Аркадия Кутилова в последнее время часто упоминают в ряду с П. Васильевым, Л. Мартыновым, Т. Белозёровым, когда говорят об омской литературе вообще и поэзии в частности. Каждый четвёртый из числа опрошенных нами учителей-филологов, библиотекарей, начинающих и профессиональных литераторов (всего более 250 человек) назвал это имя в числе знаковых для омской поэзии (поэтической школы). Чаще звучали лишь имена Т. Белозёрова, Т. Четвериковой, Л. Мартынова. Это говорит о растущей известности поэта, даже некоторой «моде» на Кутилова, хотя и в достаточно узком кругу людей, близких к литературе, имеющих отношение к её созданию, распространению, изучению.
Произведения Кутилова становятся материалом исследования в учебно-научных и собственно научных работах школьников, студентов, аспирантов. Оценка же личности поэта колеблется в сознании нормального читателя (а нередко и исследователя) от смакования некоторых «горячих» фактов биографии и снисходительно-удивленного соотнесения этих фактов и текстов до попыток едва ли не канонизации Кутилова, возведения его в ранг поэта-мученика, поэта-трибуна и т. п.
На наш взгляд, масштаб дарования А. Кутилова таков, что нет никакой нужды в подогревании интереса к личности и творчеству писателя подобными PR-приёмами. Объективная оценка, полагаем, должна вырастать из анализа текста. Не претендуя на исчерпывающий, целостный анализ всего творчества Аркадия Кутилова, представим некоторые результаты наших наблюдений над языковыми и стилевыми особенностями лирики А. Кутилова как составной части современной омской поэзии.
Подобно Л. Мартынову и современным омским поэтам, Кутилов осознаёт свои корни, подчёркивает связь с литературной традицией – в его стихах много литературных имён: Он Пушкина мог не по книжкам любить…; И я там был, мёд-пиво пил, и назывался Пушкин-200…; Работать бескорыстно, безвозмездно, как Пушкину работала свеча…; А сегодня плюёт Есениным чуть не каждая ЭВМ…; В тёмных чащах – таинственный фет, на озёрах – кувшинки-бианки…; Иван-чай, паустовский да мак. Подорожник, ромашка да пришвин…
Эзоп, Шекспир, Лермонтов, Толстой, Блок, Островский, Бальзак, Мопассан, Золя… Плюс имена литературных персонажей…
При этом относительно немного цитат – как явных, вынесенных в сильные позиции текста, так и скрытых, растворённых в произведении. Налицо установка на «своё» слово, в отличие от стилистики постмодерна, ориентированной в значительной мере на слово «чужое» (или «общее»). Если же цитата появляется, то, как правило, интересно обыгрывается, трансформируется:
Нет повести печальнее на свете,
чем быть никем – и тем же умереть…
Заметим, что в стихотворении А. Кутилова «Цвести бесцветно. А сгореть бесследно…» о предназначении поэта и поэзии прямая цитата из «Ромео и Джульетты» Шекспира (естественно, в переводе) неожиданно соединяется с элементами «Интернационала», представляющими, в свою очередь, реминисценцию из Евангелия. Правда, вариант Кутилова менее оптимистичен, чем предполагают прецедентные тексты (ср.: Кто был ничем, тот станет всем!..; И будут последние первыми…). Причём, в отличие от персонажей В. Шекспира, лирический герой А. Кутилова (а вероятно, и сам автор) полагает, что трагическая любовь не такое печальное явление, как невозможность для человека или его неспособность, нежелание самореализоваться, стать «кем-то».
Стихи Кутилова отличаются повышенной эмоциональностью, оценочностью даже на фоне произведений других омских поэтов, эмоциональный «градус» которых заметно выше некоторого «среднероссийского». Это проявляется, прежде всего, в использовании не-нейтральной лексики – почти каждое третье слово в стихах Кутилова (30% по сравнению с 20-22% у других авторов) является экспрессивно и/или стилистически маркированным: водичка-поилица, морда, мужик, пичужка, сивер (обл.), добренький, дивиться, захлюстан, искорёжено, уцепиться, щериться, вдрызг и т. д.
Активнее многих Кутилов использует не только лексику разговорного употребления (её частотность сопоставима лишь с соответствующей в стихах Е. Кордзахии, Ю. Перминова, В. Гаврилова, Ю. Бернадской), но и разговорные синтаксис и интонацию. Обилие вводных слов и конструкций, междометий, обращений, элементов диалога создаёт ощущение непринуждённого разговора автора/лирического героя произведения с его адресатом/читателем. В то же время эта непринуждённость не означает непременной дружественности, разговора на равных с любым и каждым:
Мне ближе любая из гадин,
чем ты, мой читатель-толпа…
Эта же требовательность к собеседнику, даже некоторый снобизм звучат и в одной из «заповедей» Кутилова: «Я буду разговаривать с тобой тогда, когда ты рядом с моими произведениями поставишь свои».
Кутилов вообще парадоксален. В его стихах нарочито перемежается высокое и низкое, глобальное и мелкое, общее и частное. Впрочем, земное (даже подчеркнуто «приземлённое», «заземлённое») и космическое, телесное и духовное, реальное и символическое, сталкиваясь, часто не разводятся, не противопоставляются, а существуют рядом, вместе. Как, наверное, и в жизни:
Сидят в луну влюблённые собаки,
молчат пока, вбирают голоса…
Собаки лают, а ветер носит,
что наше солнце – в холодных пятнах…
Рисую знаки Зодиака…
(И вдруг подумаю о том,
куда бежит вон та собака –
с таким торжественным хвостом?!).
Хрестоматийным примером такого взаимопроникновения быта и бытия является и стихотворение А. Кутилова «Жизнь»:
Сапоги мои – вдрызг
дырявые сапоги:
ни одна из брызг
не минует ноги…
О его иносказательности сигнализирует заглавие, к которому читатель неизбежно возвращается после прочтения всего текста. Стихотворение – развернутая метафора, образно представляющая непростую жизнь лирического героя. Причем собственно о жизни, напрямую, говорится только в заглавии и строчках «Всё излюблено, всё уж встречено, искалечено, искорёжено…», большая же часть текста повествует о тяжёлой «судьбе» сапог лирического героя, и ей тоже сочувствуешь:
И чинить уже нечего,
а носить ещё можно!
Читателю даже не обязательно иметь представление о жизненных перипетиях и трагическом уходе А. Кутилова, чтобы адекватно воспринять подтекст и оценить оправданность и естественность проведённых автором параллелей.
Неочевидной, неоднозначной, парадоксальной нередко оказывается и авторская оценка в стихотворении:
К вечеру снежок спешно повалил, –
утешитель, врач, добренький обманщик…
Или:
На милом лице проступает уже
посмертная маска Джульетты…
В таком сочетании имя шекспировской героини, ставшее олицетворением страстно любящей юной женщины, помогает А. Кутилову нарисовать безрадостную картину увядания любимой и умирания любви. Но это реализуется лишь в достаточно широком контексте.
Неожиданно экспрессивными могут стать у А. Кутилова самое привычное слово, самая необразная часть речи. Так результатом метонимического переноса является, на наш взгляд, употребление субстантивированного местоимения наши в значениях «вообще соотечественники», «армия, воинские части, спасательные подразделения нашей страны» или просто те, кто на той же «стороне», что и лирический герой, кто может помочь, спасти:
Состарил сентябрь и фигурку твою,
твои очертанья грубеют…
Похоже, что я на расстреле стою,
И НАШИ УЖЕ НЕ УСПЕЮТ.
Заметим, что в цитируемом фрагменте стихотворения А. Кутилова «Развод» две последние строки представляют собой развернутую метафору, общий смысл которой определяется отчаянием лирического героя – ему неоткуда ждать помощи в тяжёлой жизненной ситуации (в противоположность книжным и киношным «хэппи-эндам», где любые «наши» обычно «успевают»). Степень этого отчаяния, безысходность подчёркнуты и графическими средствами (прописными буквами вместо строчных), особенно значимыми в сильной позиции заключительного стиха.
Метонимия и олицетворение, окказионализмы и диалектизмы, наложение значений и градация, звукопись и графика, нарушение традиционной смысловой и синтаксической сочетаемости – все эти и другие приёмы создания экспрессивности текста широко и естественно используются Аркадием Кутиловым, как, впрочем, и другими омскими и неомскими авторами. Каждым по-своему. Так же как неповторимый облик любого человека складывается из стандартного, в общем-то, набора черт.
А. Кутилов не успел издать книг при жизни, не был членом творческих союзов, но был и остаётся одним из ярчайших представителей омской поэтической школы, какой мы её сегодня представляем – в единстве и многообразии, в трудноуловимой иногда общности и отчётливой индивидуальности авторов. У него учатся, ему подражают, его творчество исследуют, его ЛЮБЯТ. И значит, его «задача выполнена с честью…» Дело за нами.
М. А. Безденежных
Омск, 2008
________________________
Библиографический список:
1. Кутилов А.П. Провинциальная пристань. Стихи. – Омск: кн. изд-во, 1990. – 208 с.
2. Кутилов А.П. Скелет звезды. – Омское книжное изд-во, 1998. – 400 с.
3. Безденежных М.А. К вопросу об омской поэтической школе (результаты анкетирования) // Омский научный вестник. 2006а. №1 (34), январь-февраль. – С. 211-214.
4. Безденежных М.А. «Пишу для Вселенной…» (К вопросу об адресате в омской поэзии) // Омский научный вестник. 2006в. №8 (44), ноябрь. – С. 252-257.
5. Безденежных М.А. Современная поэзия Омска (1990–2005 гг.) // Социальная и политическая жизнь Омского Прииртышья. Проблемы региональной и национальной безопасности : монография / Л.В.Азарова (и др.) ; под общ. ред. С.В.Новикова, Р.А.Рияновой. – Омск: Изд-во ОмГУ, 2006. – С. 121-149.
6. Безденежных М.А. «Чужое слово» в современной омской поэзии // Теоретические проблемы лингвистики, перевода и межкультурной коммуникации : материалы межвузовской научно-практической конференции 25 апреля 2007 г. / Омский институт иностранных языков «Ин.яз. - Омск». – Омск : Изд-во «Ин.яз. - Омск» ; «Вариант - Омск», 2007. – С. 230-236.
УДК 821.161.1-14
Текст доклада опубликован:
Безденежных М.А. О некоторых языковых и стилевых особенностях поэзии Аркадия Кутилова // Творческое наследие А. П. Кутилова : материалы региональной конференции : 26 марта. – Омск : б.и.‚ 2008. – С. 5-9.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи