В настоящее время должное внимание историков литературы двадцатого века уделяется лишь крупнейшим представителям русской поэзии: С. Есенину, В. Маяковскому, А. Ахматовой, М. Цветаевой, Б. Пастернаку, О. Мандельштаму и другим. Однако литература не может держаться исключительно на плечах общепризнанных авторитетов, поскольку является системой, в которой каждая составляющая важна и должна быть исследована. В противном случае нарушается многоголосие национальной литературы и её целостность.
Изучение творчества А. П. Кутилова представляет особый интерес на сегодняшний день, поскольку научных статей и работ, посвящённых непосредственно творчеству поэта очень мало, и в основном они несут поверхностный характер. Цельного исследования творчества А. П. Кутилова до сих пор не проводилось, хотя оно необходимо ввиду того, что творчество поэта актуально и востребовано сегодня.
Новизна данной дипломной работы в первую очередь в том, что исследования по творчеству поэта затрагивают лишь частные вопросы (анализ одного стихотворения, либо стихотворного цикла) и не касаются общего углублённого изучения всего творчества. Не издано до сих пор сборника, полностью отражающего творчество поэта, хотя потребность в этом у города-миллионника имеется.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что материалы и результаты исследования восполняют пробел в отечественном литературоведении, связанный с изучением авторов «второго ряда», региональных авторов, без учёта которых невозможно составить объективное представление о культурном процессе эпохи. Полученные выводы позволят определить место и роль Аркадия Кутилова в истории русской литературы 20-го века.
Практическая значимость заключается в том, что данное исследование вносит существенный вклад в изучение региональной литературы. Полученные в результате выводы могут быть использованы для подготовки более объёмного исследования о жизни и творчестве поэта, научной диссертации, для создания сайта, посвящённого Аркадию Кутилову и т. п.
В настоящее время творчество А.Кутилова изучено недостаточно. Большинство исследований не проникают вглубь изучаемой проблемы, а касаются лишь анализа отдельных стихотворений, сопоставляют их с биографией поэта, выявляют основные изобразительно-выразительные средства.
Жизнь Аркадия Кутилова – это отчаянная попытка двигаться вперёд, не оставаться на месте, разрушить границы в себе самом, это вечная борьба с двумя империями, которые мы определим, как внешняя и внутренняя. Под внешней империей нужно понимать окружающий мир, который давил на поэта постоянно, систему, существовавшую в нашей стране в эпоху «застоя», внутренняя империя же – это тоже система человеческих взглядов, убеждений, ценностей. Как внешняя империя подчинена своему центру Москве и зависимым от неё областным центрам, так внутренняя империя имеет своё определённое ядро. В данном случае это душа Кутилова, мечущаяся, скитающаяся, бродяжничающая, как и он сам, не находящая себе приюта. Человека можно посадить в тюрьму и психушку, душа же неподвластна замкам и стенам, душа будет «вне» тех же замков и стен.
Я исключенье всяких правил,
с мировоззрением кривым…
Мой мозг трагично неисправен,
и уж ничем не исправим.
Говорит сам о себе автор, мир которого «не больше, чем товар». Смириться с этим до боли сложно, сойти с ума, не найдя себе места на земле, – легче, но Кутилов не может позволить себе не бороться, так же как мир не может принять поэта, который под него не подлаживается. Смысл жизни поэта – борьба, утрата этого смысла привела бы к духовному падению, к потере существующих истин. Кутилов борется до конца, и нельзя сказать сейчас, что в конечном итоге внешняя империя победила поэта, раздавив его в своих страшных тисках.
«Всё как будто в порядке», – говорит Кутилов в стихотворении «Автопортрет». И уже в этой строке можно увидеть противостояние с самим собой, с собственной империей. «Как будто» – слово, заставляющее нас задуматься и понять, что душа Кутилова в поиске, она не может примириться с этим «как будто», но ничего не может поделать. Автор не просто готов отдать за свою песню полтинник, вместо пяти копеек, он хочет, чтобы от этой песни «дрогнул мир» и она грянула в сердцах потомков «сквозь жесть и холод эсперанто».
Чужд Кутилову «транзисторный лепет», понимание того, что в нём «мир тоскует» и «люди песни поют не свои» не отпускает автора:
«А в стране дураков стонут лебеди, плачут камни и ржут соловьи», – делает печальный вывод он.
Пытаясь вырваться из ненавистной страны дураков, Кутилов пробует создать свой личный космос, свою «голубую звезду», от которой в итоге останется только скелет, и это неизбежно. Кутилов не только за яркость, прежде всего он за теплоту, не только «внутри», но и «вне».
Моя звезда работает исправно,
моя родная личная звезда…
Она зажглась сравнительно недавно,
зажглась внезапно…
Думал – навсегда…
Но остывает в сумраке холодном,
и вдруг погаснет в нынешнем году…
…Пустыня – льву,
лес – птицам беззаботным,
а мне – зажгите новую звезду!
Но холодный свет звезды не может принести долгожданного тепла. Ночь мертва, если она не охвачена «костром, как волненьем». Новых звёзд никто не зажигает, может быть, потому, что это никому не нужно. «Убиты звёзды. Погасло солнце», – пишет Кутилов в стихотворении «С мечтой бескрылой…» В этом же стихотворении он подводит итог своего видения окружающей его внешней империи:
Мой мир стандартен
и одинаков
в дурмане маков
и прочих злаков,
в кошмаре криков
пустых упрёков,
в марихуанском
бреду пророков,
(в тоскливых буднях
тюремных сроков).
Я в этом мире
проблем не вижу…
А если в мире нет проблем, он превращается в субстанцию, которой новые идеи и смелые предложения мешают спокойно спать в маковых зарослях. Единственное, на что автор может рассчитывать, это смерть «в обнимку с мечтой бескрылой» и на собственную могилу, которая украсила бы мир. Но и этого «минимума» Кутилов не получает, после смерти его стараются забыть, «замолчать», надеясь стереть и с лица земли, и с человеческой памяти.
Когда над телами убитых
враги распивают вино,
убитым уже не обидно,
убитым уже всё равно…
(«А мысли шагают коряво…»)
Одинаковость и повседневность ненавистны Кутилову. Он разоблачает самого себя в стихотворении «Я вам пишу звездой падучей…», показывая в нём поэта, который поёт несмело о рождении новой зари и как скифский орден, подделывает свой талант:
Как я дружу с нейтронным веком,
как ярким словом дорожу…
И как не стал я человеком,
я вам пишу…
Кутилов отмечает, что его собственный внутренний огонь бесполезен, «безыдейные всхлипы не в моде» и чтобы прогреметь в веках, нужно стремиться под бомбы и пули:
Я лиричен и прям, как доска,
так не выжить средь бурь и пожарищ…
Мой огонь – это блажь дурака,
и над ним даже кофе не сваришь.
Но подобная слава не нужна автору, его «хранитель огня» блокнот должен разгрузить от зла, «как коня от тяжёлой поклажи».
Кутилов навсегда останется поэтом лиричным и прямым, но он не может быть однообразным, чувства, которые автор вгоняет «в гробики стихов», различны. Не являясь ни в коей мере индивидуалистом, он не описывает свою сложную полную невзгод и лишений жизнь, понимая, что сейчас есть темы куда важнее индивидуальной частной человеческой судьбы. Кутилов не идёт по принципу «Расскажу о себе, и пусть мир узнает, как на самом деле плохо», он копает глубже, не успокаиваясь на том, что лежит на поверхности. Можно воспринять данность, а можно данность осознать, донеся её потомкам спустя два десятилетия.
Рассмотрим эволюцию взглядов автора, сопоставив стихотворение «Самоубийца», с далеко не пессимистичным выводом:
Я дал себе слово
до смертного срока
дыханьем своим дорожить!
И выплеснул яд,
и докушал сороку,
и вышел на улицу – жить!
И одно из последних дошедших до нас стихотворений:
Меня убили. Мозг втоптали в грязь.
И вот я стал обыкновенный жмурик…
Моя душа, паскудно матерясь,
сидит на мне. Сидит и, падла, курит!..
Что можно заметить? Душа, которую мы определили как центр внутренней империи, отказывается метаться и искать, она просто-напросто устала от гнёта системы, срочно нужна передышка. Но её не может быть как таковой, система только и ждёт уступки со стороны поэта, чтобы победить его, заставить отказаться от борьбы. Но отказаться нельзя. А осознание того, что нужно жить, сменяется приговором «Меня убили». Автор вышел на улицу жить, но улица, подчиняющаяся Системе, раздавила его, не приняла идей и стремлений – «Мозг втоптали в грязь». Что же остаётся бесприютной душе? Автор и не пытается её оправдать, здесь он беспощаден, мы можем заметить, что до последнего автор борется со своей внутренней империей. Да, в последнем стихотворении она победила, но не стоит забывать про слова «Паскудно матерясь». Действительно, рада ли империя собственной победе, что вообще может душа без человека? Только курить? Но огонька от горящей сигареты, как и света остывающей звезды, ничтожно мало, чтобы осветить весь окружающий мир. Человек (по Кутилову) – связующее звено между внутренней и внешней империей. Без этой связи бессмысленно представлять творческую натуру вообще. Стихотворения есть результат выхода из своего внутреннего мира, чтобы Словом противостоять миру внешнему.
В стихотворении «Вкладыш к моей трудовой книжке» Кутилов показывает, что можно и подладиться под законы системы, утверждая, что это приведёт к разрушению, а, следовательно, и к гибели.
Учил детей и им читал по книжке,
как стать вождём, диктатором Земли…
И через год чудесные мальчишки
мою квартиру весело сожгли!
Вторжение внешних факторов во внутреннюю империю очевидно. Квартира, как часть внутреннего мира человека перестаёт существовать, герой попытался свести империи воедино, но понял, что они не уживутся не то что в квартире, но и в мире вообще. Во всяком случае, лучше поздно, чем никогда, поскольку противостояние империй может привести к уничтожению мира, как такового. Поняв это, сам Кутилов находит выход в самостоянии, попытке отгородиться от мира внешнего ширмой. Но квартира была уже сожжена, пришлось «укрываться небом», осознавая, что оно безграничней любой империи и, пытаясь решить один из главных для себя вопросов, как быть самим собой.
Любовь. Любовь человеческую, грешную и святую, испепеляющую и дарующую новые силы. Всё, что окружает, перестаёт существовать, жизнь делится на два периода до и после и границы здесь неосязаемы:
Как вчера
мы любили весь свет,
так сегодня мы любим друг друга.
Принято считать, что у каждого большого поэта есть своя главная тема, которую ему удается раскрыть наиболее глубоко и полно, и точно так же – глубоко и полно – раскрыться в ней самому. У Кутилова и здесь – всё иначе, все по-своему. Трудно назвать тему, где Кутилов уступил бы Кутилову. Его любовная лирика, отнюдь не затмевая прежних стихов, всё же ошеломила читателя – богатством эмоций, неожиданностью поэтических приёмов, пронзительностью интонаций, абсолютно своим, новым, кутиловским взглядом на древнюю, как мир, тему. Стихотворения этого цикла поражают не столько разнообразием тональностей, сколько способностью автора предельно точно и мастерски передать любую из них – от нежных и чистых строф о едва пробуждающемся чувстве до грубоватых, нервных, задыхающихся строк, в которых уже угадывается будущий бунтарский голос поэта:
Я люблю! через горы и годы!..
Я люблю! сквозь любые погоды!..
Я люблю! сквозь погосты-кресты,
сквозь туманы-дороги-мосты!..
Сквозь цветы восковые у морга,
сквозь судьбу, что к молитвам глуха!..
Женщина в поэзии Кутилова существо волшебное, обладающее таинственной, можно сказать, таёжной силой. Не случайно женщина названа солнечной, а значит дарующей жизнь. Стихотворения подобны палитре художника, в них переданы самые тонкие и разнообразные оттенки любовного чувства. В зависимости от чувства меняется ритм, структура текста. Нежные, лирические настроения преображаются в плавный, замирающий от любви текст:
Я впусти тебя в душу погреться,
но любовь залетела вослед…
И теперь на тебя насмотреться
не смогу и за тысячу лет.
(«Кем то в жизнь ты не ласково брошена…»)
И совсем другой темп стиха при передаче страсти. Любовь подобна лавине, чувство переливаются через края строк:
Я люблю! ослеплённо и гордо!
От любви перекошена морда,
от любви перехвачено горло,
от любви не хватает дыха…
(«Я люблю!»)
Героиня Кутилова – существо, с одной стороны, реальное, воспринимаемое как физический объект, с другой стороны, наделённое высшими силами и судьбоносной сутью:
Я люблю вас в танкетках, сапожках…
Но дурею при виде босых!
Это выше изысканной моды –
босы ноги да чёлка со лба…
Это верх совершенства природы…
Это ж надо, – босая Судьба!..
(«Моды»)
Если строка «но дурею при виде босых» – это мощный эротический образ, то «босая Судьба» – категория философская. В одном из поздних стихотворений Кутилова вновь появляется образ «босой», это также существо женского пола, но:
Стихи о девушке босой
вчерашней вызваны грозой…
сгибается от груза
моя босая муза…
(«Стихи о девушке босой…»)
Так в одну нить вплетаются образы женщины, судьбы и музы. И всё это – Она. Дивное, солнечное, окрыляющее существо. Приходящая к поэту в различных обликах, всегда его сопровождающая.
Но Она – Империя безразлична к своему пасынку, глуха, слепа, отвергает любую попытку сближения. Чтобы быть спокойным, лучше не видеть, не слышать, не замечать. Как при жизни поэта, так и после его смерти. Потому и кутиловские строки «Я пока что в России не признан» могут быть актуальны и сейчас.
Стихи Кутилова отличаются повышенной эмоциональностью, оценочностью даже на фоне произведений других омских поэтов, эмоциональный «градус» которых заметно выше некоторого «среднероссийского». Это проявляется, прежде всего, в использовании не нейтральной лексики – почти каждое третье слово в стихах Кутилова (30 % по сравнению с 20-22 % у других авторов) является экспрессивно и/или стилистически маркированным: водичка-поилица, морда, мужик, пичужка, сивер (рег.), добренький, дивиться, захлюстан, искорёжено, уцепиться, щериться, вдрызг и т.д.
Обилие вводных слов и конструкций, междометий, обращений, элементов диалога создаёт ощущение непринуждённого разговора автора/лирического героя произведения с его адресатом/читателем. В то же время эта непринуждённость не означает непременной дружественности, открытости, разговора на равных с любым и каждым:
Мне ближе любая из гадин,
Чем ты, мой читатель-толпа…
Эта же требовательность к собеседнику, даже некоторый снобизм звучат и в одной из «заповедей» Кутилова: «Я буду разговаривать с тобой тогда, когда ты рядом с моими произведениями поставишь свои».
Кутилов вообще парадоксален. В его стихах нарочито перемежается высокое и низкое, глобальное и мелкое, общее и частное. Впрочем, земное (даже подчеркнуто «приземлённое», «заземлённое») и космическое, телесное и духовное, реальное и символическое, сталкиваясь, часто не разводятся, не противопоставляются, а существуют рядом, вместе. Как, наверное, и в жизни: Сидят в луну влюбленные собаки, молчат пока, вбирают голоса…
Собаки лают, а ветер носит,
что наше солнце – в холодных пятнах…
(«Собаки лают, а ветер носит…»)
Рисую знаки Зодиака…
(И вдруг подумаю о том,
куда бежит вон та собака –
с таким торжественным хвостом?!)
(«Скелет звезды?»)
Кутилов – и в этом видится главная особенность его творчества – наследует ту линию русской поэзии, которая восходит к Тютчеву, Заболоцкому, Есенину и Рубцову. В стихах Кутилова оживают древние мифы и легенды, птицы, звери приобретают таинственные очертания. Каждый его образ приобретает глубинный смысл, который может лишь понять человек с просветлённым сердцем.
В творчестве Кутилова также заметны фольклорные мотивы. В стихотворениях «Петух», «Журавлиха с далёкого юга» и др. заметны не только народная стилизация и связь с русскими сказками, но и прослеживается яркая самобытность, подтверждающаяся необычной формой – четырнадцатистишием. Нельзя не отметить такую особенность кутиловского творчества, как умение живописать словами. Он берёт из родника народной поэзии (как Клюев, Есенин, Клычков и другие поэты-деревенщики) неожиданно яркие и сочные краски, которые рассыпаются разноцветными брызгами в его стихах: «синий ветер», «волшебный звон золотистых озёрных лилий», «дроздов прекраснопесенная стая».
Помимо собственного голоса, некоторой необычности тем и практически отсутствия преемственности с кем-либо из предшествующих поэтов, поражает и необыкновенное умение поэта работать с формой. И даже если какое-то его стихотворение явно написано ради неё и исходя из неё, то содержание его не является от этого менее гениальным.
Гори неугасимо,
души моей лампада!..
Но жизнь проходит мимо
в сто раз быстрей, чем надо…
Но эта лампада потухла, оборвалась вольфрамовая нить человеческой жизни. Кутилов искал свободы, на свободе находясь, мечтал о примирении внутренней и внешней империи, понимая, что эти мечты несбыточны. Короткая волна автора оборвалась, не прибив его к какой-либо пристани, а унеся в океан. Теперь можно лишь гадать, примирился ли в июне 1985 года Аркадий Кутилов со своей внутренней империей. И в наших руках сделать, чтобы его примирение с внешней империей состоялось как можно раньше.
Игорь Федоровский
Омск, 2011
* Дипломная работа И. С. Федоровского, выпускника филологического факультета Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (2011 г.).
Также опубликовано:
Чаша : художественно-поэтический альманах. Выпуск второй. Составитель: Н. А. Арзамасцева. – Омск : «Дюма-студия», 2012. – 255 с. : ил.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи