В Омске завершено издание пятитомника «Крестьянская Голгофа», посвящённого трагической судьбе людей, оказавшихся в списках врагов народа. Сюда вошли сведения о 25000 семей, ставших жертвами сталинских репрессий, и высланных в необжитую тайгу, по сути, на верную гибель. По словам очевидцев, даже Гулаг меркнет, по сравнению с условиями, в которые попадали многодетные семьи “кулаков” в 30-х годах прошлого века.
— Подобных изданий в новой России ещё не было, – сообщила главный редактор книги Мария Сбитнева. – Если о репрессиях 37-38 годов прошлого столетия было немало известно, то крестьянская трагедия начала тридцатых для многих стала открытием, хотя оказалась ещё более жестокой.
Книга содержит документы тех лет, фотографии, воспоминания, рассказы о трагической судьбе сельских жителей, фотографии. Над нею работали учёные, писатели, журналисты, потомки репрессированных омичей. Специалисты, изучающие архивные материалы, признаются: эта работа – не для слабонервных.
Всего в регионе было раскулачено около 30-ти тысяч семей, виной которых, по сути, оказалось природное трудолюбие. Домой вернулись немногие.
А началось всё в 1928 году, года в молодой стране Советов настали голодные времена. Чтобы решить проблему, руководство республики ввело так называемые чрезвычайные меры, которые вскоре вылились в непомерные поборы с крестьян. С агитацией и разъяснением новой политики в хлеборобные регионы отправились члены Политбюро ЦК ВКП(б).
— В тот год Омскую область с коротким визитом посетил Иосиф Сталин, – говорит главный редактор книги памяти Мария Сбитнева. — Он призывал местных руководителей не церемониться с “саботажниками”, отказывающимися добровольно за бесценок сдавать зерно, а также объявить войну кулакам.
А в 1929 году в деревне начался “великий перелом”. Советская власть приняла решение ликвидировать кулака, как класс, и приступила к сплошной коллективизации. Были отменены законы об аренде земли и трудовом найме. У крепких крестьян забирали всё подчистую: землю, дома, скот, инвентарь, скарб, накопления. И целыми семьями высылали в далёкие холодные края, не давая шансов вернуться. Таким образом власть намеревалась пополнить нищий колхозный бюджет, обеспечить бесплатной рабочей силой лесоповалы, напрочь избавиться от протестующих, пресечь всякое желание проявлять недовольство новой политикой.
— Моих родителей записали в кулаки из-за НЭП'а, – вспоминает участница тех давних событий омичка Валентина Щеглова. — В 1921-1922 годах власти дали свободу предпринимателям, и отец решил объединиться с четырьмя своими братьями в одно большое хозяйство, в надежде таким образом вырваться из нужды. Рядом с нашим домом огородили участок, куда свезли невесть какой общий инвентарь. Из-за него отец и “погорел”, оказавшись в чёрном списке. Холодным вечером к нам нагрянул конвой. Со двора и дома вынесли всё. Единственное, что осталось – половички, которые вязала мама из всякого тряпья. Как же они нам потом пригодились! Утром нас посадили на подводы, и вместе с другими семьями отправили по этапу. Холод был лютый, и родители замотали нас в эти самые половички.
Валентина Щеглова:
«В ссылке нас никто не фотографировал. Это первый рисунок, на котором
меня, уже 15-летнюю, изобразил сосланный на сибирский север художник.
Жаль, что я совсем не помню его имени».
Уже в начале весны на север Омской области в сторону Васюганских болот нескончаемым потоком потянулись первые ссыльные обозы. В повозках – старики, дети, беременные и кормящие женщины. Очень скоро по сторонам скорбного тракта стали появляться могилы. Первыми погибали оставшиеся без молока младенцы.
В конце пути изгнанников ждала дикая тайга. По словам геологов, Кулай (район ссылки) до сих пор имеет статус гиблого места. Даже в сухое время года, оставленные на земле предметы вдруг исчезают. Их затягивает скрытая под коркой земли трясина. Поэтому и исторических свидетельств постигшего селян лихолетья почти не сохранилось. Из сотни поселений остались лишь единицы.
Люди гибли от голода, холода, болезней. Но, до последнего продолжали верить, что весь этот кошмар – недоразумение. Ведь они ни в чём не виноваты. Надеялись, что справедливость восторжествует. Однако адская машина продолжала крутиться.
Спустя полтора года сибирские сёла захлестнула вторая волна раскулачивания. Только в Западной Сибири, согласно очередной квоте, выселению подвергли более сорока тысяч семей. А поскольку к тому времени кулаков в сёлах уже не осталось, список пополнили середняки, “неблагонадёжные” колхозники, а нередко и те, кто попал “под горячую руку”.
— Чтобы выполнить план, власти всячески поощряли стукачество, обещая селянам награду за сведения о спрятанном у соседей продовольствии, – рассказывает редактор книги памяти Татьяна Четверикова. — Укажешь, где лежит, – четвёртая часть твоя.
Нарым. 1932 год.
Новых лишенцев отправляли ещё дальше – в Нарым. «Бог создал рай, а чёрт Нарымский край», – так говорили об этих местах старожилы. Людей грузили в баржи и везли за тридевять земель туда, где их никто не ждал. Даже видавшие виды охранники были в ужасе.
«Ссыльные, прибывшие на место назначения в лёгкой одежде, оказались на пустом месте. Мы не нашли здесь ни единого топора, ни лопаты, ни крошки продовольствия. Вечером ударил мороз. Утром обнаружили 250 трупов. За две недели из 6100 человек выжили только 2 тысячи», – писал в своём рапорте партийному руководству руководитель конвоя товарищ Величко.
Вернуться в родные края удалось немногим.
— Отец был опытным охотником, хорошо ориентировался в тайге, поэтому мы сумели вырваться из западни. Но беда шла по пятам. В родном селе нас не ждали. Дом занимала чужая семья, поэтому родители вырыли землянку, в которой мы и жили. Вскоре отца арестовали, а мы пошли по миру. Для матери в родном селе другой работы, как корчевать лес, не нашлось. Через полгода мы её похоронили. Из большой семьи осталась жива лишь я. Спасибо добрым людям, – вспоминает жительница Любинского района Татьяна Кузнецова.
— Нашей семье повезло больше, – вторит Валентина Щеглова, – все пятеро ребятишек, в том числе и я, выжили. Конечно, благодаря родителям. Отец был на все руки мастер. Мог соорудить шалаш из подручных материалов, смастерить нехитрую обувь. Мама – рукодельница – отлично шила и перешивала. На выселках к ним многие обращались за помощью, в том числе и охранники, которым тоже было не позавидовать. Родители никому не отказывали, и люди отвечали добром: кто горсть пшена отсыплет, кто в кружку водички плеснёт. Потом отца забрали на «десять лет без права переписки», и больше мы его уже никогда не видели. Казалось, что теперь нам всем пришёл конец и то, что мы выжили, можно назвать чудом. Вы не представляете, сколько ребятишек, наших ровесников, умерло от холода и истощения. У взрослых порой даже не было возможности их похоронить. Их просто заматывали в тряпьё и оставляли у дороги, а если это происходило во время переправы, бросали в реку. Столько лет прошло, а я всё это помню, как будто всё происходило вчера. Как же тяжело нести этот горестный груз…
Крепкие селяне, как правило, были многодетными.
В семье крестьянина Нестерова, например, было 43 человека.
По данным историков 70-80 процентов сельских жителей, пострадавших от раскулачивания, были именно дети. Крепкие сельские семьи в ту пору, как правило, были многодетными и в среднем имели 5-10 ребятишек. Отсюда такая удручающая статистика.
— Удивительно, но, несмотря на эти ужасные обстоятельства, люди не озлобились, не прокляли свою страну, – говорит Мария Сбитнева. — И когда началась Великая Отечественная война, многие из тех, кто уцелел, их подросшие сыновья встали на защиту Родины.
Книга памяти «Крестьянская Голгофа» – дань безвинно погибшим жителям Омской области. Скорбное напоминание о зловещем периоде нашей истории, который никогда не должен повториться.
В первый том вошли сведения о реабилитированных крестьянах. Остальные четыре посвящены тем, кому этого сделать не удалось.
Георгий Спиридонович Козлов с семьёй.
До раскулачивания.
Миселёвы.
30-е годы XX века.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи