Изучение народной частушки является делом сравнительно новым. Частушкой заинтересовались не так давно, и собиратели частушек появились лишь за последние 10-20 лет. Несмотря на всё это, частушка всё же уже имеет свою и довольно значительную литературу.
Не беря на себя трудной задачи решить все затруднительные в литературе вопросы о частушке и избегая поспешных выводов, я нахожу наиболее уместным и правильным представить на рассмотрение и суд самого читателя все имеющиеся в литературе попытки к разрешению этих вопросов.
Для этой цели я привожу ниже ряд цитат из авторов, писавших о частушке; тут читатель найдёт все более характерные мысли, взгляды, рассуждения и характеристики по вопросу о частушке.
Приведём прежде всего взгляд нашего авторитетного учёного Н..И..Костомарова на новую песню:
«Мы были бы до крайности односторонни, если бы ценили в песнях только их относительную древность, мало давая цены новейшим песням.
Народная жизнь нам дорога во все свои моменты, и мы можем относиться с одинаковым уважением ко всем народным произведениям её выражающим, – как к тем, которые пережили многие века, так и к тем, которые переделывались из старых или вновь слагались на нашей памяти… ценность песни не должна определяться её древностью, ещё менее – тем, что она нам нравится в эстетическом отношении; известная песня может быть ценнее других для исследователя, во-первых, по степени своей распространённости в народе, во-вторых, по относительной выпуклости изображения признаков народной жизни, открывающей нам способ народного миросозерцания. Наши понятия о достоинстве песен часто идут в разрез с народными. Часто бывает, что люди, воспитанные в иной среде понятий или среди иной народности, находят грубым и не изящным то, что приводит в восторг людей, чуждых первым по воспитанию и народности. Чтобы изучить народные произведения с разумной и научной целью, добиваясь уразуметь в них народную душу, народные чувства, народные воззрения, народный вкус, не следует подводить эти произведения под наши привычные взгляды, выработанные в нас знакомством с литературою, а необходимо нам самим стать на почву строго объективного воззрения.
В настоящее время русским образованным людям гораздо более по вкусу старые великорусские песни, чем новейшие; последние нередко пренебрегаются, как явления чрезвычайно пошлые и лишённые эстетических достоинств. Если собиратель станет руководиться таким взглядом, то он сам впадёт и других введёт за собою в обман. Что в самом деле могут указать нам такие песни, которые мы будем, как драгоценность, отыскивать в отдельных захолустьях и записывать из уст отживших старцев и стариц? – только то, что такие песни существовали в старину. Археологическое и историческое, даже поэтическое значение их важно; но если тот же собиратель, ограничиваясь подобными песнями, станет презирать те, которые он слышал в устах молодёжи и за работою, и на перекрёстках‚ и на пирушках, то мы, воображая себе, что народ поёт те песни, с которыми познакомит нас предпочтительно собиратель, будем поневоле заблуждаться и приходить к неверным выводам, руководясь песнями.
Народ совсем не так относится к произведениям своей духовной дьятельности, как мы относимся к ним. Народ забывает те песни, которые нас пленяют; он их находит устарелыми; они не удовлетворяют его духовным потребностям; их содержание уже не подходит к тем условиям, которыми судьба окружила его жизнь в настоящее время; в этих песнях для него оказываются многие непонятные или переставшие интересовать его предметы; напротив, его чувство и воображение обращается к таким сторонам и явлениям действительной жизни, каких он не находит в своих старых песнях; и вот, они или переделывают свои старые песни на новый лад, или складывают новые, подчиняя своё вдохновение влиянию барского двора, фабрики, городского кабака или современного острога, подлаживаясь притом, насколько умея, и ко вкусу той среды, которую считают выше себя по образованию. Каким становится народ, такова его и песня; она неизменно верно отражает его душу, и в этом её высокое достоинство. Поэтому никак не следует пренебрегать песнями новейшего склада или же носящими отпечаток новейших переделок; пусть для нашего эстетического вкуса они представляются уродливыми, пошлыми, даже циническими и лишёнными всякой поэзии, но для историка и мыслящего наблюдателя человеческой жизни они всё-таки драгоценные памятники народного творчества. При этой точке зрения видимая бессмыслица для нас иногда не бывает лишена смысла».
(Н. И. Костомаров.
Собр. сочинений‚
т. V., стр. 532-534)
«Теперь господствует убеждение, что великорусская народная поэзия близка к гибели, что старые песни забываются и их места занимают фабричные песни, более или менее нескладные и неблагопристойные, и что нужно спасать живущие ещё остатки. Без сомнения, старые песни понемногу выходят y нас из употребления и уступают место новым, народным или искусственным: явление, происходящее всегда и везде, неизбежное при каких угодно условиях; без сомнения, в одних местностях России процесс изменения песенного материала происходит быстрее и решительнее, в других медленнее и с колебаниями; но тем не менее, народная поэзия у нас ещё достаточно сильна и рассказы о её исчезновении лишены достаточного основания. Учёные и не учёные наблюдатели, давшие показания o печальном состоянии нашей народной поэзии, в большинстве случаев исследовали дело несколько поверхностно. Основательным людям в наши дни удалось составить порядочные сборники старых песен нисколько не хуже тех, которые были составлены лет пятьдесят назад. Между прочим, один житель близкого к Москве губернского города, занятой человек, записал большое число от подгородних баб, торгующих в городе молоком. Что касается до специально фабричных песен, составленных фабричными и поющихся по преимуществу на фабриках, то, несмотря на наши старания, нам не удалось отыскать этих губительниц старых песен в сколько-нибудь достаточном числе. Всё, что нам было сообщено под названием фабричных песен, оказалось или вариантами обычных старых песен, правда, более или менее плохими, но не имеющими в себе ничего специально фабричного, и по степени благопристойности ничем не отличающимися от деревенских, – или так называемыми „Частушкими“, коротенькими песенками, в два, четыре, шесть стихов, которые широко распространены по всей России. „Частушки“ признаются за продукт новейшего народного творчества, но старые их записи, в небольшом, к сожалению, числе, относятся ещё к XVII веку:
Около бабушки хожу
И я редечку прошу.
Ах, как бабушка скупа!
Ах‚ как редечка горька!
(Песенник 1788 года, часть III, прибавление, стр. 59, (хороводные)), и мы имеем веское свидетельство их относительной древности».
(А. И. Соболевский.
„Великорусские народные песни“,
том VII, стр. 1-3)
«В народной жизни, как и в жизни „общество“ переживает, несомненно, время „переходное“. Все „новости“ современной деревни, перечисленные поэтом, дают возможность понять, почему деревня не можетъ ещё, как говорится, собраться „с умом“, окрепнуть в определённых взглядах на собственное сушествование и судить во имя их обо всём окружающем. Поколеблена поэтому же и творческая мысль народа, но что она живёт непосредственно, в этом не может быть никакого сомнения.
Не из чего собрать и сложить народную песню, но сочинить „стишок“, откликнуться на разнообразнейшие явления обыденной жизни, этого даже и „утерпеть“ нельзя народу. И вот он сочинил так называемую „Частушку“, то есть „куплет“ (слово в слово), и этими частушками откликается на каждую малость жизни.
Три тетради этих „частушек“, находящихся в моих руках, всего около 200 №№, все они записаны в деревнях (Новгородской губ.), находящихся в весьма недалёком друг от друга расстоянии, и в каждой из этих тетрадей встречаются не более трёх или четырёх повторений одной и той же „частушки“ и то непременно с какою-нибудь местною особенностью. Ho 200 №№ частушек, положительно, капля в море в том несметном количестве произведений народного творчества. Сочинительство в этом роде, которое неведомым путём создаётся неведомыми поэтами, чуть не каждый Божий день и непременно в каждой деревне. Собрав эти „частушки“ с такою же тщательностью, как собираются статистические сведения о всяких мелких подробностях хозяйства в крестьянском дворе, и разработав их соответственно тем сторонам народной жизни, которых они касаются, мы имели бы точное представление о нравственной жизни народа».
(Гл. И. Успенский.
„Новые народные стишки“.
Собр. соч., т. III, стр. 673)
«Коротенькие песни или „припевки“ в настоящее время представляют из себя одну из наиболее распространённых форм русской народной песни. Можно без преувеличений сказать, что „частушка“ завоевала симпатии всего русского народа „от хладных финских скал, до пламенной Колхиды“. В сущности своей, коротенькие песенки представляют из себя песни, заключающие в себе не более шести-восьми стихов, чаще всего коротенькие песни или припевки заключают в себе не более четырёх стихов…
Собиратели этнографических материалов‚ обращая особое внимание на записывание песен эпических, былин, причетов и старинных протяжных лирических песен, совершенно игнорировали „припевки“, а если и записывали их иногда, то только для курьёза, для того, чтобы „доказать“ им якобы падение русской народной песни. Не удивительно, что в нашей литературе понемногу установился взгляд, что все „припевки“ представляют из себя в большинстве случаев бессмысленный рифмованный набор слов, что эти миниатюрные песенки стоят ниже всякой критики в художественном отношении, что они не могут иметь никакого значения не только для историка народной жизни, но даже для исследователя. Взгляд крайне неосновательный… Даже при поверхностном знакомстве с припевками устанавливаешь совершенно иной взгляд на коротенькие песни. Наряду с припевками, лишёнными почти всякого смысла, встречаешь множество припевок, в высшей степени верно характеризующих народную жизнь, служащих метким изображением этой жизни, вполне художественных по своему содержанию и форме, a потому и заслуживающих вполне внимания историка народной литературы.
Что может быть бессмысленнее, по-видимому, такой припевки:
Заболела голова
С великого поста;
Полюбил девчёнку я
Небольшого роста.
а между тем, она встречается во многих губерниях центральной России: она записана нами в Ярославской губернии, она встречается в то же время и в Олонецкой губернии („Живая старина“ II. 1894, стр. 215).
Что же такое представляют из себя эти припевки?
Представляют ли они новую форму народного творчества или же эти формы были известны и в старину? Представляют ли они продукт распадения старинных протяжных песен или же это самостоятельный продукт народного творчества?
Как мы уже и сказали выше, можно вполне утвердительно ответить, что одни из припевок представляют из себя продукт распадения старинных протяжных песен, другие же, напротив, представляют иногда из себя коротенькие импровизации. Нечто подобное нашим коротеньким песенкам мы встречаем и в Испании, и во Франции, в Савоне, среди тамошних простолюдинов.
Нет никакого сомнения, что припевки были известны и в старину. Доказательством этого может служить наш свадебный старинный ритуал, в котором мы встречаем припевки свату, свахе, дружке, поезжим и т..д., припевки в виде шуточных импровизаций, как, например:
Как на свате-то штаны
После деда сатаны,
Как на свате-то шапчёнка
После дедушки чертёнка.
Или:
У тя (сват) шея бела
Ровно в петле была,
У тя рожа пестра,
Ровно оспа трясла!»
(А. Балов.
„Что поёт наш народ“.
„Северный край“, 1902 г., № 133)
«Кроме широкого отражения народной души и народного быта в современную нам переходную эпоху, – частушка в высшей степени интересна как особый, новый тип народного песенного творчества. Самим своим появлением тип этот многое говорит о совершающихся в недрах народной жизни процессах‚ – о происходящем там грандиозном переломе.
Частушка – создание индивидуального, личного творчества. Она выросла на развалинах старой народной песни, на похоронах старинного коллективного творчества. Пока народ представлял собою однородную социальную группу, общественное целое однообразной структуры, пока личность спала в народе, – коллективное творчество было вполне естественным.
Но раз личность, под влиянием самых разнородных исторических условий, проснулась, раз народ, в узком смысле этого слова, перестал быть однородною органически-сплочённою массою‚ – коллективное творчество должно было уступить место личному творчеству. Каждый индивидуум имеет свои, ему одному свойственные чувства, симпатии, взгляды‚ – свою душу; эту душу, эти индивидуальные черты он невольно выражает и в своей песне. А когда человек ясно и отчётливо сознал свою индивидуальность, своё отличие от прочих членов данного общества, – тогда он начинает делать это сознательно, он старается сказать (в песне) своё слово, выразить своё чувство. – Это именно мы и наблюдаем в современной частушке. Отсюда – эта неустойчивость, эфемерность частушки; их тысячи возникают каждый день, чтобы завтра изчезнуть. (Тоже самое было бы, конечно, и с миллионами стихов наших непризнанных поэтов, если бы у нас не было письма и печати, чего нет в народе.) Но и в народе не все поэты; есть и толпа, так сказать, простых читателей, любителей стихов. И эти последние подхватывают создание своих, более одарённых, соседей, и разносят их по белу свету.
В этих двух характерных чертах современной частушки выполняются предсказания Н..И..Костомарова, написанные им ещё в 1872 г. („Беседа“, IV, c..10). „Наверное можно сказать, – писал этот знаток народной души и жизни, – что распространение грамотности и книжного образования убьёт бессознательное народное творчество“.
Наконец, и с художественной стороны современная частушка далеко „не так черна, как её малюют“. Эта замечательная непосредственность и подкупающая свежесть бьющего ключом народного творчества, лишь изредка засорённого накипью „фабричной“ декаденщины‚ – способны доставить читателю эстетическое наслаждение».
(Д. К. Зеленин.
„Песни деревенской молодёжи“,
стр. 7)
«Что частушка во многом хуже старинной песни, в этом никто никогда не сомневался. На наш взгляд, удивительно было бы противное. Повторим, что мы писали по этому поводу ещё в 1901 г. Новую народную поэзию у нас обычно сравнивают с поэзией старого времени, не принимая во внимание громадной разницы этих двух‚ почти несравнимых вещей. Одна поэзия – законченная, завершившая полный круг своего развития; другая – скороспелая, не успевшая ещё сформироваться и при том плод переходной эпохи.
Отсутствие в частушке музыки также не удовлетворительно. Мы видим тут начало дифференциации в народном творчестве поэзии и музыки; до сих пор эти два искусства были слиты в народной песне. В музыкальном отношении частушка почти ничего общего с старинною песнею не имеет.
Но тесная связь её с этой последней с точки зрения поэтического творчества вне всякого сомнения. Частушка растёт и питается за счёт прежде всего старинной песни. Множество частушек представляют просто-напросто обрывки старых песен. В частушках, – экспромтах новейшего времени, сохранились техничесие приёмы старинной народной песни, в частности – песенные образы-символы, о чём мы уже говорили в предисловии к своему „Сборнику Вятских частушек“».
(Д. К. Зеленин.
„Этнографическое Обозрение“,
1905, № 2 и 3, стр. 166)
«Многочисленные нападки на новую народную поэзию заключают в себе, как это всегда бывает, некоторую долю истины. Нельзя не согласиться, что частушка носит на себе некоторый, быть может, даже сильный отпечаток упадка, но этот отпечаток обыкновенно принимали за основное и главное, между тем, он является простой накипью, временным и весьма естественным продуктом тех оригинальных условий, среди коих зарождалась частушка…
Декаденщина есть столь естественное, даже почти необходимое, явление во всяком развитии, во всяком движении вперёд. Ни одна переходная эпоха немыслима без упадка, как никакое физическое действие не возможно без соответствующей реакции. Между тем, переходные эпохи-ступени к чему-то новому и – если верить в прогресс и смысл жизни – к лучшему. И новая поэзия нашего народа, это родное детище переходной поры, говорит нам только о переходе к чему-то новому. К чему именно, это увидят наяву только, быть может, наши внуки и правнуки. Но предвидеть, куда направляется волна движения, можно и теперь… Чем же сулит быть эта новая народная поэзия? Нам представляется не чем иным, как искусственною‚ книжной поэзией».
(Д. Зеленин.
„Новые веяния в народной поэзии“,
стр. 5-6)
Приводя наиболее характерные цитаты из разных исследователей и авторов, писавших о частушке, мы здесь совершенно не будем входить в оценку и критику высказанных ими взглядов и мыслей: в нашу задачу не входило подробное исследование данного творчества, а все наши старания в этом деле были направлены к одной лишь подготовительной работе для будущих исследователей.
Отметим лишь одно: у нас принято думать, что частушка будто бы явилась губительницей старых песен.
Подобный взгляд вряд ли имеет какие-либо веские основания. Тщательные наблюдения нам показывают обратное.
На смену старых народных песен идёт не частушка, а романсы и стихотворения наших известных поэтов, напр., Некрасова „Коробейники“, Никитина „Ухарь купец“, Сурикова „Уродилася я“ и множество других.
Частушка в деревне скорее играет роль не песни, а острова словца, сказанного экспромтом.
При помощи подобных четырёхстрочешных летучих стишков можно удачно высмеять, остроумно пристыдить, язвительно уколоть, или просто польстить‚ пожаловаться, понегодовать и т. д.
В этом творчестве можно быть очень гибким и изворотливым и легко приноровиться к переживаемому моменту.
На всём севере, где, главным образом, частушки и собирались, я ни в одной местности не слыхал, чтобы народ подобное творчество называл песней.
Частушка в громадном большинстве местностей носит своё собственное, отличающее её от песни, название; более распространены названия: „Припевка“, „Причудка“; менее распространены: „Коротушки“, „Набирушки“ и т. д.
Давая этому творчеству особое название, народ как бы сам подчёркивает, что он резко отличает частушку от песни.
Если мы будем внимательно присматриваться к частушке, где она исполняется, то мы заметим, что она не столько поётся, сколько подпевается под гармонику, балалайку, приговаривается при пляске.
Топни-ка, ножка!
Правая немножко!
Лева полютее!
Милу полюбее!
И по своему музыкальному строению частушка создана не для хора голосов, a для отдельной личности, для выражения мимолётных чувств, мимолётных настроений и переживаний.
И история частушки, её возникновение и зарождение совершенно отличны от длинной песни.
Длинная песня, как известно, прошла целый путь своего развития и в продолжение долгого времени приспособлялась ко вкусам массы.
Частушка же, как правильно заметил профессор Погодин*), выходит от авторов в целом, законченном виде; довольно какого-нибудь ничтожного повода, события, как на другой же день по деревне полетела окрылённая в четырёхстишии отдельная мысль. При всём том, как бы частушка ни была индивидуальна, но она верно передаёт все решительно стороны народной жизни: быт, характер, нравы, настроения. В этом отношении частушка представляет весьма большую ценность, как для историка и бытописателя, так и для этнографа, изучающего народную жизнь.
В заключение не можем не выразить нашего искреннего пожелания, чтобы этот своеобразный вид народного творчества продолжали непрерывно собирать и изучать, каковых работников она и ждёт.
В добрый путь.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи