В данной статье читателю предлагается взглянуть на обыденные, имплицитные представления жителей города Омска, на археологию как на социокультурный феномен общественной городской жизни. Настоящая публикация является результатом социологических наблюдений автора в течение последних десятилетий.
В последнее время авторы проявляют определённый интерес к рефлексии в отношении места археологии в современных мировоззренческих концепциях (например, [7]), справедливо отмечая иррационализацию общественного мировоззрения в постмодернистской социальной среде, потерю историческими науками статуса «неприкасаемости» для неспециалистов и профанацию научных знаний.
История вообще и археология в частности нередко становятся инструментом различных политических и культурных спекуляций, причём неоднозначность интерпретации того или иного археологического артефакта является источником не только имплицитных представлений, но и основой для возникновения неокультовых движений и даже целых, пусть и не вполне проработанных, религиозных систем [1; 10; 17].
Всё это в полной мере нашло отражение в общественном сознании омичей. Рамки данной публикации не позволяют подробно остановиться на этих явлениях в Омской области (масштабность интерпретаций, допустим, только памятников Окунёвского археологического микрорайона в Муромцевском районе [2; 12; 15; 18; 20; 21; 22; 24; 26] требует создания отдельного полновесного труда), поэтому здесь предлагаются результаты социологических наблюдений в омской городской среде.
Представление омичей об археологии как о предмете общественной жизни и компоненте городской культуры отражают общий для российского общества процесс отчуждения личности от культурных процессов на основе утилитарного, прагматического подхода. Неслучайно, что археологические новости на Интернет-ресурсах часто попадают в раздел «Развлечения» (археологическое знание не даёт конкретной пользы, но развлекает, даёт аллюзию доказательства многих приятных заблуждений о российской истории). Поэтому доминирующее представление среди большинства омичей об археологическом прошлом Омска – это представление о его отсутствии, причём это характерно для всех социально-демографических групп. Даже представители научной общественности, люди, имеющие учёные степени: от физиков до экономистов, имеют смутное представление об истории территории города и в большинстве своём считают, что до образования города Омска городская земля была безлюдным краем. Интересна в этом смысле интерпретация отдельными представителями омского бизнеса факта многолетних раскопок Омской стоянки в районе дома отдыха «Восход», проводимых под руководством Б.А.Коникова: «Радиозавод имени Попова как основа межгосударственной корпорации, известный своими культурными проектами, в ходе которых осуществляется выставочная деятельность, организовал "завоз" древностей на территорию своего дома отдыха».
Второе по частоте встречаемости заблуждение, также характерное для всех социально-демографических групп, это убеждённость в низкой культурной и исторической ценности городского омского археологического артефакта. Причём данное представление имеет мощную, фактически идеологическую основу, уходящую корнями в промышленную историю города. Технократическое чванство: «Омск – результат развития оборонной и нефтеперерабатывающей промышленности» не предполагает существования иных цивилизационных ценностей.
Закрытость города в советское время ограничивала широту восприятия мировых гуманитарных ценностей, что приводило к изоляции общественного сознания омичей как от текущей мировой истории, так и от древней. Мировая, европейская, иная другая история, кроме истории КПСС, советской индустрии и Великой Отечественной войны, практически отсутствовала в повседневной практике. Даже побратимство Омска с венгерским городом Пештом не обеспечило интегрирования в обыденное сознание омичей исторического факта включённости современной Омской области в зону угорского этногенеза и не пробудило интерес омичей к связанным с ним местным памятникам археологии.
Отсюда расхожее мнение: «татарские горшки», если имеют место быть, то это не предмет для изучения и включения в общецивилизационную практику, а спекулятивная попытка омских археологов поднять статус своей профессии. Данная идеологема, характерная для всего круга профессиональных омских строителей и застройщиков, в течение последних 20 лет поддерживалась бывшим губернатором Омской области Л.К.Полежаевым, и как следствие – омскими чиновниками и даже представителями культуры, инспекции по охране историко-культурного наследия. Здесь сказывается характерное для российского общества явление «авторитарной безответственности» (термин не устоялся в социологии, распространён в публицистике). Пирамидка вертикальной власти снимает с «нижних этажей» необходимость в гражданской позиции, мнение о культурном наследии делегируется начальству. Любопытно, что носители этих представлений являются, в своём большинстве, деклараторами и даже фанатами российской истории и архаичных европейских цивилизаций. Необходимо отметить, что эта группа суждений представляет как раз специфику омского городского мифа. В других регионах Сибири, судя по публикациям в СМИ, заметна иная тенденция: любое археологическое открытие на своей территории – ещё одно доказательство исключительности родного края.
Третье по значимости и распространённости – это группа представлений, являющихся прямым следствием постмодернистских практик. Это частные версии появившихся так называемых «новых подходов» к отечественной и мировой истории, где интерпретация артефакта делается с антинаучных позиций. Это нашло отражение в ряде публикаций омских СМИ (например, [6; 16]) и в интервью представителей различных социальных и профессиональных групп.
Данный спектр представлений не носит институализированных признаков и часто имеет ситуативный характер. Исключением может являться омская религиозная община инглингов, представители которой пытались дать собственную интерпретацию широко известных омских археологических открытий в контексте своей веры в существование сотни тысяч лет назад на территории Западной Сибири суперцивилизации божественных предков славяно-ариев [3, с. 9-10; 5, с. 274-278; 8, с. 37-39; 9, с. 97, 102, 196; 11, с. 40-43; 13, с. 45-47; 14, с. 39-44; 19, с. 12-14, 37, 200-203; 23, с. 64-67; 25, с. 56-67; 27, с. 121].
Здесь археология не воспринимается омичами как система научных знаний, а представляет собой некие мемы «интеллигентного общения». При этом предметные археологические коллекции омских музеев, научные публикации профессионалов, экспертные заключения не становятся основой общественных представлений.
Среди референтных лиц, которые попали под наблюдение автора, не было ни одного, кто не имел бы представления о понятии «археология» и не посещал омские музеи. Тем не менее, единого предметного поля для археологического знания в обыденном сознании нет. То есть археологическая коллекция музея, результаты случайных находок на своём огороде, сообщения в СМИ об археологических открытиях, требования о защите того или иного археологического памятника профессиональными археологами и так далее в сознании большинства омичей являются самостоятельными, не связанными друг с другом категориями. Археологическое знание в Омске не является одной из основ самоидентификации личности, и это одна из ключевых проблем формирования омской «краевой» субкультуры. Кстати, самовольные раскопки поэтому чаще рассматриваются не как вторжение в сферу профессиональной науки и, тем более, нарушение закона, а как форма своеобразного экстремального отдыха – а-ля Крофт, где отсутствие элементарных знаний компенсируется романтикой кладоискательства и уверенностью в том, что археология не суть фундаментальное знание. Дискретность представлений об археологическом прошлом – условие общественного невежества. В свою очередь, она обусловлена отсутствием в общественном сознании понимания целесообразности археологического поиска.
Говоря в целом об этой группе представлений омичей, важно отметить общие контуры складывающихся концептов городского сознания – это не сформировавшиеся и не чётко ограниченные идеологемы, но их выявление из общего множества представлений и заблуждений возможно.
Концепт 1. Религиозный.
Появление людей, а, следовательно, и начало исторического времени на территории Омска связано с приходом на омскую землю православия. Поэтому все археологические открытия возможны только благодаря божьему промыслу и в качестве доказательства его присутствия (такое мнение зафиксировали материалы фокус-групповых дискуссий 2002 года, проведённых ООО «ГЭПИЦентр-2»). Носители данных представлений есть в группах бизнесменов, работников культуры, учителей, журналистов. С этой точки зрения, археологические изыскания возможны только по церковному благословению и религиозному чувству, иначе они становятся одним из проявлений мирской суеты, не способствующим спасению души. Отсюда археологический артефакт и раскопки, с точки зрения верующего обывателя, есть проявление бесовщины. Исключение составляет богоугодная археология, например, раскопки Успенского кафедрального собора в 2005 году.
Концепт 2. Псевдоэстетический.
Существует археология «цивилизаций» – античный Рим, Греция и так далее. В Сибири, и в Омске тем более, ничего подобного не было, поэтому археология Омска – это археология «варварских помоек» (выражение одного из работников культуры в администрации экс-губернатора Л.К.Полежаева), и серьёзной культурной ценности она не имеет.
Археологическое прошлое Омска лишено общепризнанной эстетической ценности, а, значит, не может являться весомым вкладом в мировую культуру. В общем, этот подход отражает характерный для современного российского общества «провинциализм самооценки» (Там, где я живу ничего значимого нет, а поэтому на мне нет социальной и культурной ответственности.) Носители данной идеологемы имеют ярко выраженный технократический оттенок (см. выше). Это мнение характерно для представителей строительного бизнеса, инженерной среды, правоохранительных органов, менеджеров транспортных компаний, банкиров.
Концепт 3. Фэнтезийный.
С позиций постмодернистских концепций, описание прошлого с помощью средств массовой культуры или даже жанровой литературы ничем не уступает, с точки зрения потребителя, профессиональному знанию. Так как омскому городскому сообществу не предлагается единая система представлений об омском прошлом, индивидуалистские практики интерпретаций становятся не менее ценными в общественном мнении, чем профессиональные концепции. Массовая культура, особенно кино и телевидение, давно уже сделали археологический артефакт аналогом условно-идеальной ценности, как в компьютерной игре, так и в фэнтезийном романе. Более того, артефакт становится самодостаточным явлением с точки зрения сценариста, писателя, разработчика компьютерной игры. Именно этого требует обыденное сознание для атрибутирования своих представлений. Но в том-то и дело, что в омском случае местные археологические артефакты не стали атрибутикой культурного городского пространства, городского мифа. Поэтому любой артефакт, любая информация в омских СМИ об археологических находках является основой только для частных интерпретаций. На общем фоне массовой культуры это чаще носит фэнтезийный характер. В данном случае имеется в виду не только литературный жанр, но и богатый на образы фэнтезийный нарратив. Как пример можно привести раскопки Воскресенского собора на территории Омской крепости в 2009 году – обнаружение в ходе раскопок крипты стало новым толчком для функционирования легенды о подземном городе в Омске. Образность сводов крипты придала нарративу средневековый оттенок. Омская крепость у части омичей постарела лет на триста и также стала иметь признаки самостоятельного сюжета, хронологически не связанного с другими атрибутами городской истории.
Любопытно, что в социологическом смысле ярче всего это проявляется в группах как студенческой молодёжи, так и вообще обучающихся. Заметно, что вне зависимости от профиля и уровня образования, городские легенды чаще являются основой для общения между учащимися. В профессиональном контексте носителями этих представлений часто выступают госслужащие и военные.
Важно ещё отметить, что среди омских «ролевиков» была попытка провести игру на тему альтернативной истории Омской крепости, но не хватило знаний и интерпретаций.
Концепт 4. Паранаучный.
Можно с большой долей уверенности предположить, что этот комплекс интерпретаций городской археологии имеет довольно определённые корни, которые связаны с деятельностью религиозных групп во главе с А.Хиневичем. Хотя возможно существование иных групп, не известных автору. Это хорошо описанная в литературе практика – возникновение неоязыческих и паранаучных концепций в конце 80-х – начале 90-х гг. двадцатого века [19].
Данный концепт основан на представлении о том, что Иртыш и Омь являются прообразами многих сакральных рек из разных мифологических традиций индоевропейских народов, а место их слияния – одна из точек старта мировой цивилизации. Несмотря на малочисленность приверженцев этого концепта, такие взгляды являются характеристикой общественного сознания на рубеже тысячелетий – с уходом советской идеологии индивидуальное сознание россиянина требовало осознания детерминанты своего проживания на малой родине. Поэтому исключительность «моего края», «моего города» при недостатке исторических концепций и противостоянии атеизму как идеологии породили гигантский спектр мировоззренческих взглядов, пусть не институализированных, не системных, но зато «своих». Наиболее амбициозной формой декларирования исключительности своей земли является претензия на её статус колыбели цивилизации или зоны контакта с инопланетным разумом. В этом смысле омская паранаука мало чем отличается от аналогичных представлений на Урале, в Восточной Сибири, да и в европейской части России.
Естественно, что носители этих взглядов интерпретируют археологические открытия с позиций альтернативной истории. Именно в этой группе фиксируются суждения об омской официальной археологии как о хорошо продуманной системе обмана. В принципе, на это явление, как на частный случай группового заблуждения, можно было бы не обращать внимания. Но при внимательном наблюдении за высказываниями омских управленцев создаётся ощущение того, что «тайное знание» и «тайная археология» как форма интеллектуальных приключений в омском истеблишменте есть. Более того, из этических соображений автор не может привести примеры, но что эти представления иногда кладутся в основу управленческих решений – для автора непреложный факт.
Социальный состав группы носителей этих представлений неоднороден. Референтная группа этих носителей, безусловно, малочисленна, но представлена средним и крупным бизнесом и местной элитой.
* * *
Безусловно, данная публикация носит обзорный характер. Автору хотелось бы актуализировать поднятую проблему для археологического профессионального сообщества и для специалистов в сфере культуры.