно, что в соответствующей комиссии сидят люди, хорошо владеющие ситуацией, тонко чувствующие контекст. Вот только самому «телёнку» мало было проку от этой победы. Дело было не в «дубе», а в воронах (ударение на выбор), что на дубе том сидели. Они просто на другое дерево перелетели и каркают пуще прежнего о правах, и свободах крупного рогатого… в ярме плетущегося. «…К чему стадам дары свободы? // Их должно резать или стричь. // Наследство их из рода в роды // Ярмо с гремушками да бич.»
Усыпительное средство
…Рассчитавшись с водителем, достал из сумки книгу. На красноватой обложке золотистым тиснением мелькнуло коротко и солидно: «Русская идея». Ого! Что-то бердяевско-ильинское, религиозно-философское… Серьёзное название. Это тебе не Гарри Потер какой-нибудь. И что мы всё на нашу молодёжь?.. А она, видишь, какие книги читает! Видно, что только начал постигать «идею», пару страниц одолел паренёк пухлогубый, – редкие волосики на подбородке, взгляд сосредоточенный, вникающий в нелёгкое чтение. Похож на тех, на русских мальчиков…
Через пару минут: глаза закрыты, рот полуоткрыт, чуть откинутая голова с торчащими из ушей наушниками расслабленно мотается при движении… Так сладко спится. Что тебе снится? Какая идея? «Русская» так и осталась на той же странице. Нет, не умерла – её заспали. Почему? Да потому, что если бы Илюшечка выжил, он превратился бы в Илью Ильича Обломова. Идея привлекательна вначале, пока в названии и звучит красиво. А как до дела – скучно, хлопотно. Да, существует на Руси забава такая всенародная – искать национальную идею. Найти и… изуродовать до неузнаваемости, а потом спорить до умопомрачения (хорошо, если без крови), что так оно и было. После чего… похоронить. Да ну её! Зевнуть, вывихивая челюсть, и перевернуться на другой бок на продавленном диване.
Портрет власти
И ведь никто же не спускал тайный циркуляр… Но у любого чиновника, если он по жизни, а значит наверняка и пожизненно, вполне встроенный и благоустроенный на своём уровне «винтик» государственной машины, просто животное чутьё на то, что происходит сверху. Теперь в кабинете каждого такого «винтика» непременно два портрета – президента и премьера. Так на всякий случай, так оно спокойней. Мало ли что. И на уличных плакатах та же обязательная пара. Вчера был один, сегодня вдвоём улыбаются, призывая к единству. Впрочем, сегодня наш двуглавый герб более чем когда-либо соответствует фактическому положению на вершине власти.
Как в жизни
Стихотворение Инны Лиснянской:
Из избы я сора не выношу,
Он в меня проник.
Потому-то я не роман пишу,
А веду дневник.
Не бесовка я, не домашний зверь
И не Божья дщерь,
Только призракам отпираю дверь,
Только ветру – дверь.
Что ни тень – судьба, что ни ветер – весть,
Что ни весть – костёр.
В дневнике моём всё как в жизни есть.
Остальное – вздор.
Нет ничего более приятного и волнующего, чем найти у поэта строки «про себя», которые ты по каким-то причинам не написал. Четыре первых – буквально эпиграф ко всему… ко всей писанине, которая так и не вышла из тетрадей. И две последних – в яблочко. У Бунина есть схожая мысль о дневниках: всего там понапихано, как в жизни.
Сон
Почему-то прямо за нашим домом, за родительской пятиэтажкой – Иртыш. Хотя точно знаю, что мы не в городе. Высокий обрывистый берег, с которого хорошо видно, что вода в реке невероятной прозрачности. Разве может такое быть? Всегдашний мутный поток именно на этом участке вдруг сменился кристально чистой влагой, сквозь которую, несмотря на приличную глубину, хорошо видны подводные камни, водоросли и… дорога (!) – что-то вроде булыжной мостовой.
— Вот по ней за тем поворотом кладбище, там они и похоронены…
Понимаю, что речь идёт о моих родственниках, даже о предках, поскольку здесь на малой Родине жили многие поколения, жили и умирали. Но почему их могилы теперь под водой? Этого голос покойничка дяди Пети, доходивший до меня откуда-то из-за спины, так мне и не объяснил. Подумалось, что очень хорошее место, что и мне когда-то… И ничего что на дне – спокойней даже, тише… такая прозрачная вода.
Стиль обезьяны
Люди в сущности настоящие обезьяны… Иногда в самом примитивном смысле слова – копируют внешнее: позы, жесты. Джон Траволта в каком-то фильме станцевал, вскидывая руки и поочерёдно как бы продлевая разрез глаз разведёнными указательным и средним пальцами. Получилось эффектно, круто. С тех пор этот жест получил массовое распространение. Но эффект, как правило, совсем другой. Или стоило Шерон Стоун в «Основном инстинкте», сидя на стуле в умопомрачительном «мини», перекинуть с невероятной амплитудой свои дивные ноги, открывая при этом захватывающую перспективу, то сразу же объявилось множество подражательниц из актёрок разного возраста и калибра, взявших этот жест на вооружение. Что из этого вышло? Зрелище не для слабонервных, – как говорил известный персонаж.
Писатель – это человек, превращающий свою жизнь в текст. Жизнь неумолимо сокращается, текст увеличивается. И однажды наступает день, когда ставится последняя точка: текст приобретает окончательный вид. Что это будет? Законченное произведение или набор необязательных слов? По-разному. Зависит от меры таланта. Но, в любом случае, этот текст должен быть неповторим, как неповторим индивидуальный набор хромосом отдельного человека. Не потому ли Ходасевич писал: «Не люблю стихи, которые на мои стихи похожи…»? Платонов признавался: «Если я замечу, что человек говорит те же слова, что и я, или у него интонация в голосе похожа на мою, у меня начинается тошнота».
Есть люди, всю жизнь сознательно или непроизвольно копирующие чужое, подражающие другим, давно потерявшие собственное лицо за множеством впопыхах надеваемых масок. Разыскать своё «я» в этом капустном ворохе чужих манер, привычек, интонаций уже не представляется возможным.
Мудрость языка
Лежачий «полицейский»… А почему не милиционер? Казалось бы ближе… Он что не может в таком положении оказаться? Сколько угодно. Даже в городском фольклоре зафиксировано, в известной песне на слова Горбовского: «У павильона «Пиво - Воды» лежал советский постовой. Он вышел родом из народа, как говорится, парень свой». Вот, вот: милиционер наш, родной. Зачем лишний раз об него ноги вытирать? Как бы там ни было, но он наш защитник – «моя милиция меня бережёт». Поэтому сам язык защищает честь милицейского мундира, находя другое слово – заграничное. Пусть лучше «полицейский» под ногами, под колёсами валяется.
Политикам бы, журналистам, чиновникам всех рангов, бизнесменам взять пример: не превозносить бездумно, бестолково иностранные словеса, не лепить их на парадных фасадах, а использовать только по мере необходимости и по назначению.
* * *
Иногда встречаются слова, о значении которых только смутно догадываешься, но уточнять нет никакого желания, несмотря на всегдашний филологический интерес. Какое-то чувство брезгливости… как будто предстоит вступить в контакт с проституткой. Нет, увольте. Вполне достаточно увидеть силуэт на обочине, чтобы понять: ни за какие коврижки! Никакое удовлетворение не искупит издержек. Одно из таких слов – КОНЦЕПТУАЛИЗМ.
* * *
Да, великий и матёрый человечище, и титан духа, и вообще «глыба» – такой маховик раскрутить! Но вот, что касается способности улавливать малейшие движения души, тончайшие оттенки слова – увы, не дано. Силой воли здесь не возьмёшь, не компенсируешь нечеловеческим упорством этот недостаток. Говорухин («ЛГ», № 36, 2008) приводит приписку к письму, которое он получил от Солженицына после памятного августа 1991 года: «поздравляю с Великой Преображенской революцией». Здесь промах не только стилистический, но и политический. Не говоря уже о том, что это нелепое словосочетание – «Преображенская революция» – звучит даже кощунственно. Эйфория на фоне трясущихся рук Софьи Власьевны? Скорей всего. Но человеку с таким громадным опытом, с такими знаниями о кровавой сути всех русских революций дать такого маху! И, простите, такого петуха, – если дело касается стиля. Вот, где сказалось отсутствие того самого чутья к слову, которым обладали все наши великие, да и совсем невеликие классики. Из поэмы «Москва — Петушки» о русском человеке узнаешь больше, чем из всех томов Солженицына. А «Стихи о неизвестном солдате», как поэтическое пророчество, как литературный факт, несравненно выше, чем грандиозная обличающая статистика «Архипелага», хотя общественная значимость последнего не имеет аналогов в истории.
А ведь Солженицын не только оказался одним из главных могильщиков КПСС, но и в какой-то степени её приемником, олицетворяя для многих «ум, честь и совесть нашей эпохи». Теперь без этого всего…
* * *
Олег Даль – натура невероятной искренности, не терпящая ни малейшей фальши. Какой нескончаемой пыткой была для него актёрская профессия, по определению требующая напяливания масок, притворства. А он мог только жить на сцене, в кино. «Играть роль» для него – халтура и подлость. Вот и сгорел, срывая и отбрасывая маски… «Инородный» артист – по собственному определению, ощущению. Не в бровь…
* * *
Готовлю журнал. Три-четыре приличных автора. Остальные – в лучшем случае ничем не примечательная серость, а порой просто вопиющая бездарность. А куда денешься? Они «члены» – имеют право быть напечатанными. Материальное вознаграждение за редакторство вряд ли компенсирует моральный вред, полученный от контакта со всем этим… материалом. Правило: после этой работы обязательно хоть пару страничек чего-нибудь настоящего в качестве противоядия.
Мировой рекорд
«Почему мировой рекорд по уровню самоубийств принадлежит Алтайскому краю?», – бодро, с каким-то необъяснимым воодушевлением тараторит смазливая деваха в телевизоре, анонсируя очередной «убийственный» репортаж. Таким праздничным тоном её коллеги не так давно сообщали о завоевании ещё одной олимпийской медали нашими спортсменами в Пекине. Что это? Простота, которая хуже глухоты? Погоня за жареным фактом, ради которого можно и по трупам с улыбочкой пробежаться? Воистину: «Язык глупого – гибель для него, и уста его – сеть для души его» (Притчи, 18 : 7). Увы, не только «для него», учитывая масштабы аудитории, внимающей этому «языку», «языкам» (ведь сколько их!), внимающей бездумно, тупо.
* * *
Россия выбирает имя… Акция такая проходит. Люди голосуют. Круг претендентов сократился до дюжины. Первые три места соответственно: Невский, Пушкин, Достоевский. Имена достойные. Но хотелось бы всё-таки, чтобы Пушкин был первым – законное его место. Голосование продолжается.
Сеятель
Утром смотрю в окно. Дед Роман уже пасёт голубей. Куда он, туда и они – нестройным табунком, на ходу склёвывая рассыпанные зёрна… семечки, крошки (что он там им приготовил на завтрак?). Не оскудеет рука… Самое страшное в старости – невостребованность. А дед Роман всегда необходим, круглый год он нужен голубям, воробьям, синицам. Ведь это одно из самых важных правил в жизни: сделать так, чтобы без тебя не смогли обойтись, стать для кого-то нужным, незаменимым до самых последних дней. В конце концов, это необходимо в первую очередь для тебя самого. К старости почти все к этому приходят. Только у кого-то рука продолжает отдавать, а у кого-то, увы, протянута за подаянием.
* * *
Невыразимые муки творчества при выполнении домашнего задания по литературе венчает словесный шедевр в виде предложения, описывающего природу: «В лесной тишине слышался долб дятла».
Ритуал при уходе в школу: выходя из подъезда, помахать маме в окошко, послать парочку воздушных поцелуев. Вдруг вместо мамы… И сразу гневное выражение лица, рукой характерный «убирающий» жест: смойся, мол, с глаз долой, и даже возмущённо ногой притопнула. Вот так! А где же поцелуи, улыбка ласковая? Не заслужил, папаня, – исчезни лучше. И не шути так больше.
* * *
Сынок вчера позвонил. По-прежнему в полку на ремонтной базе. Чем ближе дембель, тем сильней тянет домой. Ещё немного продержаться осталось.
— Ты в самоволку там не ходишь?
— Ты что, мама, я же образцовый солдат.
Что тут сказать! Достойный ответ.
Привет от друга
Как будто мы здесь, в нашей комнате: я на кровати, она напротив – в кресле. У меня волосы слегка шевелятся… так её вижу отчётливо… м-мам-мочка, как живая… Но она же мёртвая! Лицо такое… ну знаешь – серое, на голове залысины такие… фу-фу – на себе не показывают. Она что-то говорит про женщину, которая принесёт какие-то квитанции и что их обязательно надо оплатить. Я слушаю, а сама одеяло на себя натягиваю от страха. Ну всё – думаю… И вдруг она ко мне наклоняется – ну всё! – мам-ма! – и за руку берёт своей… а рука-то… рука тёплая! Живая получается рука. Такая встреча…
А днём звонок телефонный: тебя женский голос. На работе, – говорю. А Коля Шалагинов… он где? Он мне этот номер телефона дал, сказал, что всегда можно позвонить, что это его хороший друг – Олег… Так где он сейчас… Коля?
— Да, вы знаете… Коли нет уже… Года три как…
Пауза. Расспросы. Рассказала ей вкратце. «А вы?..» – «Да я вообще не из города». И больше ничего.
Анютка поведала сегодня. И сон, и явь. И мурашки по коже от всех подробностей. Всё к одному – визит покойной мамы (тёщи), «привет» от друга Коли. Бывает же! Вот и не верь после всего такого, после таких «звонков» во что-то, что не объяснить посредством здравого смысла… Стоп! Анютка… Аннушка… та самая, которая масло пролила. Для статьи надо было – в эту «дьявольскую» книгу заглянул. И вот уже два дня не могу оторваться. Берлиоз, Бездомный, Понтий Пилат… Вилка с маринованным грибочком у кота Бегемота в лапе. Зачитался и вот тебе чертовщина: визиты, звонки, приветы с того света.
— О К Т Я Б Р Ь —
В казённом доме
Не злись, не злись… спокойней! Всё равно ничего не изменишь. Ох уж эти российские присутственные места! Всё так же по Гоголю, по Щедрину – один к одному, всё те же кувшинные рыла и суконные рожи. Иногда даже вежливые: извините, обед у нас, – и дверь перед носом с деревянным стуком захлопывается. И не было бы так досадно, если б человек пять без очереди не прошло в сопровождении донельзя озабоченной казённой хари. Извечное хамство. Всё молчим, терпим, сопим в тряпочку.
Удостоверение водительское хотел обменять. Не получилось с одного захода. Да что я всех… Медкомиссия без задержки. Председатель, женщина в возрасте – сама любезность и предупредительность. Справка выдана почти моментально. Увы, исключение – такая работа с людьми.
Светлая память
Костя, Коля, Игорёха… Не хватает мне их. У последнего хоть дочь осталась. А братья… были, не были? – ни следа после. Разве только люстра… Включаю – сразу мысль о Коле: он подключал, соединял проводки, обматывал изолентой. Готово! Да будет свет! Светлая им всем память.
Что поделать? Не могли они на эту жизнь смотреть трезвыми глазами – страшно. Жестокая, тупая, бессмысленная штуковина. Вот и «заливали», чтобы не видеть уродства, не чувствовать боли. Стремились к совершенству доступным им способом, – сжигая себя изнутри. Часто их вспоминаю. А тут ещё этот странный звонок из сельской местности. Из каких-таких краёв?
Вид с моста
Возвращался по Ленинградскому мосту. Внизу обнажившаяся песчаная отмель, на которой почему-то вместо чаек расположились голуби. Почему-то!.. Да ведь чайки питаются рыбой, а голубь – птица неприхотливая, привыкшая кормиться отбросами на городских помойках. А Иртыш нынче… Какие-то белёсые полосы тянутся вдоль берега, соединяя островки плавучего мусора, от которого река безуспешно пытается избавиться, отрыгнув на прибрежный песок… Не получается. Всё больше всевозможной дряни сваливается, стекает, падает и в без того отравленное русло.
Крупная дрожь сотрясает конструкции моста. Подошвами ощущаешь эту напряжённую вибрацию. Толстый слой асфальта, особенно заметный на стыках, бетонные бордюры, столбы – вся эта вознесённая тяжесть… Не удержаться от мысли: а вдруг!..
Недалеко от моста какой-то человек, прилично одетый, размахнувшись, швыряет в воду стеклянную бутылку, потом вторую… третью! Уселся на камень. Закурил. Мыслитель. О чём думает, глядя на три стеклянных поплавка, поплывших по течению, на три зеленоватых горлышка, вставших поперёк речного горла? Невозможно представить… Разве что-то вроде сточной канавы, полной нечистот, гниющих под слоем грязной пивной пены, как отражение мира внутреннего…
* * *
День учителя, день уголовного розыска… Возможно, что не зря в один день. Прямая связь: чем больше брака в работе учителя, тем больше дел у сотрудников уголовного розыска.
Почему же всё-таки – уголовного? Не потому ли, что за детскую провинность ставили в угол? А за взрослые «шалости» заводят уголовное дело. Доморощенное толкование. Хотя вполне…
Под овощной приправой
— Сходи морковки купи, капусты вилок, если не очень плотная…
Пока стою в очереди в овощной киоск, успеваю заметить за стеклом листок с рифмованными строчками:
Не зли других и сам не злись.
Мы гости в этом бренном мире.
И если что не так – смирись,
Будь поумней и улыбнись.
Холодной думай головой,
Ведь в жизни всё закономерно:
Зло, излучённое тобой,
К тебе вернётся непременно.
Вот так. Это тебе не какое-нибудь пошлое клише типа «будьте взаимно вежливы», а целое философское размышление в стихотворной форме. И не важно, что на эпитафию смахивает, и рифма оставляет желать… а в одном месте вообще потерялась – не важно. Важно, что висит листок, как напоминание, как руководство к действию или хотя бы, как декларация о намерениях. И самое главное – это не назидание покупателю с целью упредить возможное возмущение при обсчёте (мол, что такое эти три рубля на фоне бренности нашего существования!), а скорей всего «инструкция» для внутреннего применения, поскольку листок висит внутри киоска, по правую руку от чаши весов и снаружи почти не виден. Лишь только тот, кто страдает дальнозоркостью, сумеет прочитать и оценить что рядом с морковкой, свёклой, квашенной капустой под вывеской «Овощевод»…
* * *
Такие дни – сияющие, тёплые, усыпанные жёлтыми листьями, солнечным светом пропитанные. Особенно жаль, что проходят так быстро.
Сантехники рядом с домом вычищают канализационный колодец – вытаскивают тяжёлые вёдра, полные чёрной маслянистой грязи. О запахе можно только догадываться. Вылитая грязь, растекаясь, блестит на солнце жирным гуталином. И ведь красиво! Особенно впечатляет контраст с опавшим золотом листвы. Как там?.. «Состав земли не знает грязи…» А красоту не убивает запах. Работяга стоит, отстранив от себя выпачканные брезентовые галицы, ждёт очередной порции из колодца, глаза блаженно прищурены от света льющихся лучей. Да, в нём меньше пафоса, чем в «Рабочем и колхознице», в каком-нибудь стахановце-молотобойце, но без него бы: «…не мог // И мир существовать; никто б не стал // Заботиться о нуждах низкой жизни», без его труда мы все давно погрязли бы…
* * *
Сегодня деду Ване, Буровлину Ивану Павловичу… Ба! Так ведь сегодня столетие со дня рождения! Если считать по паспорту. А как там на самом деле?.. Бурные были времена. Может и, впрямь, приписал себе пару лет для того, чтобы на работу взяли. Вижу его – в очках с толстыми линзами, с дужками, соединёнными резинкой – старательно что-то пишет, выводя буквы левой рукой (правая уже давно парализована). Упорный был старик. Надеюсь и во мне что-то от него.
* * *
Отца жаль. Какой-то потерянный, ненужный. Опять с этой дарственной на гараж. Зачем это ему? Сколько уже было этих нотариусов, завещаний! Простояли два часа в очереди – бесполезно: до обеда не успели. Теперь до следующего раза… А когда? Лицо мучительно исказилось. Болезнь бессилия. Ну, зарегистрируем эту дарственную. Через какое-то время ещё что-нибудь придумает – новый повод для мучений.
* * *
Словесный портрет… А почему нет? Нет – потому что затёрто, затаскано, избито. Хотя по сути то… то, что пишу вот уже много лет. Не надоело? А есть, пить, спать, дышать, а жить?.. Значит, не надоело ещё, поскольку «…писать стоит лишь тогда, когда, если этого не сделаешь, помрёшь. В общем-то это физиология, скажем так, физиология души» (Владимир Корнилов).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи