Часть 3.
* * *
Они меня окружают, как Хому в церкви разнокалиберная нечисть. Все эти помятые жизнью рожи. И никакой магический круг не спасёт. То закурить им, то «Извини, выручи, трёх рублей на хлеб не хватает». Впору вешать на шею табличку: «Не курю. Не подаю». Сколько можно! Стоит только снять форму и выйти на улицу, обязательно наткнёшься на парочку попрошаек с их приторной предупредительной вежливостью: Ну, извини, брат! Ну, прости, батя! (Второе обращение всё чаще). И всё мужики… да какое там! – всё особи мужского пола самого цветущего, кстати сказать, возраста – примерно от тридцати до пятидесяти. Старше практически не бывает. И чего они ко мне так липнут со своими дебильными просьбами?! Может быть, возраст, седина внушают надежду на участие? Как же я их разочаровываю! Хотя где-то в глубине и сочувствую, но и ни за что не подам… виду.
* * *
Случается, хоть и редко, что мысли приходят «взахлёб». И хочется быстрей записать, и уже ощущается форма – проявляются ключевые слова, контуры фраз. Но надо подождать, чтобы немного улеглось это бурление, чтобы потом по порядку… Правда, многое к тому времени уже испарится, исчезнет. Ну, значит, так и должно…
* * *
В «ЛГ» (№ 22, 2008) фрагменты из Дневников Андрея Тарковского, вышедших отдельной книгой под авторским названием – «Мартиролог». Жанр, всегда вызывающий интерес, сходный с любопытством подглядывания в замочную скважину. А тут ещё имя! Ну-ка, ну-ка, чего же он там?..
«Талант принадлежит всем» – мысль, подтверждающая обоснованность претензий черни к поэту: «Нет, если ты небес избранник, // Свой дар, божественный посланник, // Во благо нам употребляй… А мы послушаем тебя». Выходит, что зря поэт злится на эти речи? Толпа по праву требует, чтобы «её собственность» ей служила. Но само содержание дневников категорически отвергает эту мысль. Художник не хочет безропотно служить толпе, угождать самодовольной черни.
Множество нелицеприятных характеристик известных современников. Кажется, только ленивый не пинал Евтушенко. Прямо-таки феноменальная способность у человека – вызывать всеобщую антипатию. Но при этом ему хоть бы хны. До сего дня напяливает свои аляповатые рубахи и по-шутовски кривляется на сцене политехнического, употребляя по назначению свои незаурядные способности имитатора поэтического слова, срывая аплодисменты благодарной черни. Как результат – глубокое взаимное удовлетворение.
Примечательно, что большинство своих «обидчиков» он уже «видел в гробу». Может и впрямь вампир, питающийся отрицательной энергией? Чем больше на него хулы, тем лучше его самочувствие, больше запас прочности. В натуре: больше, чем поэт – упырь настоящий.
Увы, не дорос до понимания Тарковского, как гениального режиссёра. И, видимо, этого уже никогда не случится. Виденные отрывки из его фильмов вызывали непреодолимые приступы скуки. Что-то вроде визуального дзэн-буддизма. Сознание сопротивляется этой чуждой практике.
Впечатление от «Соляриса» – Донатас Банионис на фоне текучей мути. Да, здесь я в толпе, для которой одна комедия Гайдая дороже всех гениальных картин Тарковского. Отталкивает явная претензия на высоколобую глубокомысленность. А в дневниках сразу – претенциозность названия: перечень утрат, страданий… Были люди и поболее пережившие, и описавшие пережитое, но чувство меры не позволяло им опускаться до возведения монументальных заголовков собственным страданиям. Тот же Смоктуновский, к примеру, о котором походя: «Дремуч, как тёмный лес!». Или его партнёр по «Берегись автомобилю» Жжёнов, прошедший сталинские лагеря. А Ефремов, Евстигнеев и многие другие – все они оптом: «Актёры глупы».
Мелковато как-то для гения и не очень-то умно – общее ощущение: слишком обидчив, зол на весь мир. Хотя не откажешь в искренности, поэтому и подглядывать интересно. К тому же радует совпадение в литературных симпатиях: Толстой, Бунин, Т. Манн. Что, впрочем, не очень оригинально, учитывая масштаб имён.
Несгибаемый
Останавливается маршрутка. Пригибаясь, захожу в салон, со света не сразу различая – свободных мест нет. И ведь тормозит, зная… Значит, рассчитывает на то, что кто-то готов стоять, скрючившись на полусогнутых, причём за свои же деньги. Пусть недолго – одну, две остановки, но сама поза! Потом следующий входящий скрючится. Вот так и приучаем друг друга – согнувшись, прогнувшись, на корточках, на корячках. А потом про достоинство какое-то вспоминаем, про человека, который должен звучать гордо, бухтим на власть имущих: мол, народ ни во что не ставят. А вот как раз наоборот – ставят, да ещё как – раком! И делают всё, что взбредёт, без зазрения. А что! Народ по традиции безмолвствует. Ну, в крайнем случае, попыхтит терпеливо. Не привыкать ему. Да что власть, если даже по команде газелиста: «Присядьте!», – послушно падаем на корточки, как дрессированные.
Развернулся, вышел, наотмашь хлопнув дверцей. В ответ водила газанул, что есть силы. Ещё недоволен! Как же! – 11 рублей (тариф на рубль недавно подняли) буквально выскользнули из кармана. Зря тормозил.
— И Ю Н Ь —
Китайская медицина
На Дальнем востоке у браконьеров было изъято 480 (!) пар медвежьих лап, приготовленных для контрабандной отправки в Китай. Содержимое вытряхивали из мешков. Получались небольшие кучки мохнатых обрубков. Беззащитные когти и трогательные подушечки, когда-то мягко ступавшие… Мишка косолапый по лесу идёт, шишки собирает… – стишок из детства. А теперь что-то напоминающее документальные кадры после освобождения Освенцима: строго рассортированное человечье сырьё: тонны женских волос, насыпи челюстей с золотыми коронками, груды детских горшков… Эти горшки!.. «Апофеоз смерти» после них впечатляет гораздо меньше. Тогда детей, теперь братьев меньших…
В одной стране
— Поздравляю!
— ??? – (Может с днём рождения Пушкина, зная некоторую причастность?).
— Не слышал? Всех оправдали. Всех, кто якобы на Чубайса покушался. Гнида эта рыжая – сам всё подстроил. Если бы готовили, то не ушёл бы. Сам себе решил рекламу сделать.
Наш конструктор, заслуженный рационализатор, ветеран труда – более сорока лет в учреждении, человек всеми уважаемый – с утра меня информировал.
Немного погодя по «Эху» возмущённое кудахтанье какой-то правозащитницы: произошла страшная вещь, жуткий прецедент, теперь все фашисты поднимут голову, теперь у них знамя!.. Это ужасно!
Два человека, два мира в одной (пока ещё) стране. А с кем ты? Да я, в общем-то, принял поздравления коллеги, правда, без особых эмоций.
А с кем был бы Пушкин, написавший «Клеветникам России»? Невозможно представить, чтобы на стороне этой впавшей в истерику курицы и тем более, заодно с несостоявшейся жертвой, успевшей обокрасть всю страну.
Просматривается аналогия: в стране нет семьи, которая не потеряла бы родственников в годы Великой Отечественной, и так же: не найти человека, не пострадавшего от приватизации по-Чубайсу. А новоявленные олигархи? Но война тоже была, как мать родна, для какой-то единичной сволочи.
Инстинкт паразита
Знаковый постмодернист что-то отвечает на вопрос телеведущего по поводу обилия цитат, в том числе из Пушкина, в его стихах. Да, понятно – реминисценции, аллюзии, понятно, что много читал. Но не приходит в его неглупую голову мысль о том, что в таком количестве «наше всё» превращать в своё собственное – это уже проявление инстинкта паразита. Не понимает, что живая ткань первоисточника никогда не срастётся с искусственным материалом его изделий.
* * *
«Слово выражает желание. Слово – это будущее, а не прошлое. Всякое желание исполняется, если оно не выражено в слове. Чтобы предотвратить его исполнение – его надо сказать.» (М. Волошин, 20.08.1904).
А зачем предотвращать желание? Вот если «нежелание», тогда понятно: сказать – избавиться, осуществить «не желаемое» в Слове, чтобы избежать в действительности. Не отсюда ли все «похоронные» стихи? Чтобы заговорить костлявой зубы, отвлечь внимание: всё, мол, уже произошло, так что можешь не торопиться с визитом по этому адресу. Так кальмар выпускает чернильное облако, имитирующее его форму, чтобы улизнуть от грозящей опасности.
Но больше распространена противоположная точка зрения: написать, значит, спровоцировать, смоделировать событие – накаркать. Вот тут-то все пророчества: «Я умру в крещенские морозы», «На рукаве своём повешусь», «лечь виском на дуло» и т. д. – несть им числа. Но есть и другие – несбывшиеся «прогнозы»: «На Васильевский остров я приду умирать». Не пришёл. А что до: «Век скоро кончится, но раньше кончусь я», – то это не предчувствие, а скорее вывод из медицинского диагноза и мужественная готовность к неотвратимому.
Дело чести
«Много даст для нашего счастья, если мы вовремя усвоим ту нехитрую истину, что каждый прежде всего и в действительности живёт в собственной шкуре (выделено мною, О. К.), а не во мнении других и что поэтому наше личное реальное самочувствие, обусловленное здоровьем, способностями, доходом, женой, детьми, друзьями, местом пребывания, в сто раз важнее для счастья, чем то, что другим угодно сделать из нас. Думать иначе – безумие, ведущее к несчастью. Восклицать с энтузиазмом: «Честь выше жизни!» – значит, в сущности, утверждать: наша жизнь и довольство (выделено мною, О. К.) – ничто; суть в том, что думают о нас другие.» (Шопенгауэр, «О том, что представляет собой человек»).
Вот так философ! Вот выдал! Если бы свинья умела читать, то радостно хрюкнула бы в поддержку этой точки зрения. Истина, действительно, – нехитрая: своя рубашка ближе к телу и собственная шкура – прежде всего. Погрузил рыло в корыто, полное тёплого пойла и чавкай в своё удовольствие, а что там вокруг – да хоть трава не расти, лишь бы вовремя подливали.
Бывший министр культуры Е. Сидоров в «Записках из-под полы» вспоминает, как в 1996 году во время предвыборных гастролей они оказались в жаркой тывинской степи: «Если вы пили в таких условиях молочный самогон, черпая его алюминиевой кружкой из большого чана, стоящего посреди поляны, и не потеряли при этом бодрости и присутствия духа, жизнь ваша прожита не напрасно и заслуживает всяческого уважения. Я там был и это пил. Вместе с президентом Б. Н. Ельциным» («Знамя», № 2, 2008).
А в это время в Чечне двадцатилетним русским мальчикам бензопилой отпиливали головы по милости тех, кто в это время лакал тёплую самогонку. И теперь всерьёз считает, что заслуживает «всяческого уважения». Но страна пока ещё существует, не благодаря, а вопреки высокопоставленным паразитам, для которых их сытое брюхо (довольство!) прежде всего, а на мнение окружающих (по Шопенгауэру) глубоко плевать.
А война! Немцы и войну проиграли, потому что их «довольство» оказалось под угрозой, собственная шкура задымилась, а увеселительная прогулка, на которую рассчитывали, превратилась в жестокое испытание. Фрицы и Гансы воевали с оглядкой на «нехитрую истину» своего философа, а Вани и Пети, забыв о собственной жизни, шли в атаку «За Родину! За Сталина!».
А «невольник чести»! Стал бы Пушкин Пушкиным, если бы он спокойно наблюдал, как смазливый кавалергард демонстративно волочится за его женой, и ничего при этом не предпринял бы для того, чтобы «уважать себя заставить»? «Пусть говорят» – и отвернулся бы. Наплевал бы на чужое мнение, даже если это было мнение великосветской черни. Дикая версия. А по Шопенгауэру – самая разумная. И поступать иначе – безумие.
Помню бабушкины присказки: «чтобы, как у людей», «а что люди скажут?». Есть в этом и благоразумие, и мудрость, без которых бы «…не мог и мир существовать».
О чести разговор особый, как о качестве, в наше время равноценном редкостному дару. И здесь Шопенгауэр доходит до полного абсурда: «…во всех отраслях искусства дрессировки людей первое место отведено наставлению о необходимости поддерживать и развивать в себе чувство чести. Но с точки зрения интересующего нас личного счастья дело обстоит иначе: следует, наоборот, отговаривать людей от чрезмерного уважения к мнению других».
«Чрезмерно» – это как? Совершил гадость, подлость, преступление и наплевать: что кто подумает, лишь бы на собственной шкуре не отразилось. В принципе на этом пути уже довольно далеко зашли. Наверняка уже немного осталось, если не поспешить дать обратный ход – не постараться вновь вернуть прежнюю ценность понятиям чести, достоинства, ответственности, честного слова, взаимного уважения. Если этого не произойдёт, то свинская мораль собственного довольства, «личного счастья» окончательно доведёт человечество до скотского состояния и в конце концов столкнёт в пропасть.
Живой пример. Майор дежурной смены берёт в банке кредит. В качестве одного из поручителей его подчинённый – прапорщик. Майор увольняется на пенсию и сваливает в Казахстан. Теперь прапорщик по решению суда выплачивает приличную сумму за своего бывшего начальника, который благополучно ради собственного «довольства» ушёл в бега. А может быть и «личное счастье» уже где-то обрёл. А честь офицера, доброе имя честного человека, «Пока сердца для чести живы…»?! Чего, чего? О чём это вы? Ведь доход, место пребывания (ищи-свищи!), жена, кабанчик в сарайке в сто крат важнее всей этой абстрактной лабуды, про которую в старых книжках написано. Дело чести! Кому оно надо? – «Ты будешь доволен собой и женой // Своей конституцией куцой, // А у поэта всемирный запой, // И мало ему конституций!». Так то поэт! А мы люди маленькие. Человечки этакие из подполья, для которых: чтобы я чай пил или мир провалился? – не вопрос. «Личное реальное самочувствие» превыше всего. Вспомнишь тут Павку Корчагина.
* * *
Не вижу на небе луны. Куда подевалась? Уже второе дежурство в три часа ночи не могу отыскать. Только редкие крапинки слезящихся звёзд.
Текст как тест
Что можно сказать об авторе по одному четверостишию? Вот три примера:
Пасутся на кровати
Стада моих годов:
Олени лунных пятен,
Газели лунных снов.
(Л. Е.)
Ты сказала: приснилось вот поутру –
Кошка ест какую-то ерунду.
Отвечаю: встаёшь поутру –
Она действительно ест ерунду.
(А. В.)
Поедешь налево – умрёшь от огня.
Поедешь направо – утопишь коня.
Туман расстилается прямо.
Поехали по небу, мама.
(Д. Н.)
Как в тестовых задачках: убери лишнее из этого ряда – то, что не вписывается, отличается структурой, качеством, как вода от железа, как объём от плоскости, как живое от мёртвого. Казалось бы, чего проще? Правильно: третий в этом контексте явно лишний. Чувствуется, узнаётся мгновенно – поэт. И этим прежде всего интересен. В первых же двух примерах самое интересное то, чего из текста никогда не узнаешь, но, благодаря чему, сам текст приобретает некую специфическую пикантность (по контрасту), а именно – профессия, род деятельности автора. Угадать практически невозможно, поэтому вот ответ: учительница русского языка и литературы – первый автор, а второй ни много нимало – главный редактор одного из самых известных толстых журналов. Явно, что люди не глупые. Но почему их так тянет писать в рифму, тем самым выставлять себя в комичном виде? Ладно, сельская учительница – издала книжечку мизерным тиражом при поддержке главы районной администрации. А ведь редактору столичного «толстяка» пришлось воспользоваться служебным положением для пропаганды своей е…ды. Хотя по степени вреда… Читатель такого журнала (если он уже читатель) легко разберётся, кто есть ху, а вот детишкам, их неокрепшим душам может быть нанесён непоправимый ущерб, привит весьма искажённый взгляд на существо поэтического слова. Одна надежда на Пушкина, Лермонтова: не дадут пропасть юному поколению – очароваться «оленями лунных пятен», «газелями лунных снов», а в итоге превратиться в стадо тугоухих баранов.
Как радостно после рифмованной мути, жути вдруг почувствовать освежающий воздух настоящей поэзии: «ты только влюблённая щепка // в разбившийся борт корабля // настолько влюблённая крепко // насколько в канат конопля // нас вместе мотает по волнам // ведь я прилепился к тебе // в библейском значении полном // распятьем к погибшей стене». Денис Новиков – милостью божьей поэт. «Я осколок страны, совок. // Я в послании. Как плевок. // Я был послан через плечо // граду, миру, кому ещё?»
Культурный жест
Бутылка из-под пива, стоящая посреди тротуара, влажно поблескивая зеленоватым стеклом, напоминает хрупкую барышню – стоит только толкнуть нечаянно… Но люди проходят, не задевая. А ведь это культурный жест! Проявление культуры пития: выпил, аккуратно поставил, а не зашвырнул в кусты, не шваркнул о бетонный бордюр, чтоб осколки брызгами. Ну не дошёл до мусорного бака, до урны. Не дорос ещё культурно. Зато знак вежливости по отношению к тем, кто со специальной сумкой ходит, выискивая. Не надо в отбросах рыться – нагнулся и взял чистенькую, только пены остатки вытряхнул. Иногда прямо в рот, по сторонам предварительно зыркнув – неудобно всё же… Вот так из рук в руки, из горлышка в рот – культурный рост налицо. А вы говорите…
Убийственная тенденция
Перед праздником на работе торжественное мероприятие – принятие присяги новыми сотрудниками. Из 18 принимающих 10 женщин. Возраст примерно от 20 до 30. Все в отдел охраны – на вышки. Автомат Калашникова, орудие убийства в женских руках… что-то противоестественное, противоречащее самой природе. Перед поступлением на службу и во время проходят проверку, подготовку психологическую (стрельба само собой), чтобы в случай чего могла, не раздумывая, пальнуть в человека. Что сказать? Парней всё меньше – зарплата маленькая. А для женщины – вполне. Тенденция, однако. Чтобы выжить, надо быть готовой – убить. Родить – это уже потом, как получится. Шансов было б гораздо больше, если бы поменьше своих ровесников надо было держать под прицелом. Ведь с кем-то можно было бы в ЗАГС, чтобы семья, дети, и чтобы всё, как у людей.
Из всех присягнувших только двое – две женщины смогли правильно прочитать заключительные слова присяги: «Служа закону, служу народу». Остальные – каждый на свой манер уродовал. Тоже показатель.
Музыкальная ширма
«Извозчик стоит. Александр Сергеич прогуливается», – поёт Окуджава. Немыслимой скороговоркой пытается втиснуть эту фразу в музыкальный размер, в стихотворный период. Он уже и Пушкина опростоволосил до «Сергеича», а «прогуливается» всё равно выскальзывает из губ, как длинная маслянистая макаронина. Нет, всё-таки барды – поэты весьма своеобразные. Огрехи стихосложения иногда норовят прикрыть мелодичной ширмой. Но не всегда получается.
* * *
Изобретатель ЛСД живёт в небольшом местечке в швейцарских Альпах.
— Посмотрите, какая природа! Здесь как в раю. Я каждый день наслаждаюсь жизнью.
Высокий, сухопарый, прямой с загорелым лицом, на котором морщины скорее подчёркивают витальную мощь, чем старческую немощь. 102 года старику, а он и не думает прощаться с земным раем. Зато скольких он направил совсем в другое место и гораздо более короткой дорогой. И ничего! Это к вопросу о том, что «каждому по его делам…». Что-то тут не так – нестыковка какая-то. Впрочем, не твоего ума… «Ибо очи Его над путями человека, и Он видит все шаги его» (Иов).
Молчание «трубы»
На сотовый ни одного звонка за целый день. Может и несколько дней не быть. Мало кому я нужен. Да и нужен ли?.. Впрочем, привык как будто. Наоборот, всегда удивляет ежеминутная востребованность других людей, их «содержательные разговоры на ходу, на бегу. Какой-то необходимый ритуал совершается. Как будто каждый спешит напомнить о себе: я здесь ещё, я нужен, не забудьте! Алло, ты где?.. Ну, жди. Я скоро буду…
Сон
Подхожу к невысокому, но крутому обрыву. Внизу озеро, то самое, куда мы в детстве ходили купаться. Неподвижная гладкая поверхность воды, прозрачная глубина. Вот бы нырнуть! Разогнавшись, сигануть с обрыва…
— Можно нырнуть, вот только сейчас вытащу снасти.
Ответ на мою мысль. Но как он?.. А как я догадался? Он ведь, кажется, ничего не говорил вслух, тем не менее, друг друга поняли без слов. Он вытаскивает из воды какое-то приспособление, какое-то колесо, увешенное большими серебристыми рыбинами. Похоже на форель. Бессолнечный день, поэтому чешуя лишь матово поблёскивает. Не удивляюсь тому, что в этом городском озерце возможен такой улов. «Теперь можно», – доходит до моего сознания. И мой безмолвный собеседник, словно показывая пример, прыгает с обрыва в воду. Но меня что-то удержало, вопреки азартному желанию устремиться за ним: разбежаться и, поджав ноги, – «бомбочкой» разбить озёрную гладь.
Через мгновенье понимаю, что этот неожиданный рыбак-ныряльщик мой одноклассник Валера Тришин, четыре года как покойник. И нырнул он, как был, – в одежде.
Сон
Как мы здесь очутились? Многоэтажный, новый дом, почти небоскрёб, напоминающий нью-йоркские. К тому же стоит на возвышенности. Его квартира оказалась на одном из самых верхних этажей. Вместо окон, стен – сплошное стекло. Великолепный обзор. Но в то же время жутковато, когда нет никакой видимой границы с окружающей пропастью, никакой опоры взгляду, обрывающемуся в пустоту. Но это ещё не всё. Вдруг начинаю ощущать, что весь дом, вся эта высоченная громада – вращается! Да, поворачивается вокруг своей оси, как избушка. Только вместо курьих ножек какой-то гигантский механизм, расположенный под фундаментом, поворачивает здание. И всё бы ничего, но вдруг замечаю, что скорость вращения едва заметно увеличивается и вся башня начинает расшатываться. Ещё чуть-чуть и центробежная сила достигнет предела, и небоскрёб, накренившись, начнёт заваливаться, и вместе с ним мы – те, кто внутри… Ещё один оборот, ещё половина… ужас потери равновесия, непреодолимый страх высоты. Но странно – никто как будто не чувствует этой опасности, всем наплевать. Неужели только я испытываю этот ужас предстоящего падения?
Успеваю отметить – квартира роскошная… планировка, площадь… Как он получил такую? Где? И вдруг доходит, что он – это Игорёха, одноклассник… ещё один покойничек. Значит, там выдают ордера на такую жилплощадь? Но кажется, что мне ещё рановато переселяться – очередь не подошла. И вообще, пора проснуться.
* * *
Сбросить бы годков эдак… Странно, но никогда такого желания не возникало. Вернуться, в юность, в молодость, когда «всё впереди» – всё равно, что заново проделывать тяжёлую работу. Нет сил на такой подвиг. Начинать всё сначала, как отбывать повторно трудовую повинность. Неожиданное подтверждение этому ощущению: «Старость даже утешается тем, что весь жизненный труд позади» (Шопенгауэр). Хотя ещё не старость… Но даже в детстве, помнится, не хотел взрослеть, идти в школу, наверно, предощущая всё возрастающий груз обязанностей, ответственности. И до сей поры нет во мне лёгкого отношения к жизни. И поэтому нет никакого желания её усложнять.
Жёлтая метка
Сквозь заднее стекло маршрутки увидел, как жёлтый листок закрутился в вихревом потоке, стремительно отставая, затихая. Замрёт на мгновение золотой монетой на чёрном асфальте, пока следующая машина не пронесётся, увлекая – швыряя, подкидывая, кружа… Пока не отнесёт его горячим выхлопом к обочине, не присыплет пылью возле бордюра, смешав с прочим придорожным мусором. Никто и не заметил. Но он уже был – как первый признак, призрак… как жёлтая метка осени в разгар лета, напоминающая, что вскоре за тёплые, беззаботные дни придётся платить. И ведь они уже пошли на убыль. Но пока не хочется о расплате… Пока полновесные зелёные кроны высятся вдоль дороги и жизнь широкими шинами иномарок шелестит по асфальту, не оглядываясь…
* * *
Был кинотеатр «Родина», теперь – «Галактика». Космополитизм в духе времени. Не значит, что «Родина» – удачное название для кинотеатра, но произошедшая метаморфоза весьма символична. «Мы – дети галактики…». Вот только слово… Для кого-то «Галактика» или внезапно всплывшая «Атлантида» – очередной вертеп азарта, разврата… прошу прощенья, – культурного отдыха.
* * *
Нет, не готов я быть бомжем. Ужас от одной мысли – на улице… на лавочке, в подворотне – где придётся. Для этого должна произойти коренная внутренняя ломка. А сейчас даже случайная перспектива остаться без крыши, без койки да ещё в чужом городе вызвала панику. Вчера убедился. Слишком привязан я к этому пошлому комфорту – душ, чистое бельё, бутерброд с маслом-сыром по утрам и прочие необходимые удобства цивилизованного быта.
* * *
Поездка в Новосибирск для открытия виз. Паспорта с визами получил последний (!) из всей партии этого дня. Вся процедура – особый разговор. Люди приезжают из других городов и ждут часами, днями заветных штемпелей. Кто-то так и возвращается ни с чем, убив время, потратив немалые деньги и кучу нервов. Чего стоит только одна толчея в людском стаде! Издевательство усугубляется «культурным» обращением: «господа», «господин», «госпожа», – со стороны охранников-распорядителей, которые вежливо шмонают сумки, пакеты входящих господ и строго предупреждают о соблюдении порядка.
* * *
Так поэты же! Ну что с них взять? Поэт по определению – существо крайней степени эгоцентричное. А те, кто хочет казаться – тем более. Поскольку надо, во что бы то ни стало, убедить окружающих в собственной значимости. А как? За счёт творчества – трудно, не всегда силёнок хватает. Зато пихнуть ближнего при случае – всегда, пожалуйста, чтоб не забывал, с кем имеет дело. Где выход? С юмором надо к этой ситуации относиться. Он слишком уж всерьёз всё воспринимает, в том числе себя и свои творения. Отсюда и обиды, и ощущение изгоя. Здесь же отчасти бессилие человека воспитанного, деликатного, интеллигентного перед хамоватым напором интеллектуала, не обременённого этическими «комплексами». Что делать? Терпеть, работать. Любимая работа – лучшее средство от обид и уныния. Тебе же нравиться писать? Пиши. И этого никто у тебя не отнимет. А уж как оценят… нам не дано предугадать…
Стрипстих
«…я не выступаю, не люблю выступать. Для меня читать стихи на сцене – это некий тип обнажения». «Стою, смотрю куда-то вниз, // Не подымаю взгляда. // Кто выдумал такой стриптиз – // Читать стихи с эстрады?» (Инна Лиснянская).
Всегдашнее моё ощущение – подписываюсь. Что-то самое интимное – напоказ. Но многим нравится, когда на публике, – в азарт входят, возбуждаются. Есть и талантливые «эксбиционисты». В шестидесятые была плеяда знаменитых стихостриптизёров – стадионы собирали, чтобы заголиться при большом скоплении народа. Видимо, особый кайф при этом получали. Сейчас масштабы не те, но любителей обнажиться прилюдно хватает. И делают это с упоением. Существуют многочисленные кружки свингеров…
Свинина человеческая
Не могу привыкнуть… Сидят на лавке возле подъезда. Под ногами ковёр из шелухи, окурков, лужи слюны. Тут же бутылки пивные. Два ублюдка – и «она» с ними на равных – отдыхают. Откуда такие берутся? Откуда?! Сами вывели эту породу двуногих свиней методом целенаправленной рекламной селекции. Любуемся теперь. Многие жители давно уже выкорчевали возле подъездов скамейки, чтобы не привлекать этих особей под свои окна. У нашего осталась одна – для стариков. Увы, вечерами, ночами её частенько засиживает донельзя так называемая молодёжь. Жаль дворничиху, которая по утрам вынуждена убирать. А может всё закономерно? Сегодня она, завтра они будут подчищать чужую блевотину, поскольку к иному виду общественно полезного труда эти человекообразные не приспособлены. А сейчас они своим поведением демонстративно «мстят» всему миру за своё будущее унижение да и за нынешнее своё тупое, никчёмное существование.
Приметный день
Кукушка на виду… Проходя через дачи, услышал и тут же увидел сидящую на ветке высохшего дерева. Ку-ку, ку-ку… Странно как-то, непривычно. Этот голос должен происходить из ниоткуда, доноситься из дебрей, из чащи, – звучать отовсюду, подчёркивая вечернюю тишину и таинственность своего происхождения. Лишь тогда может возникнуть суеверное желание – спросить, загадать… А так… Никакой тайны, никакой волнующей прелести в этих звуках. Сидит себе неказистая птица на сухой ветке, кукует от нечего делать. Стоп! Кстати, а почему она выбрала именно это – мёртвое дерево, на котором ни единого листочка? Столько зелёных крон вокруг! – укрыться, спрятаться, прокуковать своё в укромном уголке. Нет, она вызывающе демонстративно расположилась. К чему бы это?
Три дохлых кошки «повстречались» за день. Что за примета такая? Плевал трижды, как положено, через плечо. Удаляясь, спиной чувствовал смертельный оскал кошачьей пасти.
Когда шёл по центральной аллее дачного кооператива, вначале парень, потом пожилая тётка (где-то я её видел?) спросили, как пройти к остановке. Лет за двадцать никто ни разу! А тут дважды через сто метров на одной аллее, которая по прямой выходит туда, куда им надо. Странно. Демонстративная кукушка, мёртвые кошки, заблудившиеся на прямой дороге люди… Не многовато ли для одного дня несуразных явлений, примет?
* * *
К вечеру гроза. После громыханья ровный шум дождя, его запах – от мокрой земли, омытых листьев, – непередаваемый словами, наполненный долгожданной влагой. Очень кстати. Уже несколько дней тридцатиградусная жара. Девушки уехали в деревню.
* * *
Обида – чувство во многом унизительное. Обидеться можно на человека близкого или на того, кого уважаешь. Глупо обижаться на людей, которые тебе безразличны, чьё мнение по большому счёту тебе неинтересно. А если так происходит, то это свидетельствует о крайне низкой самооценке, о болезненном самолюбии.
Время собирать камни
Кусками бетонных плит, блоков перегораживаем проезд на озеро. Пусть хотя бы пешком ходят для того, чтобы устраивать свалку, помойку на берегу, где сами же отдыхают. Хотя бы не будут мыть машины, сливать техническую грязь в озеро. Сколько? Раз пять уже заваливали дорогу. Некоторые куски не меньше чем полтора центнера. Через день-два вся наша баррикада оказывается растасканной. Опять приезжали на «отдых» автолюбители. Мы снова, пыхтя, начинаем собирать камни: ворочаем, кантуем, стаскиваем в одну кучу – восстанавливаем разрушенную преграду. Кто кого – заочный спор. Кто победит? Наверно, не мы. Озеро всё равно умрёт под слоем пластиковых бутылок, банок, задохнётся, отравленное токсичными стоками импровизированных автомоек. Наш труд – сизифов… Но всё же будет небольшое утешение: мы в своё время всё-таки пытались собирать камни.
* * *
«Всякое ограничение, «сужение», хотя бы в духовном отношении, способствует нашему счастью. Ибо чем меньше возбуждается воля, тем меньше страданий.» (Шопенгауэр).
Где-то уже встречалась сходная мысль… Да, да: «…блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царство Божие» (Лука, 6 : 20). Давнее недоумение по поводу этой фразы Спасителя. И вот философ о том же. Наверно, существует какой-то предел «сужения» и нищеты духовной, после которых наступает абсолютное счастье дурака, его безграничное блаженство. Наверняка в обоих случаях имеется в виду разумное ограничение желаний, способность довольствоваться самым необходимым, как непременные условия душевного спокойствия.
Рассуждая об одиночестве, Шопенгауэр как будто описывает и «мой» случай. Твой мало-мальский опыт на уровне ощущений, переживаний оказывается уже запечатлён в математически точных формулировках: «Человек может быть всецело самим собою лишь пока он один; кто не любит одиночества, – тот не любит свободы, ибо лишь в одиночестве можно быть свободным». Чересчур чеканная фраза, но это не отменяет её верной сути (Остальное записать в «цитатник»). Читаю. Изумляет, до какой степени всё верно и как всё совпадает с днём сегодняшним. Может в этом и заключается универсальность философской мысли. Не зря Шопенгауэр был любимым философом Фета.
* * *
«Небольшое, разумно и вовремя применённое самопринуждение может охранить нас от крупного внешнего насилия.» (Шопенгауэр).
* * *
«…в двухтысячна втором году заключали…» И ещё пару раз повторила это невероятное числительное, чтоб ни у кого уже не было сомнений. Как-то нехорошо сразу стало. Чем-то дремучим пахнуло. Что может быть общего?.. В одно время живём, но существуем в параллельных мирах, которые никогда не пересекаются. И всё чаще такое чувство по отношению к окружающим. Никакого снобизма – констатация факта. Хотя и сам недалеко ушёл…
— И Ю Л Ь —
* * *
«Истинный характер человека сказывается именно в мелочах, когда он перестаёт следить за собою.» (Шопенгауэр).
* * *
Зуб сверху левый – четвёрка – откололся. Развал, распад неумолимый… Язык навязчиво обследует вновь образованный рельеф, как будто привыкая… приучая к неизбежному. Кривые грани, острые сколы – раздражающее ощупывание до болезненного воспаления вкусовых пупырышек.
* * *
Где-то её рассказы уже печатали. И вот хотела бы узнать, «может быть в вашем журнале…». И вообще, – «стоит ли мне заниматься этим делом?». Если человек задаёт такой вопрос, то это уже ответ и ответ, как правило, – отрицательный. Рассказы, действительно, очень слабые, на уровне школьного сочинения «Как я провела лето» с поправкой названия в соответствии с возрастом на: «Как я прожила жизнь». Пришлось огорчить. Одно из самых неблагодарных занятий – дать понять человеку о его творческой несостоятельности. Прав Кушнер: «чужих не ругай стихов». И рассказов, и вообще… «молчи, скрывайся…», целее будешь.
* * *
Гроза, ливень с градом. Машины на стоянке запиликали жалобно на разные голоса. Ещё бы – такие удары! Градины величиной с горох сыпались, как из ведра. Попадались экземпляры размером с фундук. Таким ледяным «орешком» по голове – мало не покажется! Наполовину прозрачные, а с другой стороны словно заполненные молоком, – оплывали, таяли, исчезали в разлившихся лужах.
Схлынувший поток обнажил на асфальте слой грязи, успевший скопировать волнистую поверхность ушедшей воды. Море, река, лужа – не велика разница, если судить по высохшему, окаменевшему дну. Одной стихии отпечаток…
Кукушкины слёзы
Опять эта кукушка на мёртвом дереве у всех на виду: ку-ку, ку-ку… Теперь уже утром, когда возвращался с озера. Бесстыжая какая-то птица. Её и спрашивать ни о чём неохота. Соврёт же, как пить дать.
Нерусский человек Миша. Года два, как мы с ним познакомились. Неопределённой, но судя по всему, кавказской национальности. Да это и не важно. Он здесь, на окраине промышленного района, выбрав ещё живой уголок природы, пасёт своих овечек точно так же, как его предки на горных пастбищах много веков до этого дня. Как будто время остановилось. Древнейшая профессия… образ жизни, не изменившийся со времён Авеля – трава, овечки на берегу озера, голубое небо с чистейшим белым облачным руном. Когда-то и Полифем… и сам Аполлон – не узнанный опирался о пастуший посох…
Всё хорошо, вот только эти гороховые гнёзда овечьего помёта… того и гляди… Впрочем, это много лучше, безопасней, чем «вечный» пластиковый мусор после отдыхающих «на природе», синтетическая помойка, неумолимо поглощающая озёрные берега, уничтожающая всё живое. А может всё закономерно? Вначале природа на них «отдохнула», а теперь они ей – той же монетой.
Две берёзки посреди асфальтовой площадки. Ни сантиметра открытой земли – стволы практически вмурованы в асфальт. Но ещё зеленеют, шелестят, словно жалуясь – кому? на кого? – уже обречённые на медленное умирание. Ни воздух, ни влага не доходят до корней сквозь удушающее покрытие, раскатанное, утрамбованное бездумной тяжестью чугунного катка. «Век шествует путём своим железным…» Мёртвое дерево, ещё живые берёзы… утро, вечер – день шестой – ку-ку…
Из породы непотопляемых
Когда освобождали Дом писателей для ремонта, из макулатурной кучи взял несколько документов. Один на бланке Союза писателей РСФСР – «Постановление секретариата» от 8 октября 1979 года. СЛУШАЛИ: «О публикации в журнале “Наш современник” (№№ 4-7, 1979) романа В. Пикуля “У последней черты”». ПОСТАНОВИЛИ: 2. «Указать редколлегии журнала «Наш современник» и его главному редактору С. Викулову на ошибочность публикации романа В. Пикуля “У последней черты”, страдающего существенными идейно-художественными изъянами и недостатками». И ниже ещё два пункта – «обязать», «довести». К сему – Председатель Правления СП РСФСР С. Михалков.
Что сказать? Длинные у автора «Дяди Стёпы» были руки – от Москвы до самых до окраин. И хватка, судя по всему – железная. Да и жизнь оказалась слишком долгой (вторую сотню разменял) в отличие от тех, кого душил, гнобил. (Конечно, не по злобной натуре, а по должности). Выходит, что на пользу быть послушным слугой, исправным инструментом власти и не страдать от наличия рудимента под названием «совесть». И семя у таких особей, как показало время, исключительно жизнеспособное. «Россия, слышишь страшный зуд? Три Михалкова по тебе ползут.» (Гафт). Теперь их количество значительно возросло. Невероятно плодовитая порода. Дядя Стёпа нужен при любом режиме так же, как и его создатель, по совместительству автор слов к гимнам. Уникальный случай: внутренняя сущность приспособленца органично проявила себя в создании государственного символа – лишь поменял слегка слова… Теперь встаём, поём все дружно. Притом, что никаких претензий к качеству.
Ещё один документ из тех же «застойных» лет (1978 г.) за подписью секретаря обкома ВЛКСМ. Обычное казённое письмо: «Омский обком ВЛКСМ рекомендует включить в число участников Седьмого Всесоюзного совещания молодых писателей омских литераторов: Кордзахия Евгению Владимировну и Разумова Николая Павловича, кандидатуры которых выдвинуты Омской писательской организацией».
Через тридцать лет довелось увидеть автора. Комсомола нет в помине, а он по-прежнему «руководит» культурой, заседая в одном из министерских кабинетов, – что-то там координирует, обобщает – проверил, принял, положил в папку. Ещё один из породы непотопляемых, из соответствующего материала вылепленный. «Они пришли руководить мной», – словно эхо достоевского вопля. Впрочем, они никуда и не уходили. Всё на тех же местах, постах. А то и повыше вскарабкались. Всё так же – руководят.
* * *
«Что не случается за целый год, то может произойти за несколько минут.» (Шопенгауэр). И за несколько секунд, и за мгновение…
Мера скорби
Каждому горю приличествует своё выражение. «Бабушка умерла», – сорокалетний внук произносит это таким тоном, с таким видом, как будто… Понятно, что событие скорбное, печальное и тому подобное. Но бабушки, которым за восемьдесят, и должны умирать. Процесс этот естественный. Событие, в общем-то, ожидаемое и закономерное, тем более, если бабушка давно болела. Зачем же такое лицо, дрожащий голос? Для пущего сочувствия, для того, чтобы посторонним продемонстрировать своё горе. Но в этой несоразмерности есть что-то неприятное, фальшивое. Иногда полное равнодушие выглядит предпочтительней трагической маски, поскольку – искренне.
Нечаянная радость
Три кактуса расцвели одновременно! В кабинете на подоконнике четыре роскошных белых цветка. Что-то тропическое, экзотическое… Как будто серые мохнатые паучьи лапы вдруг прорезались нежнейшими, чистыми лепестками. Махровая тяжеловесность этих цветов, как верный признак краткосрочности существования, скорой гибели – всего лишь сутки им дано… На этот раз мне повезло – выйдя после выходных, застал самое начало цветения. Целый день мог видеть… любоваться этой красотой, испытывая законную гордость счастливого цветовода.
Койка сокровищ
Отец совсем плох. Дело даже не в физическом состоянии. Нездоровье – просто привычный повод для жалоб. Его извечная хандра, похоже, перешла в критическую стадию. Все его болезни, недомогания – лишь попытка замаскировать удручающую неспособность радоваться жизни. Раньше можно было укрыться за нескончаемые дела: дрова, сено в деревне, картошка – посадка, прополка, копка и т. д. Можно было ежедневными заботами заваливать внутреннюю пустоту, чтобы не чувствовать очевидной, пугающей бессмысленности большинства всех этих насущных дел. Оставалась одна зацепка, одна ширма – гараж. Но сколько лет можно скрываться под этой «крышей»!
И об этом у Шопенгауэра уже сказано: «Счастье для старика, если в нём осталась любовь к науке, к музыке, к театру, вообще известная восприимчивость к внешнему миру, что у некоторых сохраняется до самых преклонных лет. То, что человек имеет в себе, никогда так ему не пригодится, как в старости. Правда, большинство, как всегда, превращаются к старости постепенно в автоматы, они думают, говорят и делают постоянно одно и то же, и никакое внешнее впечатление не в силах сбить их с этого направления или пробудить в них новую мысль. Говорить с такими господами – то же, что писать на песке: следы стираются мгновенно. Конечно, такое старчество – не что иное, как смерть».
Может быть, жестоко… Но, увы, есть в этом большая доля… Ведь уже несколько лет практически ни о чём кроме гаража, кроме крыши, кроме нескончаемых завещаний-доверенностей мы с ним не разговаривали. А за всю жизнь?! Невозможно даже вообразить, чтобы мы могли бы обменяться мнениями об увиденном фильме, о прочитанной книге. Театр, музыка!.. Эка, ты куда хватил! Легче представить себя космонавтом, выходящим в открытый космос без скафандра, чем разговор с отцом на подобные темы. НЕВОЗМОЖНО! За гранью реальности. Самое главное, что со своей стороны не припомню ни малейшей потребности в такого рода общении. Сдаётся, что это желание атрофировалось во мне ещё в раннем детстве, а ему и вовсе не было свойственно. Так получилось. И некого винить. В связи с этим: каким же я буду отцом в глазах сына? Вопрос волнующий, поскольку наследственность – страшная сила.
Никаких претензий, обид – ни боже мой! Только чувство благодарности за всё. За многое – прекрасно сознаю. Вот только сейчас (несколько лет уже) невыносимая ситуация с этими гаражами. «Мне ничего не нужно, – рефрен его речей, – всё на тебя записано, всё вам…». Но ничего нельзя сделать! Попробуй без его ведома начать ремонт, завезти какие-нибудь доски, плиту для перекрытия злополучной крыши! Всё не так, не то – упадёт, рухнет, развалится… «Ну как ты не понимаешь!» После чего одно желание – заткнуть уши, убежать, ни к чему не прикасаться. Но через какое-то время опять то же самое: «Зайди, надо поговорить». И снова та же сказка, тот же разговор – о тех же досках, швелерах, о фундаменте, о крыше вечно текущей… О, Боже! И тот же конец: «Ну ладно, это потом… совсем что-то не могу… болею. Может год ещё…». И про завещание, лежащее где-то под матрасом. Листочек со схемой вручил, чтобы найти в случае чего…
* * *
Даже и мысли не возникло, что умерла. Думали, что в честь юбилея её показывают. Увы, седьмого дня не стало великой актрисы. Пожалуй, что и самой… Против неё даже прежние – Орлова, Ладынина – так себе, куклы ряженые. С её непревзойдённой «нутряной» органикой любая роль – шедевр. После передачи ещё вспоминали: «Хороший ты мужик, но не орёл…», смаковали эпизоды из «Родни». Особенно, где Бортник играет бывшего. Раздухарившийся выпивоха-бухгалтер… И её лицо, глаза – без единого слова рассказана вся жизнь. Великая русская актриса умерла – Нона Викторовна Мордюкова.
* * *
Прогерия (так кажется?) – преждевременное старение, болезнь, когда лицо молодого человека за несколько месяцев превращается в старческую маску. Довольно-таки давно ощущаю в себе внутреннюю разновидность этого недуга – как будто душа гораздо старше биологического возраста. Даже не в смысле мудрости и опыта, а по энергетическому состоянию. Сколько себя помню, бурной жизнедеятельности всегда предпочитал тишину, спокойствие, созерцательность. Хотя с юных лет был весьма подвижен. Но это скорее от желания преодолеть рост внутренней энтропии.
Заповедное место
Как будто уже в отпуске. Странно, но не спешил покидать рабочее место, свой кабинет, где бесплодный «лимон» напоминает старого преданного слугу и вот уже полтора десятка лет молчаливо присутствует по правую руку. Слева на подоконнике колючие, но верные и неприхотливые друзья – кактусы. Самый старший два года назад чуть не умер от жажды. Полтора месяца на летнем солнцепёке без поливки (спасибо подчинённым). Но выжил! И цветёт по-прежнему. Аквариум, в котором два чёрных пучеглазых телескопа, три красновато-оранжевых золотых, несколько меченосцев, один из которых самец (оправдывая название) поочерёдно гоняет неповоротливых телескопов, неуклюже улепётывающих от его, судя по всему, болезненных щипков. И ещё три сомика, почти незаметных, по-пластунски ползающих по дну или вроде прилипал висящих на стекле аквариума, попутно очищающих его от зеленоватого налёта своим маленькими круглыми ртами.
Т. Манн восхищает неторопливой обстоятельностью своей «большой» прозы. Такой манерой и надо писать объёмные романы, семейные саги, охватывающие жизнь нескольких поколений. Описания Пруста напоминают бесконечно длящийся летний полдень. Манн даёт возможность почувствовать смену времени суток, прожить все времена года и человеческой жизни в последовательности, определённой природой. Набоковская «Ада» – что-то вроде лингвистической шарады, вещь, сочинённая без божества, без вдохновенья, только усилием воли автора и, благодаря его феноменальной способности конструировать тексты.
Подступил к «Волшебной горе». Возникло желание с такой же, но читательской обстоятельностью, одолеть эту знаменитую вершину. Благо десятитомник на книжной полке в кабинете. Может быть по-дурацки всё это, но удивительно приятное, надёжное чувство испытываешь от такого соседства.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи