NB0000025 — В.Ф.Балачан — Выше веры и любви — (2013) - НООБИБЛИОН - Эссе-клуб ОМ - Публикации

Сорок третья страница. Ещё тогда я подумал: может быть, оно и написано было в сорок третьем – самом страшном и переломном году. К сожалению, даты в той книге не были указаны. С той глубоко памятной поры я стал относиться к своим стихам с предельной строгостью – насколько хватало мастерства и опыта. Я так старался в этом отношении, что меня даже похвалил тогдашний руководитель творческого семинара, доктор филологии, вице-президент Международной ассоциации литературных критиков Александр Алексеевич Михайлов. Я и до сих пор пользуюсь этим приёмом в работе над стихами.

Скоро – семьдесят пять. Если доживу, то это произойдёт не раньше 10 февраля 2014 года. А родился я в маленькой деревеньке Старо-Ярково, которую наши предки поставили на берегу озера Чаны в Барабинской степи, раскинувшейся на всю Западную Сибирь – от Иртыша и до Оби. У матери с отцом нас было шестеро – четыре брата и две сестры. В былые времена, когда к литературе относились со здравым смыслом и когда меня на встречах с читателями спрашивали о семейном положении, я всегда говорил правду: у отца четыре сына, старший умный был детина, двое средних – так и сяк, я – самый младший. Одиноким женщинам и девушкам в отношении меня далеко идущих планов не громоздить. Женат. Двое детей.

Первое стихотворение написал в 18 лет. Нечаянно как-то получилось. Оно само ко мне пришло в морозную весеннюю ночь 1957 года – на конюшню – была моя очередь дежурить. (Вообще в нашем колхозе я испробовал все или почти все рабочие должности: был копновозом, косарем, пастухом, скотником; возил сено, ставил стога, пахал и боронил землю, сеял пшеницу и другие полезные злаки.) Естественно, в то дежурство у меня не было с собой ни карандаша, ни бумаги. Утром, когда я пришёл домой, записал его на тетрадный листок, свернул его треугольником и послал в Барабинскую районную газету «Коммуна». Через несколько дней, а именно 14 марта, я вместе с «Коммуной» в руках прыгаю в нашей избе до потолка, приговаривая: «Ай да, Вовка! Ай да, сукин сын!». А в нашей деревне, как и в любой другой – с одного краю чихнёшь, с другого кричат: «Будь здоров!». Не успел я досыта напрыгаться, как в избу вошёл батя, молча вырвал из моих рук «Коммуну» и, ни слова не говоря, вышел. Он тогда и всю свою короткую жизнь проработал кузнецом. Был физически очень сильным человеком. На замечания однодеревеньщиков, почему, мол, не даёшь сдачи своим обидчикам, он застенчиво отвечал: «В тюрьме неохота сидеть…».

Колхозная кузница и плотницкая мастерская стояли рядом. Сюда часто приходили мужики – посидеть на брёвнах, покурить, поговорить, вспомнить старину, и политику не обходили стороной.

Позже, когда отца уже не стало, мне рассказал о том случае наш колхозный мельник Иван Михайлович Сухинин: «Приходит Фёдор Михайлович – сам не свой, держит в руках газету и, показывая на стихотворение, говорит: «Мужики, у меня два класса образования, мать совершенно неграмотная, а Володька-то, а Володька-то, а Володька-то… Чо делать-то мне?». А мужики, похохатывая, отвечают: «А чо у тебя ремня нет, чо ли?».

Первая книжка стихов «Теплынь» вышла в Новосибирске в 1969 году, когда за моими плечами было уже тридцать лет и семь классов образования.

Помню: тоже радовался, но гораздо скромнее, спокойнее. Жил я тогда в новосибирском городе Куйбышеве и работал в районной газете, отпросился у редактора на два-три дня – съездить в Старо-Ярково и подарить «Теплынь» своим братьям и сёстрам. Книги я подписал и разнёс им где-то в полдень, а вечером собрались у старшего брата Ефима Фёдоровича, чтобы «обмыть» это дело. Один из средних братьев Пётр Фёдорович – видимо, дома успел прочитать всю книжку и посреди застолья спрашивает меня:

— Ну и сколько же тебе заплатили за эту книжку?

— Девятьсот рублей, – отвечаю.

— Из какого расчёта?

— Девяносто копеек – за строку.

Пётр Фёдорович достаёт из кармана книжку (должно быть, заранее наметил, что спросить) и, показывая на стихотворение, где отдельной строкой было напечатано слово «Эх!», спрашивает меня:

— И за это слово тоже! девяносто копеек?

— Конечно, – отвечаю.

— Э, брат, я бы «наэхал» тысяч на пять…

Теперь даже вспомнить этот разговор интересно, ведь сейчас, во всяком случае, у нас, в Омске, за книги местных писателей не платят ни копейки, хотя на покупку хоккеистов расходуют миллионы долларов. Зато – сколько пыли в глаза: мол, мы и писателей не обходим стороной. Такой вот выходит перекос – не в пользу духовной жизни наших земляков…

В 1961 году меня призвали в Армию. Проехал через Урал и почти всю советскую Европу – до будущего Северного космодрома. В то время – секретная воинская часть.

После карантина и курса молодого бойца нам, новобранцам, показали то самое «ружьё», с которым мы «будем отвечать на агрессивные происки врага». «Ружьё», придуманное человеком на человека, меня настолько ошеломило, что уже подросшие за сорок дней карантина волосы приподняли солдатскую шапку на голове. До этого дня я видел всего-навсего отцовское охотничье ружьё 16-го калибра, с которым и сам нередко ходил на охоту. Позже я узнал, что эти машины выносили на орбиту первые искусственные спутники Земли и первых космонавтов.

В детстве мне очень хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на Героя Советского Союза. И в Армии я не только увидел, но даже целую ночь охранял дважды Героя Советского Союза, Маршала Советского Союза, Министра обороны СССР Родиона Яковлевича Малиновского. Однако этот пожилой уже и толстый дяденька в военной форме никак не укладывался в моём сознании с образом настоящего героя. Зато когда приезжали в нашу часть будущие космонавты (к тому времени уже строились некоторые объекты космодрома), эти молодые, здоровые и весёлые ребята, произвели на меня гораздо большее впечатление. Должно быть, то самое чувство, какое я испытал бы в детстве, если бы кто-то из наших деревенских мужиков вернулся домой Героем Советского Союза, ворохнулось в моей душе при виде космонавтов.

Отдавал я «долг Родине» ровно три года: 21-го ноября 1961 года приехал в часть, выехал из части 21 ноября 1964 года. Генералом стать не мечтал, хоть и предлагали пойти на офицерские курсы. Маршальского жезла в ранце не носил – какая-то неведомая сила, меня тянула в родные края, тем более, что в «Сибирских огнях» перед концом службы появилась первая публикация моих стихов. Тем не менее, до сих пор считаю, что Армия – самая Высшая школа жизни.

В моём сознании как-то так сложилось ещё в детские годы: я совершенно искренно и свято считал, что учитель вообще не ест, видимо, потому, что моё поколение росло во время войны на лебеде и жмыхе, и, разумеется, не ходит в туалет.

Поэты – тем более!

Впервые «живого» поэта я увидел в 1968 году – Илью Олеговича Фонякова. С его лёгкой руки меня рекомендовали на Пятое Всесоюзное совещание молодых писателей в Москве. Март 1969 года. Там впервые увидел и «живого» критика – Александра Алексеевича Михайлова. Позднее он написал «предбанник» к моему первому, если можно так назвать, избранному – в 176 страниц.

Отдавая высокую и заслуженную честь учителям, считаю, что немаловажную роль в становлении творческого характера, если не большую, играет самообразование. Как-то на закате счастливого времени голицынского Дома творчества писателей я впервые увидел и познакомился с Николаем Ивановичем Тряпкиным и с благодарностью сообщил ему, что он у меня самый лучший заочный учитель, прочитал на память несколько его стихотворений и показал своё – «Пожар». Николай Иванович молча прочитал и, трудно выговаривая слова (врождённый дефект речи), сказал: «Вези в «Советскую Россию».

Через день я подарил ему газету с этим стихотворением – его сразу же поставили в готовящийся номер. Николай Иванович пробежал глазами публикацию и как-то просветлённо и возвышенно сказал: «Никогда, бы не подумал, что в Сибири у меня есть ученики». Теперь – по прошествии многих лет – я полагаю, что сказал он так, чтобы продлить мою радость столь скорой публикации, утвердить и закрепить в моём сознании своё согласие на заочное учительсгво.

Как Николай Иванович Тряпкин, так и, пожалуй, Сергей Александрович Есенин, Николай Михайлович Рубцов, Василий Дмитриевич Фёдоров, Виктор Фёдорович Боков, Юрий Поликарпович Кузнецов, Борис Терентьевич Примеров, Станислав Юрьевич Куняев и немногие другие ни сном, ни духом не знали и не знают, что были и остаются моими учителями.

Песенному делу я учился и учусь у Виктора Гавриловича Захарченко – многолетнего художественного руководителя Кубанского казачьего хора, с которым дружим уже более сорока лет.

Большую помощь мне оказали в своё время новосибирские поэты Леонид Решетников, Елизавета Стюарт, Александр Плитченко, Нинель Созинова, Геннадий Карпунин. Им я бесконечно благодарен.

Когда-то Сергей Александрович Есенин молодому поэту Вольфу Эрлиху – впоследствии одному из своих убийц – сказал: «Хочешь быть поэтом – имей Родину Не будет Родины – всё псу под хвост пойдёт…».

Для меня родина, – не пространственно-географическое понятие, это конкретная территория с конкретными людьми, которые со своими традициями, деяниями и устремлениями создают ту духовную атмосферу (или, как теперь принято говорить, ауру), в которой рождается и вызревает для каждого человека в отдельности и отслаивается осадком в его душе это священное понимание Родины. От него, как от дерева, отпочковываются и растут отдельными ветвями любовь и долг, честь и совесть, мечты и надежды, верность и сострадание и т. д. и т. п.

К этому времени у меня вышло 16 книг стихов и две прозы. Считаю идеальным образцом писателя Александра Сергеевича Пушкина. Если эту мысль развить в религиозном русле, то его апостолами можно назвать Крылова, Некрасова, Лермонтова, Кольцова, Тютчева, Бунина, Есенина, Павла Васильева, Твардовского, Рубцова, Юрия Кузнецова…

Как известно, у Христа было 12 апостолов. Поэтому одно место резервируется для Иуды. Сегодня много творческих индивидуумов претендует на это место. Между ними идёт ожесточённая и бескомпромиссная борьба: кто больше выльет помоев и грязи на русскую историю и культуру – тот и займёт это резервное место.

О своём творчестве говорить считаю неприличным: и сделано мало, и задуманного очень много – хватит ли времени всё это осуществить. Я полностью согласен с мнением классика: о стихах можно говорить, но – не нужно.

Время – самый строгий редактор: взвесит и решит, что оставить потомкам, а что опустить в забвение.

OM	Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру лицами младше 18 лет и гражданами РФ других категорий (см. примечания). © ОМ 2003-2024
OM	НАВЕРХ UPWARD