|
Берега поэта
ТРУДНО писать о человеке, которого уже нет. Вдвойне трудно, поскольку был он, неожиданно и рано ушедший друг, настоящим поэтом, был он для многих из нас спутником в незабвенных молодых годах, единомышленником в жарких спорах – литературных и житейских, помощником в трудную минуту, когда бледнеют краски и не пишется строка, не даётся найденное и надёжно ухваченное, казалось бы, слово… Да и самое простое и непоправимое, отчего ещё горше: никогда уже не войдёт в твою, освещённую апрельским солнцем комнату высоченный, с пышной медноволосой шевелюрой, с крупными чертами лица сибирский громкоголосый парень, никогда уже не достанет он из кармана пиджака новые, только что с пылу с жару, стихи свои и не начнёт читать их, вкладывая в эти строчки всю свою широкую, необузданную натуру, всё своё ранимое, отзывчивое сердце.
И только память, только она – хотя бы отчасти – остаётся утешительницей для друзей ушедшего. Да, память, и ещё, конечно, – стихи: много строк, гордых и простецких, напористых и задумчивых, озорных и печальных, – много строк поэта будут жить в нас – в наших судьбах, в наших годах…
ОДНАЖДЫ он, с детских лет влюблённый до самозабвения в родное село и реку с её весенним разливом и спокойным летним течением, именно на речном берегу (так уж по случайности получилось; так потом и отозвалось в его судьбе) прочитал мне короткое, в восемь строк, новое стихотворение:
Нет, никуда не убегу,
Куда б бежать ни собирался.
На этом омском берегу
Я с давних детских лет остался.
Пусть даже высохнет река
И все моё забудут имя, –
Здесь вечно будут берега,
Что были до конца моими…
Вот такие строки. Точно не помню теперь: может, что-то и не устроило тогда в этом стихотворении; может, был у нас спор; но ни я, никто другой не смогли бы, наверное, почувствовать в этих строках отчаянную искренность и точное угадывание поэтом своего завтрашнего дня. Да, берега реки нашей сибирской были и будут и его берегами…
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ омского поэта Николая Разумова (1946–1982) был недолгим. Ещё короче был творческий путь Николая – в его непростой судьбе было много дорог, встреч и расставаний, а уже написанные или только задуманные стихи долго оставались известными ему одному. Он смог увидеть лишь одну свою тоненькую книжку – «Верю светло» (Новосибирск, 1978); были подборки его стихов в журналах «Сельская молодёжь», «Сибирские огни», в коллективных сборниках.
А дорога поэта начиналась, как и многих его сверстников, с сельского крыльца родной отцовской избы, что стояла в небольшой деревне Ростовка – это недалеко от областного центра, в Омском районе. Здесь он увидел с первых своих шагов реку Омку, которая потом так часто протекала в его стихах; здесь он полюбил заливные луга и берёзовые колки; здесь он узнал своих земляков – главных людей в его жизни.
В днях и годах деревенского парня – и это крайне важно для его будущей литературной судьбы – было много работы: и сельской, и заводской. Он с детства не понаслышке был знаком с литовкой, граблями, вилами, с рыбачьим веслом, с конской упряжью. А потом, после окончания школы, был комбайнёром, затем переехал в Омск, где работал на заводе слесарем. К этому времени относятся и его первые публикации в областных газетах.
Я помню, как писатель Иван Яган, которому Николай раньше других открыл, что называется, душу, прочитал свои стихи, встретил меня и восторженно произнёс: «Знаешь, талантливый парень появился – огромный, рыжий и стихи с напором!» А очень скоро Николая узнали и все мы, омские стихотворцы. Да и немудрено было: Коля с его общительностью и душой нараспашку многими нами – сразу и до конца – был признан за кровную родню.
Когда стихи стали брать в нём верх, Николай Разумов переходит на журналистскую работу. Надо полагать, многочисленные командировки в Тобольск, в Ханты-Мансийск, в другие большие и малые населённые точки на берегах Иртыша ещё резче обозначили главную тему поэта – тему реки, мотив слиянности человека с природой.
В эти годы Николай работает особенно много и азартно, новые стихи тотчас читает своим многочисленным друзьям и знакомым, часто публикуется в газетах. В 1975 году он был участником VI Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве. Возвратившись оттуда, много и влюблённо рассказывал о большом советском поэте Михаиле Кузьмиче Луконине, который был руководителем семинара.
Я попытался наметить основные вехи короткого пути Николая Разумова, вспомнил главное в его биографии, а в памяти свежи многие, различные по значению и содержанию, картины его жизни, участником которых бывал нередко и я. И вот эти врезавшиеся «разумовские» эпизоды не лучше ли скажут о душе поэта, чем сухие факты биографии? Хотя бы вот эти короткие сюжеты…
НАЧАЛО ЛЕТА. Мы идём по стрелке Иртыша и Оми, к дебаркадеру на речной трамвай – Николай очень любил эти прогулки. У касс толчея, солнечно, серебряные чешуйки на воде. А откуда-то из раскрытого окна мощно звучит «Па-де-де» из «Щелкунчика» Чайковского. Николай цепенеет, глаза его горят: «Какая музыка! Мне кажется, она и мёртвого из гроба может поднять!» Тема, действительно, глубокая, жизнеутверждающая, пронизывающая всё твоё существо. И мне становится вдруг ясно и очевидно: какая же нежная и богатая душа у этого плечистого, грубо вытесанного с виду, парня!
А вот ещё один штрих. Помню, смотрели мы новую картину нашего общего друга, омского художника Владимира Бичевого, в его мастерской. Полотно было очень сибирским – таёжная сирень, сибирское небо, сибирского обличья люди, изображённые на картине. И, понятно, каждый тут заговорил о своей «малой» родине. Но особенно сердечными и возвышенными в то же время были слова Николая. Ведь, кажется, ну что может быть завидного в судьбе маленькой рядовой деревеньки на берегу Омки, каких сотни? А Николай стал увлечённо рассказывать нам о жизни предполагаемых, нарисованных его воображением людях, которые столетия назад селились в тех местах – он пользовался в своём рассказе материалами археологических раскопок, проведённых в кургане около его Ростовки, показал нам в альбоме репродукции этих древних предметов, найденных на его родине, и нам приоткрылось то далёкое прошлое, приподнялась завеса веков, охватила наши чувства даль времени. А лицо Николая было одухотворённым как никогда – так любил он свою деревню и всё, что связано с нею!
РЕКА жизни – река творчества – река родной деревенской стороны… Это триединство представляется мне основой, стержнем в работе поэта Николая Разумова. На мой взгляд, у него не было длительной поры ученичества. Впрочем, первые пробы пера он просто никому не показывал. С первых же публикаций стихи Николая несли черты его вполне отчётливой творческой индивидуальности. Стихи эти были разного уровня по замыслу и по исполнению – одни лучше, выразительнее, другие слабее. Но в любом из них бился горячий напряжённый пульс неравнодушного человека, в любом из стихотворений ощущалось неподдельное, ненаигранное, то есть естественное, чувство.
С этим, главным в творчестве, качеством начинал свой путь Николай Разумов и это качество сохранил он в своей недолгой дороге. И пусть по прочтении сборника кое-кто, возможно, заметит, что в облике поэта (а, стало быть, и в стихах) мало трансформаций, динамики, – не надо забывать, что слишком многое осталось невоплощённым.
Мои заметки – не анализ творчества Николая Разумова, не разбор особенностей его поэтического почерка, а всего лишь слово о друге. И всё-таки я не могу обойтись на этих страницах без того, чтобы не вспомнить особенно любимые строки соратника по нашему омскому «стиховому» цеху.
Сочно, колоритно писал Николай о близких ему людях, хотя бы о своих братьях, и тут уж, в такой теме, не смоделируешь чувство, не наиграешь его:
Нас три брата.
Мы идём с покоса.
Над деревнею
Густеет синь.
Старший брат
Посматривает косо
На проулок –
Там, где магазин.
Нас три брата.
Мы идём с покоса.
Алый занимается закат.
Младший брат,
Кудрявый и курносый,
Загляделся долго
На девчат…
Нас три брата.
Мы идём… А лето
Вянет, словно
На лугу трава.
Средний я.
Я думаю:
— Об этом
Напишу
Хорошие
Слова.
Всё примечательно в этом стихотворении – от традиционного, чисто русского сюжета о трёх братьях до ненавязчивых примет сегодняшнего дня, от ясной: простоты слога до терпкого аромата сельского предвечерья, так и обдающего тебя при чтении. И ведь нет же никаких прямых указаний в строчках – сама фактура стихотворения, сам воздух его рождает у читателя ответное чувство.
Жаль, что не смогу привести и другое стихотворение-воспоминание поэта, где речь идёт о покупке белой рубахи и о первой любви, – стихотворение длинное, из одиннадцати строф. Да это не беда, раскройте книгу на стихах «В том августе…» и давайте прочтём их: кто впервые, а кто в который уж раз. Уверен, душу заденет и у тех, и у других. Там – скажу в продолжение разговора – есть такие строки:
Как лучше мне слова мои сложить,
Чтоб только песня, песня получилась?
Очень точное, искреннее признание! Николая Разумова, как любого прирождённого поэта, всю жизнь терзала и мучила одна любовь – любовь к поэзии, одна служба – служение слову. И не потому ли так убедительно звучит его «объяснение в любви» не к кому-нибудь, а к писательскому дому:
И вовсе опадали тени,
Когда по лестнице крутой,
По лестнице, где все ступени
Скрипят святою высотой, –
Я поднимался к милым лицам,
По-детски просветлев лицом…
Пожалуй, кому-нибудь покажется после знакомства с книгой Разумова, что в его стихах явственно звучит «нотца» Есенина и Рубцова. Возможно, это так. И всё-таки я бы не поставил это в вину поэту. Да, он учился всю жизнь у этих прекрасных русских поэтов и учение было благотворным, продуктивным. Но Николай всё равно смог оставаться при этом самостоятельным, «сибирским». Да и к тому же плохо ли, что перед твоими глазами всегда стоит образ любимого поэта, стоит в таких подробностях, как будто это живой человек – знакомый тебе до малейшей чёрточки. Было так и у Николая. Помню, я написал как-то стихи, где была строка о «шестирублёвом шарфике Рубцова». Коля прочитал и воскликнул: «А ты знаешь, что друзья так ведь и звали Рубцова – «шарфик»! Нет, я не ведал этого, так совпало в стихах случайно, но Разумов, казалось, знал всё, что было связано с судьбой и творчеством Рубцова. Наш земляк был родственен своему тёзке какой-то чисто русской бескорыстностью жизненных поступков, искренностью творческого поведения.
СИБИРСКИЙ КРАЙ – тема многих стихов Николая Разумова. Вот он рисует картину из деревенского детства – широко, эмоционально:
Завтра – утро.
Телега и пара коней –
Чернь с отливом по крупу и гриве.
Гром – греми,
Ливень – лей,
Сатана – сатаней!
Нет меня по округе счастливей…
А рядом с этими восторженными, по-юношески озорными строками соседствуют слова, которые произнёс сосредоточенный, погружённый в созерцание родной природы, неравнодушный ко всему живому человек:
В увалах лёг туман белёсый
И слышно, будто бы вблизи –
За бакеном, на дальнем плёсе,
Всплывая, плещутся язи.
Звезду высокую обронят
Над сочным лугом небеса,
И на причаленном пароме
Затихнут тихо голоса.
Или – такая миниатюра, в которой трудно разделить человека и окружающую его природу, где строки невозможно подвергнуть холодному анализу, разъять на составные элементы. Иными словами, стихи, в которых возникает истинный поэтический голос:
В лесу, откуда лишь вчера
На юг грачей метнулась стая,
Сегодня – сразу, вдруг, с утра
Осина стала золотая.
Виною, знаю, в том пора
Осенняя, но я не знаю,
С какого холода и зла
У человека прядь седая.
В стихах Николая Разумова немало элегических строк, порою явственны тревожные интонации, но не ими одними представлена его палитра. Смотрите, как солнечно, светло льётся его слово, когда он пишет золотую пору сибирского «лета-летушка»:
Молодое, ладное, хмельное
Это лето – летушком зову.
Словно я над тёплою волною
Далеко и медленно плыву.
Мне не надо крыльев для полёта.
Уплывая в солнечном тепле,
Лишь окликнуть хочется кого-то
И сказать, что лето на земле.
А какое острое ощущение чистоты и белизны пронизывает вас в стихотворении «Возвращение в снегопад», одном из лучших у Разумова, где картины далёкого детства – с зимою, с мальчишескими снежками, со снегом на тулупе отца – сливаются с чувством нынешнего взрослого человека, который уж и сам стал отцом:
Рыжий мальчик, в деревеньке на Оми,
Колька Разумов, с собой меня возьми.
Буду маленьким, я буду очень рад.
Забери меня в косматый снегопад.
Я всё помню. Ничего я не забыл.
Снегопад меня снежками залепил.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спать ложился он на крыше у трубы,
На скворечнике, на жердях городьбы.
На плечах отца он вваливался в дом.
И с тулупа тихо стаивал потом…
Снегопад мой,
Снегопад мой,
Снегопадушка!
Дочь из школы прибежала.
Здравствуй, Аннушка!
Нежность ко всему живущему – вот ещё один нерв стихотворений Николая Разумова. И эта, искони русская, черта нашей поэзии воплощается у него в новых, свежих красках, – хотя бы в другом стихотворении, тоже посвящённом дочери. Сколько в нём ласки, живописности любящего взгляда – при очень экономном расположении слов и тонком соблюдении тональности интонации:
Дождь уснул в траве, он полевые
Вызеркалил гладью колеи.
Дальше облака плывут вдали –
Кучевые, белые – любые.
Им нельзя побегать по земле
Босиком, разбрызгивая лужи.
Там – за лесом, за рекой – в селе
Крупный дождик тоже очень нужен.
Соберутся в стаю на пути
К молодым зелёным огородам.
И припустит снова дождь идти
Над забавным маленьким народом.
Немало добрых, искренних строк написал Николай Разумов. И думается, что его земляки заметят, оценят и полюбят их, что многие из строк поэта придутся им по душе, ведь именно в людях видел поэт свою надежду, именно им верил больше всего:
К вам, люди, возвращался каждый раз
И только к вам протягивал я руки.
Моя надежда, солнце моё – в вас,
Для вас навеки сердца перестуки.
…Что говорить – не хватает нам, его друзьям, нашего суматошного, нашего прекрасного Николая – Коли Разумова. И долго ещё не будет хватать; может быть, все годы, которые нам суждено прожить на берегах родной – нашей и его – реки.
Владимир Макаров.
|
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
см. релиз / текст в библиофонде
см. релиз / текст в библиофонде
см. релиз / текст в библиофонде
начало статьи