Гротескный мир Аркадия Кутилова.
«После тяжкой атаки…»:
опыт целостного анализа стихотворения
Вначале о предыстории избранной мной темы. В ноябре 2010 года в докладе на Кутиловских чтениях (Омский литературный музей) я попытался поставить вопрос о степени талантливости поэта, найти в нём, если возможно, свойства настоящего художника. Кажется, это удалось: на материале самой крупной публикации Аркадия Кутилова, книги избранных произведений «Скелет звезды» (Омск, 1998. – 400 с.), проявились и масштабность творческой личности автора, и его внутренняя свобода, и чувство собственного пути, и неожиданность поэтического мышления, и богатство поэтики стихов и прозы. А содержательную адекватность формы – действует ли в поэзии Кутилова закон единства формы и содержания – я попробовал понять в целостном анализе стихотворения «Раскидистый клён, расфуфыренный в прах…», созданного поэтом, по-видимому в поздние годы творчества. И хотя результаты анализа оказались обнадёживающими, я убедился, что одного произведения мало для решения вопроса о том, действительно ли мы имеем в Аркадии Кутилове истинного художника или всё же талантливого беллетриста. И значит – нужно продолжать аналитическую работу.
Признаюсь, для выбора первого объекта изучения я перебрал немало текстов Кутилова, способных «выдержать» целостный подход в анализе, методологически необходимого, по моему убеждению, для интерпретации произведения поэзии как искусства. Ещё более обширным был круг стихотворений при определении объекта для нового исследования. Но и он, как мне представляется, не исчерпывает художественного потенциала автора. Поэтому имманентный анализ стихотворной новеллы «После тяжкой атаки…» может дать не окончательный, а лишь промежуточный результат.
* * *
Б.Слуцкому
После тяжкой атаки
приказал командир:
— Мне медали и краги,
да почистить мундир…
Полк собрать у траншеи,
музыкантов – ко мне…
…Командирская шея
вся горела в огне.
И сказал командир
перед грязным полком:
— Вы храбрейшие в мире –
кулаком и штыком!
Вы от крика вставали
монолитной стеной…
Вы трусливые твари,
как и все под луной!
…Командирская шея
багровела в траншее…
Изумлённо крестился
бледнолицый солдат…
— Трусы, выйти из строя!
Расстреляйте героев!
А потом вас самих
расстреляет наряд…
Трусы вышли из строя
и под марш боевой
окружили героев
грязно-серой канвой.
И траншею, и поле
тяжелила, как дождь,
командирская воля,
командирская мощь.
Командирская сила
разгоняла тоску…
— Дай верёвку и мыло! –
он сказал денщику.
Грохотал автомат,
и гроза грохотала,
ветви радостных молний
приникали к земле…
Через час ни героев
и ни трусов не стало.
Командирская шея
отдыхала в петле.
В кратком комментарии к этому стихотворению составитель тома Геннадий Великосельский, близко знавший поэта, хранивший ещё при жизни Кутилова его архив, сообщает, что посвящение произведения советскому поэту Борису Слуцкому «является своеобразным вызовом поэта-пацифиста поэту, воспевающему героику войны» [4, с.388]. Не будем до начала анализа, преждевременно спорить о пацифизме этого текста, надеемся, что целостность подхода даст нам понимание того, какой гранью открывается здесь отношение поэта к войне. Заметим только, что у Кутилова действительно есть немало пацифистских произведений («Муха», «Пацифистское», «Армия», «Полкойнику N»). Размышляя о посвящении стихотворения, важно отметить его скрытую полемичность, творческую свободу автора и то, что здесь проявляется эстетический закон, открытый Ю.Тыняновым – отталкивание как главная диалектическая особенность литературного развития.
Стихотворение Кутилова живёт также по жанровому закону новеллы, и потому его доминантой является сильный драматизм, который проявляется прежде всего в парадоксальности резко контрастного, доходящего до абсурда сюжета. Можно понять, почему в полку, который только что выдержал тяжкую рукопашную, штыковую атаку («Вы от крика вставали // монолитной стеной»), так много оказалось трусов – они перед расправой, расстрелом «окружили героев грязно-серой канвой». Но поначалу кажется неясной причина тотальности расправы со всем полком – и с трусами, и с «храбрейшими в мире – кулаком и штыком». Не презрение ли командира, безоговорочно убеждённого в том, что «все под луной» «трусливые твари»? На фоне безмолвного коллективного образа солдат полка, разделённого на героев и трусов, выделена одинокая реакция бледнолицего солдата, который изумлённо крестится в ответ на страшное обобщение командирских слов.
Скупо, но выразительно представлен в стихотворении центральный образ командира полка: рефреном даётся как важнейшая деталь его портрета багровеющая, красная шея, непререкаемо авторитетно и афористично слово его приказов. В нём нет и тени рефлексии, не подвергаются сомнению, даже намёка нет на протест или сопротивление и его беспощадные действия, закреплённые логикой самоубийства. Драматизм стихотворения Кутилова усилен разнообразными контрастами, композиционными, ситуационными, стилистическими. Так, рядом победа полка в атаке и его уничтожение. Или:
Командирская сила
разгоняла тоску…
— Дай верёвку и мыло! –
он сказал денщику.
Смертельное и по-своему праздничное карнавализуются, сближаются, соединяются в целое в последнем событии истории полка. Командир приказывает:
— Мне медали и краги,
да почистить мундир…
… музыкантов – ко мне…
Расстрел производится «под марш боевой». Возможно, в этом можно уловить и отзвук национальной традиции: в трудный бой воины надевали чистое бельё. Или ср. в известном стихотворении К.Симонова: весь в белом, как на смерть одетый, старик…
Для поэтики Кутилова характерны также и цветовые контрасты: багровеющая командирская шея – бледнолицый солдат – серая канва трусов. В этом же контрастном образном ряду оксюмороны стихотворения: трусы и герои объединены афоризмом командира, а под грохот автоматов в «ветвях радостных молний приникают к земле» разряды грозы и солдаты гибнущего полка.
Характерна графика второй строфы, разделенной автором как бы на двустишия большим пробелом и двойным многоточием:
Полк собрать у траншеи,
музыкантов – ко мне…
…Командирская шея
вся горела в огне.
Здесь контраст, обозначенный графически, выражен и пластически, и композиционной нестыковкой. Так, в драматических контрастах, в полярных противоположностях, в рефрене пластической детали (командирская шея), в строгости отбора событий сюжета стихотворной новеллы рождается у Кутилова единство произведения, единство стиля, или «склада» стихотворения, его движения, а в них, по утверждению В.Брюсова [3, с.107], живёт характер, душа поэтического текста.
Доминантой стиля у Аркадия Кутилова становится также экспрессивность, напряжённость. Начнём рассматривать этот вопрос с наиболее очевидного. Это многочисленные повторы одинаковых слов, строк, синтаксических конструкций, аллитераций, анафор (командирская воля, командирская мощь, командирская сила; грохотал автомат и гроза грохотала…). Это повелительный императив, риторика обращений и восклицаний. «…Синтаксис, – по наблюдению ещё Валерия Брюсова, – более приспособлен к речи, воспитанной… на военных приказах, более отвечающей быстроте современной мысли, привыкшей многое только подразумевать» [3, с.107]. Эти новые возможности энергетически «заряженного» синтаксиса мощно использует Кутилов, у которого в основе сюжета – неукоснительность исполнения любого, даже абсурдного приказа командира.
Теперь о более сложных приёмах динамизации стиха. Кутилов всё стихотворение решает в двухстопном анапесте.Трёхсложник здесь не даёт смягчения интонации: в нём всего две стопы и к тому же в 13 строках из 44 (почти треть) в первой стопе имеются дополнительные сверхметрические ударения (после тяжкой атаки, мне медали и краги, ветви радостных молний, вы от крика вставали, трусы вышли из строя…).
«Что такое поэт? – задавал себе вопрос Александр Блок в одной из программных статей. – Человек, который пишет стихами? Нет, конечно… Он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он сын гармонии» [1, с.519]. Правда блоковского и пушкинского определения (ср. реплику Моцарта из маленькой трагедии о «сыновьях гармонии») подтверждена и творчеством последнего поэта русского Серебряного века Арсения Тарковского: «Цель поэзии неизменна – внесение гармонии в хаос» [5, с.87].
В ритмической организации стихотворения Аркадия Кутилова мало ощущаешь тяготение к гармонии – слишком много в нём диссонансов. Наверное, это и правильно? – какая может быть гармония в изображаемом поэтом абсурдном мире! Так, нет единого рисунка в графическом ритме: 2 и 4 строфы разделены пробелом и большими паузами – многоточиями после второй строки. К тому же в 4 строфе нельзя не сделать внутренний пробел: мешает оксюморонное соединение 1, 2 строк и 3, 4:
Вы от крика вставали
монолитной стеной…
Вы трусливые твари,
как и все под луной!
Нет гармонии и в организации рифмовки: а) она утрачивается в 6, 10, 11 строфах, из 5-й рифма переходит в 6-ю, из 6-й – в 7-ю, из 10-й – в 11-ю; б) в 7-ми строфах (1, 2, 3, 4, 7, 8, 9) единая композиционная комбинация рифм, в 5-й и 6-й строфах – иная. А две заключительные строфы по существу утрачивают рифмовку, тем самым выделяя, подчеркивая трагический финал. Ещё один активно повторяющийся приём, усиливающий динамизацию материала: в большинстве строф (9 из 11) короткая синтаксическая фраза укладывается в двустишие, и только в двух катренах (7 и 8) автор отступает от этой закономерности и фраза удлиняется до четырёх строк.
Наконец отметим спрессованность, сжатость художественного времени в стихотворении Аркадия Кутилова. Так, сразу после тяжкой атаки и рукопашной следует приказ командира; сразу, без малейшего промедленья, перед строем полка отдаётся его беспощадный приказ, и под боевой марш оркестра он тут же исполняется, – повествование новеллы не отвлекается на эпические и иные комментарии и объяснения причин страшных событий. И тут же, сразу автор сообщает читателю о трагической развязке – гибели полка, только что выдержавшего страшную штыковую атаку и уничтоженного железной волей своего командира. Полегли все – и правые, храбрейшие, и виноватые, трусы.
Возникает вопрос, в чём же смысл этой невероятной по жестокости и бессмысленности истории, придуманной Аркадием Кутиловым? Но, может быть, в том-то и дело, что смысла в ней нет – настолько жесток и абсурден этот военный сюжет. Здесь снята грань между правдоподобием и фантасмагорией. Гротескное преувеличение усиливает жестокость, драматизм не только войны, но и всей пережитой нашим обществом эпохи. Аркадий Кутилов находит в теме последней Отечественной войны такой гротескный ракурс, который выводит образ воссозданного события «за пределы вероятного, деформируя его» [2, с.61] эстетически. Но в этой деформации правды о войне, возможно, проступает мысль об абсурдности войны как таковой, ибо нелепа гибель полка, вышедшего из боя с победой, как абсурдна диктаторская мощь командирской воли.
В экспрессивности «склада», движения лиро-эпического стихотворения Кутилова позиция автора, не выходящая к читателю напрямую, тенденциозно откровенно, в произведении воплощена художественно. Возможно, также, что в гротеске решения темы проявляется и более широкое, чем изображение Великой отечественной войны, – черты, приметы тоталитарной эпохи, где диктаторские воля и сила так долго определяли жизнь и судьбу и отдельного человека, и целого народа.
Общий вывод имманентного анализа: у Аркадия Кутилова безусловно есть настоящие стихи художника. Но их пока найдено в его большом творческом наследии маловато. Нужно искать ещё!
В. М. Физиков
Омск, 2011
Литература:
1. Блок Александр. Собрание сочинений : В 6 т. Т.5. – М. : Правда, 1971. – 560 с.
2. Борев Ю. Гротеск // Словарь литературоведческих терминов / Ред.-сост. Л.И.Тимофеев и С.В.Тураев. – М. : Просвещение, 1974. – 512 с.
3. Брюсов Валерий. Собрание сочинений : В 7 т. Т.6. – М. : Худ.литература, 1975. – 655 с.
4. Кутилов Аркадий. Скелет звезды : Стихи, поэмы, проза. Илл.автора. Сост., вступ. ст. и комм. Геннадия Великосельского. – Омск : Омское кн. изд., 1988. – 400 с.
5. «Я жил и пел когда-то…» : Воспоминания о поэте Арсении Тарковском / Сост. М.Тарковская. – Томск : Водолей, 1999. – 352 с.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи