Он возникает перед глазами всегда неожиданно. Как «летучий голландец». Когда-то он занимал весьма высокий чиновный пост на «мостике», с которого осуществлялось «управление культурой», нынче подвизается где-то в профсоюзных структурах. Возникнув, он вот уже несколько лет совершает один и тот же ритуал: сухо и крепко жмёт мою руку, потом похлопывает по плечу и снисходительно-понимающе изрекает: «Что, Сергей, всё за культуру борешься? Ну-ну!..». И так же неожиданно исчезает, оставив повисшим в воздухе это своё дурацкое «ну-ну»: мол, борись и дальше, а я пошёл.
После этих периодических встреч я становлюсь раздражительным. Каждый раз раздражает слово «борьба». До исступления раздражает. Впору нацеплять на голову будёновку, на лицо – атакующий порыв, и – «Мы красная кавалерия!.. И вся-то наша жизнь есть борьба!..». Хотя при этом прекрасно понимаю, что менталитет в обозримом будущем ни у кого из нас кардинально не изменится, и всё, что бы мы ни делали, будет опять борьбой и испытанием. Симптоматично изрёк однажды уважаемый главный редактор журнала «Нева» Борис Никольский: «Год подготовки к грядущему юбилею Пушкина станет серьёзным испытанием для всех нас». Приехали! Праздники – уже испытания.
Впрочем, – логично. Всё, что связано в нашей удивительной стране с Культурой, – это борьба «на выживание», с немыслимыми с точки зрения здравого смысла душевными и прочими затратами. Всё можно приравнивать к подвигу. И даже понятие «радость творчества» давно уже пора переименовать в «подвиг творчества», ибо политика государства по отношению к Культуре – это политика варварства.
«Самый главный дефицит сегодня в стране – дефицит чести и достоинства», – сказал как-то на торжественной церемонии вручения премии «Золотая маска» Александр Калягин. Предполагаю, что в виду имелось отсутствие чести и достоинства прежде всего у тех, кто ещё лет десять назад громогласно объявил о «финансовом приоритете» Культуры в государственной политике и даже назвал сумму, которая будет выделяться «на нужды культуры»: шесть процентов госбюджета. Бурные продолжительные аплодисменты по сему поводу в овацию не переросли, а по нисходящей дошли до жиденьких хлопков и трансформировались в ситуацию абсолютного «беспредела». Мало того (ну не забывается никак!), главный «оплот и защита» творческой интеллигенции – Министерство культуры РФ – умудрённо рассмотрело весной 1998-го вопрос, сформулированный весьма недвусмысленно. Помните? «Сокращение расходов на культуру и искусство». И что самое забавное – все как-то подзабыли, что те самые шесть процентов давно и потихонечку превратились в два, не говоря уже о том, что реально это число едва переваливает за 0,5 процента. (Нормальный «приоритет», не правда ли? Воистину, – «на нужды».)
…А Омск в период вышеупомянутой весны мучительно переживал «выборную кампанию». И тоже размышлял о чести и достоинстве, созерцая на голубых желтеющих экранах баталии представителей «второй самой древней профессии». То-то весело было!.. Весело и страшно. А потом кончилось «веселье». И не громом среди ясного неба, а как попытка последняя – предстало в газетах «Открытое письмо к руководителям областной телерадиокомпании “Иртыш”», подписанное видными деятелями культуры и искусства нашего города: «…Телевизионный эфир стал неузнаваем – из него исчезли все культурно-просветительские программы: “Третий звонок”, “Мир книги”, “Театр в гриме и без…”, “Чистый лист”, “Магия оперы”, концерты Омского симфонического оркестра…». Почему не «громом среди ясного неба»? Потому что – тенденция. Само понятие «культура» постепенно изживается из обихода. В последние годы практически все омские газеты избавились, как от балласта, от отделов культуры. Скажете, случайность? К сожалению, – нет. В стране, где годовое содержание симфонического оркестра стоит столько же, сколько средний «Мерседес» (блистательное сравнение из газеты «Культура»!), – Культура (и особенно «во глубине сибирских руд») обречена на ситуацию гордого выживания. Это касается и творцов. Причём, часто – в страшном, буквальном смысле…
«Где-то есть город // тихий, как сон. // Пылью тягучей // по грудь занесён…» «…Обречены. Это – город-дракон // Пасти раскрыл в ожидании жертвы». Это, поверьте, «срифмовалось» совершенно случайно: сон — занесён — дракон… Но, похоже, – весьма символично. Тем паче, что строки Роберта Ивановича Рождественского отдалены во времени от строк талантливой омской поэтессы Юлии Бернадской не одним десятком лет.
Как-то в приснопамятные времена, когда город О. вместе со всей страной вставал на перестроечные котурны демократии, искусствовед Владимир Чирков, слегка уставший от каждодневной борьбы с ветряными мельницами чиновничества, спросил меня: «А ты никогда не задумывался, почему из нашего города уехало и уезжает так много талантливых людей?..». Я, помню, отшутился тогда: мол, трудно, наверное, жить в городе, который, с одной стороны, задыхается от гордости по поводу того, что в 19-м веке в «местной крепости» отбывал наказание Достоевский, а с другой стороны – десятилетиями решает проблему с установкой памятника Фёдору Михайловичу.
А вопрос тот остался-застопорился где-то в «подкорке» и стал с каждым годом всё чаще и чаще пульсировать-напоминать о себе. В блокноте вдруг появилась тенденциозная страничка, куда я – уже почти автоматически – стал вносить строчки из стихов поэтов о городе О. Например: «Ты мне болезненно нравишься, // Город навылет» (это Владимир Красных). Или строчки Григория Макарова: «Что делать, когда ты живёшь // В городе, который молчит?..». Или же социально-«экологический» финал стихотворения Олега Клишина «В июне»: «В чёрных хлопьях рассыпчатых сажа // по-вороньи над городом кружится». И, конечно же, – Леонид Николаевич Мартынов с его исповедально «вырвавшимся»: «Веет зимней глубочайшей грустью // снежный ветер, заметая след. // Думаешь невольно: “Захолустье! // Ничего здесь не было и нет!”»… «Заметая след…» – словно в пику своему же, «хрестоматийному»: «Скажи, какой ты след оставишь?..»
Страничка моя «тенденциозная» заполнилась очень быстро, строки заполонили весь блокнот, который я с грустной иронией озаглавил: «Записки о городе О.». И уже не только стихотворные строчки больно (а порой – с сарказмом, а иногда – с иронией) стонали со страниц блокнота.
В конце 1980-х город О. выдавил из ауры своей, выжал из своего пространства талантливейшего человека, учителя начальных классов, педагога-новатора (так называли этих редких людей в предпоследнее десятилетие 20-го века) Светлану Рябцеву… Сегодня её книги (и особенно серия «Правда о русском слове») – раритеты. А изданная в 1989-м в издательстве «Педагогика» книга «Дети восьмидесятых. Дневник учителя» – пронзительнейшее повествование-пособие, написанное во имя Будущего. Предшествует, кстати, этому повествованию очень неожиданное предисловие под названием «Штрихи к портрету города» (Светлана называет его Энском); несколько фрагментов из него – тоже в моём блокноте:
…Жителей города можно было условно, т..е. по условиям жизни, разделить на три категории. К первой категории относились Слуги народа. Дальше шли люди Нужные… и Ненужные. Нужные трудились, как бурлаки, на ниве распределения материальных благ, не зная ни покоя, ни отдыха. Они могли достать, устроить и обеспечить. Ненужные по 8 часов в день производили эти материальные блага. И больше ни на что не годились, поскольку от них ничего не зависело.
…Энская областная газета несла народу слово энской правды. Это слово порой так далеко расходилось с делом, что отдельные ходоки отправлялись за разъяснениями к Первому Человеку. Доступ к нему был совершенно свободным: Первый чтил демократию. И любой ходок мог без помех обратиться к нему лично «в пятый четверг месяца». Тот прискорбный факт, что пятый четверг случался чрезвычайно редко, весьма печалил Первого. Но над законами природы он, увы, был не властен…
…Понял вдруг, что даже в своих журналистских материалах уже почти автоматически выхожу на тему больную, с городом О. связанную. Вот фрагмент моего диалога с молодой актрисой театра драмы Анастасией Светловой (журнал «Омск театральный», ноябрь 1997-го):
ВОПРОС: — Представь, что у тебя в руках книга, а на ней – заглавие: «Книга судьбы…». И ты раскрываешь её и, заглянув в будущее, узнаёшь, что никогда не уедешь из Омска, что в этом городе пройдёт вся твоя жизнь, здесь у тебя родятся дети, здесь ты получишь звание…
ОТВЕТ: — Не надо!.. Мне стало страшно…
И далее – «врезка»-отступление:
…Готовлю к печати фрагменты нашей беседы. И на этом месте в душе возникает некая пауза, как будто «точку болевую» задели… Снова тревожно всколыхнулась зыбкая, мешающая жить «тема»: Омск и его отношения с теми, кто «делает культуру» – с Творцами. Как там Настя сказала? «Я трудно принимаю Омск…». Категоричность южанки? Или интуитивное понимание того, чем чреват «культурный центр Сибири Омск», когда становится на всю жизнь «средой обитания»? Ой, тема-темочка, за которую уже столько лет взяться хочется, да чувство самосохранения мешает!..
От постыдного чувства самосохранения избавился давно, чему способствовало и рождение «Омской музы» (по сути, первого в истории города О. журнала, посвящённого культуре и искусству, журнала, судьба которого после выхода в свет 14-ти номеров, оказалась, как и многое в сфере культуры города О., под вопросом, и даже точнее – под вечным и риторическим вопросом), и ясное осознание того, что «тема-темочка», к счастью, волнует многих людей, населяющих город О.
Фраза литературоведа, писателя Сергея Поварцова из предисловия к книге «Капитан воздушных фрегатов» о Леониде Мартынове – наотмашь:
Он покинул Омск в феврале 1946 года, чтобы никогда более не возвращаться в него.
Никогда более…
«Меня убили. Мозг втоптали в грязь…» Это – Аркадий Кутилов. Я читаю предисловие Геннадия Великосельского, друга погибшего поэта, к книге Кутилова «Скелет звезды». Резкое, больное до озноба:
Стыдно, но в родном городе имя поэта, рядовая строка которого могла бы сделать честь любому из ныне мэтрствующих стихотворцев, до сих пор остаётся в тени… У города, когда-то убившего своего поэта, есть ещё шанс замолить этот грех… Сегодня уже, казалось бы, ясно, что в Сибири, в городе Омске, жил и творил выдающийся поэт, которым могла бы гордиться вся Россия. Только вот Россия этого до сих пор ещё не знает. Не потому ли, что об этом до сих пор ещё «не желает» знать и сам Омск?..
Потому, Гена, именно – потому! Не же-ла-ет! Молчит город О. И даже по поводу изданной благодаря тебе книги Аркадия Кутилова – молчит.
А как он молчит об Иване Андрееве, основателе одного из первых в России светских театров – омского «Оперного дома»! Я цитирую литературоведа и журналиста Марка Мудрика:
Больше тревожит другое: забвение его имени и дел. Редкие материалы (в основном в научных изданиях) картины не меняют. Даже 250-летие замечательного сибиряка, выпавшее на 1994-й год, осталось незамеченным. Промолчали газеты, радио, телевидение, прошли мимо юбилея основателя «Оперного дома» омские театры. Злого умысла в том не было, скорее – неведение и безразличие, вдвойне обидные в городе, искусство, наука, самопознание которого начинаются с Ивана Андреева… <…> Об издании же сочинений Андреева, на чём настаивал ещё почётный гражданин Омска и всей Сибири Григорий Николаевич Потанин, никто до сих пор не задумался.
Фрагмент этот – из книги М. Мудрика «Театральные повести», уникальной и с исторической, и с искусствоведческой, и с просветительской точек зрения («Ваша книга – подлинный документ, который, я надеюсь, будут изучать многие поколения историков театра и просто его поклонников. Вся Ваша книга – подвижнический труд автора, влюблённого в историю своего города, своего театра», – написал в рецензии на эту книгу наш прославленный земляк Михаил Александрович Ульянов, тоже в своё время покинувший город О.). Почти пять лет «хождений по мукам» подарил город автору, «приняв рукопись к печати»…
А в блокноте моём – ещё один фрагмент из замечательной повести Марка Мудрика «Житие Ивана Андреева, гражданина омского и семипалатинского, в офицерском чине при театре и разных учёных делах состоявшего». Переписывал – под каждой строчкой мысленно подписывался:
Трудно назвать омича (кроме нескольких спортсменов и политиков), который обрёл бы всероссийское имя, живя в родном городе. Со времён Ивана Андреева с упорством, достойным лучшего применения, отторгает он талантливых людей. Столь же «целенаправленно» их не замечают из столичного далека. Стало едва ли не обязательным условием: состояться, получить признание можно, лишь уехав в Москву, в Питер, и чем раньше – тем лучше. Ещё в детстве расстались с Омском Иннокентий Анненский, Михаил Врубель, Роберт Рождественский, в юности простились с ним Виссарион Шебалин, Михаил Ульянов, и этот список легко продолжить. Даже влюблённый в свой город Леонид Мартынов в конце концов покинул его.
Если же задержался, остался здесь, – варианты иные. До исхода дней своих слыл городским чудаком Антон Сорокин. Аркадий Кутилов, чьи стихи вошли теперь в антологию русской поэзии ХХ столетия, жил в Омске неизвестно где и погиб неизвестно как… В полной безвестности пребывал четверть века Арсений Горохов – изобретатель первого в мире персонального компьютера, по давней российской «традиции» так и оставшегося на бумаге. Только когда книга отечественных рекордов, достижений и открытий с примечательным названием «Диво», а вслед за ней телепередача «Очевидное — невероятное» рассказали о нём, замечательного изобретателя разыскали в Омске. Нет, не «засекреченного». И не за профессорской кафедрой. Среди тех, кто в последние годы остался… без работы. <…> Но не вечно же так будет продолжаться, рано или поздно Омск оглянется на себя. Увидит тех, кого не замечал раньше, вспомнит всех, кто достоин памяти.
В цепочке причин, превращающих город О. в «город-дракон», есть, мне думается, давно уже дискредитировавшее себя наиглавнейшее «звено». Где-то в середине 90-х годов сказал один из высоких омских государственных чиновников, озвучил на телевизионных каналах: «Если мы не поддерживаем талантливых людей, то просто грош цена нам всем… Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Нам надо вести такую политику, чтобы мы при жизни замечали талантливых людей, окружали их заботой, вниманием, создавали им необходимые бытовые условия. И талант человека ещё больше расцветёт! Такая политика должна быть поставлена во главу угла всей нашей деятельности».
Правильно и мудро сказано. Громко даже. Но – не более того. Не поддерживаете вы, господа, талантливых людей, не окружаете их заботой «при жизни». Имеете и не храните. Да и не плачете – потерявши. Так что, – действительно грош цена вам всем, избранным ставить в зависимость от себя талантливых людей. Молчите и дальше! Можно, правда, Александра Галича на магнитофон при этом поставить, чтобы – в унисон: «Промолчи – попадёшь в палачи!..»
…Я думаю о молчании. О нём, наверное, хорошо думать молча. Не получается. И я беру в руку авторучку. Чтобы не стыдиться молчания своего.
Молчание – действенный способ сокрытия правды. Молчание – всё более и более внедряющийся в городе О. стиль работы чиновничества. Молчание – предтеча забвения. Молчание – одна из мощно действующих форм уничтожения человека…
Это было не так давно: самоубийство замечательного фотографа-мастера Валерия Черненко город О. «замолчал». Видимо, не вписывалось страшное и трагическое происшествие в «концепцию культурного развития региона». Фотомастеру Черненко не на что было купить даже хлеба… Говорят, была и посмертная записка, в которой Валерий Андреевич не скрывал, что хочет своей смертью обратить внимание «властьпредержащих» на то, в каком унизительном, диком, нищенском положении находятся люди, работающие, творящие в сфере Культуры…
Наивно, конечно же, думать, что самодискредитированные Слуги народа и Нужные («распределяющие блага») люди (вспомнил классификацию Светланы Рябцевой) привели город О. к драконовским методам и способам организации творчества и бытия. Есть ещё и понятие «стаи». И не дай Бог, если человек не просто талантлив, но и самодостаточен, вне стаи. Город О. не любит «одиночек». И не любил никогда. Впрочем, иногда город проявляет к ним благосклонность: это в том случае, если «одиночки» каждый «пятый четверг» высиживают в приёмных руководящих чиновников, а попав на приём, обязательно что-нибудь – как все! – просят (булгаковское «сами придут и сами всё дадут» – это не про город О.). Если просит, значит – уже в стае! Значит – можно и «заметить талантливого человека при жизни». Тем паче, есть возможность и причастным оказаться; что там у него? книжку издать хочет? конечно, поможем, дорогой, конечно, издадим, талантливый вы наш, только вот на эту страничку – строчечку крупными буковками, мол, «издано при нашем замечательном главном участии», и редактора давайте из нашего управления, а вот сюда, на первых страничках, давайте сделаем предисловие Первого Человека, с фотографией…
…И тут я опешил! В городской газете «Четверг» («на ловца и зверь бежит»!) – читаю монолог психотерапевта Олега Шалева о «характере» города О. Внимание!
Когда приезжаешь в Омск из Москвы или Питера, энергия бьёт ключом, весь кипишь, какие-то смелые мысли рождаются, нестандартные идеи… Проходит совсем немного времени, и город захватывает тебя в свои тиски, темп замедляется, и вскоре ты понимаешь, что, в сущности, тебе ничего такого не хочется.
Ай, браво! Вот только вывод уважаемый учёный делает вслед за этим весьма странный:
Это не так уж и плохо, как может показаться на первый взгляд. Бьющая через край энергия закупоривается городом, но это даёт ему возможность постоянно поддерживать состояние устойчивости, стабильности, нормы.
Перечитываю ещё раз. Нет, логики не вижу. Что же, извините, хорошего, когда город – мало того, что «захватывает тебя в тиски», так ещё и «закупоривает» твою энергию?! А может, психотерапевт побоялся сказать другое: что город О. – яркий образец «энергетического вампира»? И вот тогда-то всё становится на свои места: не дав человеку проявить свою энергию (реализовать себя!), город «высасывает» её из человека, и это даёт ему возможность (см. выше) «постоянно поддерживать состояние устойчивости, стабильности, нормы».
И, конечно, немаловажно вот это – «когда приезжаешь в Омск из Москвы или Питера…». То есть, энергией ты можешь зарядиться только ВНЕ города О.
И не это ли и есть главная причина, из-за которой многие талантливые люди уезжают из города О., чтобы никогда в него не вернуться? Созидательная энергетика одиночек (по сути, – подвижничество), как бы самодостаточна она ни была, тоже имеет свои пределы. Безвозмездно «питая» не только город-вампир, но и множество людей своего круга, не обладающих даром самостоятельного «вырабатывания» энергии, творец-одиночка в конце концов… выдыхается. «Ласковый город, спасибо тебе» – это хорошо. Красиво. Эти строчки город О. даже эпиграфом ставит к своим «культурно-массовым мероприятиям». И вот только, похоже, вспомнить не может, как заканчивает строфу поэт. А, право же, есть смысл вспомнить:
…Ласковый город, спасибо тебе.
…Мы не приедем, напрасно не жди.
…Есть на планете другие пути…
Ни больше, ни меньше: «Мы не приедем, напрасно не жди…».
…О, как всё не случайно!.. Спустя год я увидел уже упомянутую посмертную записку Валеры Черненко. Он хотел, чтобы это было передано в какую-либо из редакций. Мне рассказали, что во многих газетных редакциях видели эту записку-черновик. Печатать не стали по банальной причине: «почерк неразборчив»… У меня, вообще не обладающего дешифровальными способностями, «расшифровка» записки заняла не более пяти минут. Цитирую дословно:
Ув. ред!
Нам, … , хотелось бы поставить вопрос и получить ответ на него.
Почему сейчас, когда финансовая неразбериха в стране достигла своего пика, когда [зачёркнуто] выдача постыдно нищенских зарплат т..н. «бюджетной сфере» приобрела характер откровенного издевательства, безбедно существует и множится многомиллионная армия государственных служащих, тоже, по-видимому, относящих к «бюджетной сфере».
[зачёркнуто]
Почему? По какому моральному или юридическому праву эти люди, начиная с президента и кончая мелкой чиновной букашкой из районного ЖЭКа, спокойно получают (пусть и с некоторыми задержками) свои оклады, в десятки, сотни, тысячи раз превышающие т..н. минимальную зарплату, на которую прокормить можно ну разве что кошку.
И не является ли это чиновничье самообеспечение легальной, [зачёркнуто] трудно искоренимой, а потому наиболее опасной формой воровства?
Вот вопрос, на который мы надеемся получить ответ.
«Конец цитаты». Конец жизни человека.
…«Культура – это то, что остаётся, когда всё забыто». Мне представляется, что эти слова Эдуарда Эррио сегодня столь своевременны, что впору обратиться с ними к чиновникам самого высокого ранга, не замечающим, как следствием их «политических игр» всё более необратимым становится страшный по сути своей процесс забвения Культуры. Скажете – «провинциальный процесс»? Ой, не знаю… Знаю лишь, что Максим Горький в «Несвоевременных мыслях» оказался пророком: «В условиях данного момента и при наличии некоторых особенностей русской психики, – политическая борьба делает строительство культуры почти совершенно невозможным. Где слишком много политики, там нет места культуре…».
Но вера в здравый смысл ещё теплится. И, глядишь, доживём до того момента, когда, вручая государственные награды деятелям культуры, глава государства будет глаголить не о том, что «несмотря на тяжёлое время, культура в России приподнимается», а о том, что культура – одно из самых главных, приоритетных направлений в политике России. И не будут появляться на страницах журнала «Театральная жизнь» пронзительные и больные строчки: «…Мы не получили ни одной копейки из бюджета. О нас забыли, вероятно, полагая, что культура может себя финансировать сама… В “вишнёвом саду” культуры уже явственно слышны звуки топора, и забытых “Фирсов” заколачивают в опустевших музеях и библиотеках». В этих словах абсолютно точно сформулирована «культурная ситуация» России начала XXI века. «Слышны звуки топора…». И наша озабоченно-умудрённая власть в очередной раз блистательно демонстрирует наиважнейшее качество отечественного менталитета: умение СЛУШАТЬ при патологическом неумении СЛЫШАТЬ.
Слушали в последнее время многих. Но не слышали. Не слышали (да, поди, и не читали даже) «Открытого письма» руководителей российских творческих Союзов в ответ на тот самый рассмотренный Межведомственной комиссией МК и Министерством финансов РФ вопрос «сокращения расходов на культуру и искусство»: «Полагаем это крайне близорукой политикой, продиктованной сиюминутными экономическими соображениями… Даже в годы Великой Отечественной войны и послевоенной разрухи государство не бросало на произвол судьбы культурное наследие. Казна не вечно будет пуста, рано или поздно начнётся подъём экономики. Но нельзя допустить, чтобы это пришло вместе с духовным обнищанием народа…».
…А мой знакомый «летучий голландец» на днях снова объявился. На сей раз – нетрадиционно. В полупустом троллейбусе склонился над ухом:
— Что читаете, Сергей Павлович?
— Горького. «Несвоевременные мысли».
— И что, интересно?
— Да вот, полюбопытствуйте, – и я протянул ему книгу.
…Опять культура? Да, снова культура. Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели.
…У нас, на Руси, о культуре следует говорить бесконечно – и ещё столько же. Ведь победоносное вторжение красоты в душу несколько ошалевшего россиянина умиротворило бы его тревоги, усмирило буйство некоторых не очень похвальных чувств, и вообще помогло бы ему сделаться человечнее. Но ему дали множество – извините! – плохих газет по весьма дорогой цене – и больше ничего. Да, расплодилось множество газет, которые изо дня в день поучают людей вражде и ненависти друг к другу, клевещут, возятся в пошлейшей грязи, ревут и скрежещут зубами, якобы работая над решением вопроса о том, кто виноват в разрухе России?..
Мне кажется, что возглас «Отечество в опасности!» не так страшен, как возглас «Граждане! Культура в опасности!»…
Он прочитал это. И, возвращая мне книгу, выдал уже традиционное: «Всё за культуру борешься? Ну-ну!..». И я снова стал раздражительным.
…Мой блокнот с «Записками о городе О.» давно закрыт. Не потому, что «тема исчерпана». Просто написалось странное «Стихотворение про город О.». И после него – словно точку поставил.
Иллюстрация к эссе С. П. Денисенко
«Блокнот под названием “Записки о городе О.”» –
коллаж Дарьи Решетниковой
(из сборника «Заметки на магнитных полях истока III тысячелетия н. э.»).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи