Не так давно, в одном физико-математическом лицее, где учится мой сын, мне довелось беседовать со школьниками о профессиях физика и математика. Построенная в рамках рассуждений беседа привела к интересным выводам.
В истории науки учёные нередко выступали специалистами одновременно как в области физики, так и в области математики. Ум же гениальных учёных, добившихся высот и в той, и в этой сфере, обнаруживался в этих двух ипостасях не одновременно, а поочерёдно. Физик и математик в одном лице, таким образом, проявлялись как две субличности.
В последнее время я имею отношение не только к области, связанной с моей профессиональной деятельностью – физики и математики, но и области, имеющей отношение к творческой сфере, а именно – поэзии. В этой связи обнаружились некие объединяющие начала, позволяющие провести очевидные параллели между физиком и поэтом.
И физик, и поэт пытаются пробиться сквозь заслоны, сквозь шоры, отделяющие постижимое от непостижимого. Именно непостижимого, поскольку за вновь открытыми областями физики и поэзии, всегда будут открываться новые – неизвестные области, многие из которых постичь на современном уровне развития не представляется возможным.
Непостижимое – континуально. Об этом писали, начиная с Аристотеля, многие, в том числе А..Бергсон, Д..Дойч, В..Налимов. Последний предполагал, основываясь на своей теории семантического вакуума, который запакован вдоль семантической прямой, что физик и поэт распаковывают новые смыслы, тем самым обогащая нашу ноосферу.
Разница между физиком и поэтом в том, что первый, прорываясь в область метафизики, обобщает экспериментальные данные, соединяя их с прошлым научным опытом, в то время как второй обобщает жизненный опыт, соединяя его с поэтическими экспериментами. Для того, чтобы это было возможно, и тот, и другой прибегают к метафоре, которая является неким «шифром» к «лифту», соединяющему мир метафизики и мир обыденный. Физик и поэт, в рамках этой метафоры, работают «лифтёрами» в «лифтах», доставляющих в область непостижимого, где они находятся очень краткий миг. За этот миг им необходимо зафиксировать полученные сведения и максимально эффективно загрузить ими этот самый «лифт». Для того, чтобы осуществить разгрузку «лифта» наиболее полно и рационально, а «груз» доставленных знаний человечество смогло усвоить наиболее продуктивно, физик и поэт прибегают к помощи коллег – математика и философа, соответственно.
Как любой грузчик, использующий соответствующие приспособления, например, транспортёр, математик и философ подключают интеллект, с его уникальным аналитическим аппаратом – логикой, – выстраивающим связь экспериментальных данных и научного опыта, экспериментов поэтических и опыта жизненного.
Таким образом, «лифт» – основное «транспортное средство» физика и поэта – это нечто сродни интуиции. И чтобы вернуть учёного и художника слова в область бытия, необходим «шифр», в виде метафоры, который требуется «лифтёру» на обратном пути. Подъём наверх осуществляется «бесплатно».
Сам факт использования разных инструментов разделяет профессии физика и математика принципиально.
А «лифты» физиков и поэтов двигаются, по большому счёту, в одном «здании», только в разных «подъездах». Возможно, со временем, и те, и другие начнут пользоваться общими «лифтами».
Обыденное и непостижимое занимают, соответственно, открытые и неизведанные площади бесконечно высокого небоскрёба. Обыденное в этом случае – нижние – открытые и исследованные этажи, вполне «обжитые» и «благоустроенные». Непостижимое же – удел этажей верхних – ещё не исследованных и «необжитых». Данная модель представляется таким образом, что текущая граница между этими областями – «обыденного» и «непостижимого» – проходит на уровне, близком к земле. Время от времени лифты ходят в нежилую часть здания. Причём, в зависимости от задач, они могут подниматься на разные этажи выше жилой части. Как уже упоминалось, подъём на любой этаж осуществляется «бесплатно». Спуск с первых этажей, осуществляется при помощи прямых метафор, чаще всего таких, которые можно ощутить посредством пяти органов чувств. Примеры таких метафор: «сильный, как лев», «фотон как волна». Прибытие с более высоких этажей, требует и более глубоких и сложных метафор или шифров, если хотите. Они более труднодоступны при первоначальном восприятии и потому могут вызывать недоумение, смятение, так как требуют большей подготовки для рационального осмысления. Например, «сильный, как муравей», «фотон – одновременно – и волна, и частица». Муравей, как известно, способен нести груз в десятки раз превышающий его собственный вес. По поводу же второй метафоры до сих пор нет единого мнения.
Таким образом, на более высоких этажах виды помещений также будут выходить за рамки привычного восприятия. Необычной будет обстановка, планировка: потребуется специальный инструктаж и навыки, чтобы жить или работать в подобных помещениях. Как уже упомянуто выше, физик подбирает «шифр» для спуска с более высоких «этажей», математик же «обмеряет» новые «квартиры», используя уже известные инструменты: циркуль, мат. анализ.
Следующий этап работы принадлежит программисту, в чьи обязанности входит окончательный контроль данных, с их последующей прикладной унификацией.
В задачи конструктора же входит материальная реализация схематических решений, предложенных программистом, он проектирует буквально всё, вплоть до специальных «зубных щёток», согласованных с жизнью на верхних этажах.
Общая тенденция рассуждений такова, что чем выше этаж, тем с более странными и иррациональными вещами приходится сталкиваться физику. Если взять за образец не образное, как выше, а абстрактное восприятие, то на нижних этажах: дважды два – непременно четыре, выше: дважды два – что-то около четырёх, ещё выше: дважды два совсем не четыре, далее же дважды два – даже не число… Следуя рациональной логике, «дважды два – четыре» будет точным только в случае абсолютной изоляции, когда никакая из внешних причин не влияет на двойки. Кроме того, умножение – это действие, которое занимает определённый промежуток времени, внутри которого, согласно Бергсону, таится континуум и может произойти всё, что угодно.
Чтобы понять, каким образом осваиваются верхние этажи, необходимо подробнее рассмотреть работу вышеупомянутой цепочки – «физик—математик—программист—конструктор». Современная физика зачастую сталкивается с природными процессами, которые нельзя потрогать и увидеть. В отличие, скажем, от физики античного периода, ярчайший представитель которой – Архимед – совершил своё великое открытие, погрузившись в ванну, на основе чисто визуальных данных. Современная физика в большей мере исследует устройство микромира и макромира, где наши органы чувств не работают. Эта область науки сегодня известна, как «квантовая физика» – особый раздел теоретической физики, изучающий квантово-механические и квантово-полевые системы, как в области элементарных частиц, так и в области мегаобъектов, таких, например, как «чёрные дыры».
Представим работу физика. Учёный наблюдает некий процесс, где объект «Альфа», преобразуется в объект «Бета» через некую экспериментальную установку. Часто для понимания результата эксперимента не помогают ни индуктивный, ни дедуктивный анализ, поскольку и тот, и другой работают внутри однотипных систем, выделяя частное или объединяя в общее. В нашем случае необходимо оторваться от привычного, и в совершенно ином мире, в другой системе координат обнаружить подобие, совершить параллельный перенос, как говорят математики. В этом и состоит, на мой взгляд, суть метафоры – обнаружить важный подобный признак в изучаемом, относительно изученного. Это может быть и признак формы, и признак содержания. А затем при помощи метафоры осуществить перенос, но сам перенос уже вторичен. И, таким образом, расширить доступное человеку, как семантическое пространство, так и пространство лексическое. Но главное, на мой взгляд, это то, что метафора, как производная интуиции, схватывает проблему целиком в независимости от масштаба проблемы, в отличие от интеллекта, который её препарирует. Таким образом, метафора не столько объясняет, сколько обеспечивает понимание. В данном контексте интересно вспомнить точку зрения известного советского математика и философа – В..В..Налимова; он пишет: «Открытие – это неожиданно пришедший в голову ответ на содержательно поставленный вопрос. Даже в области математики открытия происходят не на уровне логического мышления. Логическими средствами осуществляется только постановка задачи и проверка найденного решения, которое приходит как озарение»*1 [:.С..7]. Этим озарением и будет метафора на то, что увидел физик, которая пусть и косвенным образом, максимально близко, по его разумению, отображает невидимый процесс. Уровень же этой метафоры будет отображать уровень сложности задач. Чтобы такая метафора родилась, физик должен в творческом порыве заглянуть в метафизику процесса, приподняться над ним, и за короткий промежуток времени ухватить максимум из открывшегося.
В статье «О некоторой параллели между принципом дополнительности Бора и метафорической структурой обыденного языка» В..Налимов пишет: «Термин “метафизика” возник в I.веке до н..э., как обозначение части философского наследия Аристотеля и буквально означает “то, что следует после физики”. Сам Аристотель называл этот, по его убеждению, важнейший раздел своего философского учения “первой философией”, исследующей якобы высшие, недоступные органам чувств, лишь умозрительно постигаемые истины и неизменные начала всего существующего, обязательные для всех наук». В шутливой форме можно перефразировать Аристотеля так: «поскольку в современной физике с метафизикой в основном связаны области, касающиеся микромира и макромира, то метафизика – это то, что предшествует физике и следует после неё, подразумевая под физикой только то, что человек может почувствовать, то, что сравнимо с ним по масштабу».
Само понятие «метафизики», на сегодняшний день, имеет множество трактовок. Наиболее рациональной, на мой взгляд, является следующая: «Метафизика – это та часть бытия, та совокупность процессов в живой и неживой природе, которая по разным причинам ещё не обнаружена или будучи обнаруженной, не получила научного и рационального объяснения по причине недостаточного инструментария, как лексического, так и математического». Метафорически это выглядело бы так: метафизика – это небо, кусочки которого мы откалываем, размельчаем, рассматриваем под микроскопом и объясняем увиденное в виде математических и лексических формул. Причём по мере углубления, «порода» неба становится всё плотнее и нам приходится совершенствовать наш инструментарий. При этом поразителен тот факт, что продвигаясь всё глубже в «небесную породу», последняя не иссякает, но словно бы прибывает. Человеку кажется, что объём трансцендентного уменьшается, но в действительности эта картина напоминает бой с гидрой, у которой вместо отрубленной головы вырастает три новых.
Существенно, что в момент появления метафоры происходит трансляция существующих знаний в новую область, поэтому здесь не работают ни индуктивный, ни дедуктивный способы мышления, о чём упоминалось выше.
Схожие размышления можно найти у Бергсона; он представляет, что всё живущее чередует стадии напряжения и расслабления. Если ему следовать и предположить, что физик и математик могут быть в одном лице, как и поэт с философом, то метафора с лифтом несколько преображается: если лифт – интуиция по пути наверх, а метафора – шифр необходимый для спуска вниз, и в этом случае лифт служит орудием физика (поэта); на обратном же пути у физика-математика (поэта-философа), лифт обретает черты интеллектуально-логического характера и вполне может стать орудием математика (философа).
Бергсон считал, что творческие порывы, происходящие в состоянии напряжения интуиции, непременно чередуются со спадом этого напряжения. Этот спад характеризуется снижением интуиции, с одной стороны, и работой чистого интеллекта – с другой, когда разворачивается материальный аспект и осуществляется рационализация полученных сведений.
Бергсон писал: «что касается пространства, то нужно усилием духа следовать за прогрессивным, или, вернее, за регрессивным движением внепространственного, нисходящего в пространственность. Поднявшись вначале как можно выше в нашем собственном сознании, чтобы затем постепенно спускаться, мы явно чувствуем, что наше “я”, напрягшееся было в неделимом и действующем волевом акте, развёртывается в инертные, внешние друг другу воспоминания»*2.[:.С..152]. Чем-то физик напоминает игрока, которому на короткий промежуток времени показывают картинки, а затем предлагают их воссоздать. В. Налимов по этому поводу цитирует Ж..Адамара, который пытался также оценить роль лексики и символов в мышлении, особенно в математическом мышлении. Вот что он пишет о своём личном опыте (1974.г.): «Я утверждаю, что слова полностью отсутствуют в моём уме, когда я действительно думаю… Я думаю, что существенно также подчеркнуть, что я веду себя так не только по отношению к словам, но и по отношению к алгебраическим знакам. Я их использую, когда я делаю простые вычисления; но каждый раз, когда вопрос кажется более трудным, они становятся для меня слишком тяжёлым багажом: я использую в этом случае конкретные представления, но они совершенно другой природы»*1 [: С. 8].
Прекрасное метафорическое сравнение атома с солнечной системой, предложенное когда-то Резерфордом, в ходу и по сей день, несмотря на то, что электроны больше напоминают не планеты, а скорее вытянутые вдоль орбит облака. Ведь электроны всё-таки больше волны, нежели частицы.
Когда Максвелл пытался представить взаимодействие электрического и магнитного полей в электромагнитной волне, он собрал модель при помощи блоков и верёвочек.
Конечно, принцип неопределённости Гейзенберга перевести в осязаемую метафору сложнее. Представить частицу одновременно в нескольких точках в виде рассеянного облака непросто, и квантовый дуализм здесь красивое решение. Это и есть тот случай, когда «дважды два не четыре».
Наконец, мы подошли к моменту, когда лифт отправляется в обратном направлении – к первым этажам. Наступает черёд математика, задача которого развернуть метафору в коммуникационном пространстве человека посредством цифр и формул. Интеллект, посредством математики, через инструмент абстракции, позволяет открытие физика сделать доступным пониманию человеческого разума, пусть и с некоторой метафизической окраской. Его задача – обнаружить геометрический порядок в экспериментальных данных, найти повторяющиеся во времени процессы и обобщить найденные закономерности при помощи алгебраических формул. Помимо описания увиденного физиком, он должен сомкнуть это с предыдущими теориями или, образно говоря, выстроить широкую лестницу наверх, доступную для обширного пользования специалистам других областей.
После того, как математик «разгрузил» «лифт», данные необходимо систематизировать и скорректировать, а так же подготовить базу для конструкторов. В дело вступает программист, закладывающий расчёты математика в компьютер. Специалист этой сферы проверяет насколько предыдущие этапы, выполненные физиком и математиком, коррелируют с действительностью, насколько крепка выстроенная «лестница». И, главное, насколько состоятельна новоявленная экспериментальная платформа для будущих гипотез. Меняя, виртуальным образом, входные данные «Альфа», смотрит насколько меняются выходные – «Бета». Таким образом, программист готовит платформу для следующих лифтов с физиками. И в этом проявляются его качества, как учёного.
И наконец, для освоения помещений, обнаруженных в верхних этажах, подключается конструктор, в широком понимании этого слова. Он обустраивает эти помещения, создаёт обстановку, заполняет пространство предметами обихода, пытаясь открытие, сделанное физиком, реализовать в материальном мире. И хотя конструктору посвящён столь крошечный текст, своим комфортом человечество обязано именно ему.
Со вторым лифтом в нашем виртуальном здании работает другая цепочка. Поэт отправляется наверх и чтобы вернуться, подобно физику, подбирает «ключ» – метафору. Философ фиксирует добытые сведения и интерпретирует посредством лексических формул. Далее подключаются критик и политик, и в результате возникает совершенно удивительная цепочка – «поэт—философ—критик—политик».
Как единица Универсума, наделённая разумом, человек наблюдает и проживает явления самого разнообразного свойства. Поэзия в этой связи может рассматриваться, как тонкий и совершенно особенный способ осознания бытия. И если физик изучает законы мироздания, основополагаясь на научный подход, то поэт изучает мир, прежде всего, в бытийном контексте, во многом основываясь на метафизическом ощущении. Поэт не располагает сверхточным инструментарием, которым оперирует физик и потому изучает мир, перемещаясь в пластах метафизики живой и неживой природы, выискивая свои метафоры. Тогда то и рождается стихотворение – «словесная формула». Однако, за сложностью в ряде случаев добытого с «верхних этажей» материала, поэтическая мысль не всегда доступна адресату в её оригинальном значении. Но, поскольку помимо семантики стихотворение, как свежеиспечённый пирог, ещё несёт запах метафизики, музыкальности, то слушатели у него найдутся всегда.
Открытие же глубин и работа с тонким планом – прерогатива философа. Он разворачивает поэтическую мысль, сконцентрированную в виде метафор (как математик формулы), в коммуникационное пространство человека. Он словно бы корреспондирует поэтическую мысль адресатам, при помощи расшифровки смыслов, с одной стороны, и метафизического преломления этой самой поэтической мысли через призму той или иной философской концепции, с другой стороны. Подобно математику, он строит лестницу для массового посещения верхнего этажа.
Роль критика часто, так или иначе, сопряжена с ролью философа, но одна из главных задач первого – выявить состоятельность и жизнеспособность исследуемого метафорического материала, пропуская его, подобно программисту, через «компьютер» всей философии. И в случае одобрения, он подписывает акт приёмки лестницы на верхний этаж.
И, наконец, в дело вступает политик, который, подобно конструктору, пытается на основе опыта, добытого поэтом, усовершенствовать социум. За стартовый тезис политик берёт некую метафору и, основываясь на той или иной философской концепции, предлагает свои способы, как наиболее прогрессивно освоить следующие этажи. Новая модель социума – новые правила. И политик разрабатывает новую политическую программу для наиболее эффективного освоения новых пространств. Она становится сводом правил проживания на верхних этажах.
В конце концов, оба процесса замкнулись одинаково: оба стартовали из области метафизики и оба закончились в социуме.
Удивительным остаётся тот факт, что если «лифты» поэтов и физиков не меняются со временем, – модель остаётся той же, ведь интуиция – врождённое качество, то инструментарий философов и математиков совершенствуется экспоненциально. Очевидно, что при расширении семантического поля в обеих вышеописанных цепочках, за счёт появления новых метафор, инструмент, раскрывающий их в область коммуникаций человека, растёт и качественно и количественно. Теперь уже активно применяются и индукция, и дедукция, и осваивать верхние этажи со временем становится возможным и быстрее, и эффективнее. К примеру, что касается инструмента философа – слова: если оно когда-то соответствовало точке в поле смысла, то со временем оно становится «размытым пятном». В области физики материя так же перестала быть дискретной, а стала вероятностно распределённой – тем же «размытым пятном». В..Налимов вёл такой диалог: «Что в большей степени характеризует развитие культуры – рост числа новых слов или расширение смыслового содержания старых? Сейчас мы можем дать такой ответ на этот вопрос: появление новых слов расширяет смысл старых, ибо новые слова позволяют строить новые фразы, открывающие новый, ранее скрытый, смысл в словах старых. Так в языке проявляется диалектика непрерывного и дискретного»*1.[:.С..2]. Появляются новые оттенки, а иногда и значения давно употребляемых слов. И, соответственно, при их помощи можно раскрывать более широко и одновременно более тонко сложные метафоры. Аналогично вместе с появлением новых физических смыслов появляется новый математический инструментарий. Иногда они развиваются параллельно, как это уже происходило с дифференциальным исчислением и теорией относительности.
Казалось бы, всё прекрасно! Человечество осваивает следующие – более высокие этажи нашего виртуального небоскрёба, прогресс идёт своим чередом. Но есть один серьёзный вопрос: в каком направлении движется этот прогресс? Дело в том, что и в первом, и во втором случае (и с физиком, и с поэтом) – мы пытаемся при помощи конечных инструментов – математики и языка – выразить бесконечные величины, аппроксимировать метафизику, приблизив её при помощи метафор. Если осмыслить это метафорически, то достаточно вспомнить образный пример с небом: мало того что оно бесконечно вдоль вертикальной координатной оси, оно с высотой растёт в поперечнике, не говоря о том, что порода, по мере продвижения в её более глубокие слои, твердеет (для понимания современной математики необходимы профессиональные знания, одно название – «гладкие многообразия» чего стоит).
Если же вернуться к образному представлению, связанному с виртуальным небоскрёбом, то последний будет напоминать сюрреалистическую картину в виде гигантской, перевёрнутой вершиной вниз, пирамиды. При этом, основание пирамиды, которое становится вершиной, уходит вверх по бесконечной вертикали, а с каждым подъёмом на этаж площадь последнего возрастает. И хотя инструментарий математиков и философов расширяется и совершенствуется, но осваивать приходится гораздо большее количество помещений на каждом следующем этаже.
Площадь этажа растёт не только за счёт расширения математики и философии, но и за счёт присоединения новых семантических полей: химии, биофизики, биологии, социологии, образования и т. д.
По внутренним ощущениям происходит значительный прогресс, по существу же – развитие реализуется, преимущественно, в горизонтальном направлении.
И потому могут возникнуть небезосновательные опасения, что наступит время, когда люди будут заняты только горизонтальным освоением.
О проблеме аппроксимации окружающего мира при помощи физических законов достаточно много написано в книге нобелевского лауреата Бергсона «Теория эволюции». В числе прочего, он отмечал, что как бы точно мы не аппроксимировали реальную кривую, к примеру, полёта птицы при помощи коротких отрезков, мы будем бесконечно отличаться от действительности. Рассматривая кривую времени, он рассуждал, что в этой бесконечности, которая стоит между реальной кривой и приближённой функцией, содержится творческая эволюция. Та её часть, которая касается интуиции. И одним из доказательств подлинности этого рассуждения, на мой взгляд, является факт переписывания большинства законов физики с течением времени, в связи с их более точной аппроксимацией. Реальность как бы начинает со временем «выпучиваться» из-под аппроксимационной кривой. Причём законы не просто уточняются, а меняются кардинально, хотя и включают старые постулаты на правах частных случаев. Так, например, законы Ньютона расширились до законов Эйнштейна. И скорость смены парадигмы физических законов со временем увеличивается.
Метафорически Бергсон прояснял вышесказанное на примере каменщика, который пытаясь подражать художнику, выкладывает картину последнего мозаикой. Чем меньше камешки, тем точнее мозаика. Но как бы ни старался мастер камня, мозаика не станет картиной.
И хотя законы физики не зависят от времени (камень и миллион лет назад падал вертикально вниз), но более точные аппроксимации, происходящие в связи с развитием научно-технического прогресса, уточняют закон с течением времени и мы, в каком-то смысле, можем считать, что эти законы всё же имеют динамику во времени. И тогда одна мозаика сменяется другой, более тонкой. Это напоминает бесконечную дробь «0,12345…», когда цепь поочерёдных физических теорий в истории эволюции – это округления до определённого порядка. И соответственно, каждая новая мозаика – это уточнение следующего порядка.
Резюмируя, важно понимать, что как бы не детализировались законы физики, как бы не уточнялись, мы ни на йоту не приблизимся к реальному течению природы, как в случае с мозаикой, которая будет бесконечно отличаться от оригинала картины, потому что, как говорят математики: мощность конечного множества, какое бы большое оно не было, будет бесконечно меньше бесконечного множества. Именно об этом говорят парадоксы Зенона: когда бесконечность подменяется конечным множеством, Ахиллес не может обогнать черепаху.
Философия, подобно математике, лишь с определённой точностью описывает духовный мир, в том числе законы социума. О проблеме существенного отличия между реальной гармоничной жизнью человека с природой и той моделью, в которой мы живём, которая создавалась на протяжении тысячелетий при помощи поэтов, философов, политиков (куда, кстати, входят и Карл Маркс и Владимир Ленин со своими утопичными, хотя и красивыми теориями; причём под словом утопичность подразумевается не комичность, а именно слабое приближение их теорий к реальной жизни) достаточно ярко написал Набоков в книге «Приглашение на казнь», где жизнь метафорично сравнивалась с камерой. Камера, в которой жил герой, олицетворяла все мыслимые и немыслимые ужасы, изобретённые ни кем иным, как социумом. Тем не менее, обладая талантом поэта, герой умел прикоснуться к непостижимому, к метафизическому. Автор тонко отразил мысль о том, насколько обычный человеческий язык слабо и несовершенно может передать ощущения от соприкосновения с несказуемым, с непостижимым*3.[:.С..72]. Герой, выпадая из состояния трансценденции, которое само по себе близко к экстатическому, ощущал лишь отголоски такового. И потому не удивительно его невольное желание приблизить день казни.
В этой связи интересно отметить точку зрения В..Налимова: «Если осмысливание нашей повседневной речевой коммуникации происходит на континуальном уровне, то можно высказать предположение о том, что само мышление существенно континуально. Отсюда постоянно повторяющиеся даже у поэтов высказывания о недостаточности выразительных средств языка»*1 [: С. 3].
В этом случае правомерен вопрос, насколько действительная метафизика будет искажена трактовкой человека и насколько общественные законы отстоят от естественных законов, аналогично аппроксимационной функции в математике. Бергсон упоминал о том, что всегда за сложным, громоздким описанием понятий стоит простая, лёгкая, но при том глубокая идея. Беркли, применительно к этому случаю, преподнёс гениальную метафору: «материя тонкой, прозрачной плёнкой отделяет нас от Бога, но благодаря философам она становится толстой и непрозрачной». Притом, что любое животное, насекомое, растение живут, перемещаясь сквозь тонкую плёнку в бесконечность непознаваемого, и живут гармонично и естественно, хотя и не осознавая этого. Человеку же выпала доля вскрывать при помощи интуиции уже более плотные слои материи…
Можно заметить, что в законах философии, как и в законах физики, череда последовательных уточнений аналогична динамике во времени. Как и законы физики, которые имеют геометрический вид, зависящий только от пространственных координат, которые в явном виде не зависят от времени, философские концепции регулярно уточняются, а иногда и меняются кардинально. Конечно, в этих концепциях нет зависимости ни от пространственных координат, ни от временных (они действуют повсеместно), но на протяжении веков одна парадигма сменялась другой. Таким образом, неявно они имеют временную зависимость. Одним из следствий таких смен были новые политические системы, например, пришедший в Италии на смену демократии тоталитарный режим (об этом более подробно в моём эссе «Волновая теория диалектики»).
Очередная метафора, которая имеет более сложный вид, меняет, проходя через горнило философии, политическую систему и выводит её на новый уровень. И возникает любопытный вопрос, а приближает ли нас очередная аппроксимация, очередное уточнение того, «как нужно», к гармоничному сосуществованию с природой или удаляет от него? Как однажды это произошло с концепцией коммунизма, когда благая задача помочь угнетённым, превратилась в красный террор. И, соответственно, очередная смена метафоры, может приводить как к научно-технической, так и к социальной революции, со всеми вытекающими последствиями: несправедливость, террор, жертвы… В этой связи очень опасно, когда идеалисты, меняющие парадигму, чаще всего совмещают в себе всю цепочку – от поэта до политика и с фанатичным стремлением добиваются поставленных задач любой ценой: Ленин, Гитлер…
Хотя заимствования прослеживаются и здесь: Гитлер–Ницше, Ленин–Маркс.
Просматривается очевидный парадокс – человек, всё дальше вгрызаясь в «небо» метафизики, раскрывает очередные законы бытия живого и неживого мира. Но при этом, по большому счёту, эволюция человека обошла эволюцию природы только количественно. Всё что умеет человек – глубоководное погружение, полёты и прочее – в природе имеет аналоги. Каждая новая метафора, приводящая к очередной аппроксимации, изменяет нашу жизнь только количественно. Причём, как уже упоминалось выше, как бы глубоко человек не раскрывал тайны природы, сущностная её глубина будет всегда бесконечно отличаться от тех метафорических аппроксимаций, которые осуществил человек.
Но человек, тем не менее, не теряет надежды, что когда-нибудь приобретёт инструменты, позволяющие постигнуть эту бесконечность и воссоединится с природой на каком-то более высоком уровне. Торжеством человеческой мысли могла бы быть телепортация или что-то подобное, и тогда человек, действительно, смог бы оторваться от чувственного опыта.
Темой отдельного разговора мог бы послужить вопрос – почему человек не живёт естественным образом, интегрированным в структуру природы, как живёт весь остальной животный мир, от амёбы до орла, а пытается развернуть естественный миропорядок себе во благо, концентрируясь в городах, живя в высотках, отрываясь от земли. Быть может, кто-то «обнулил» наши возможности жить в бесконечности? Возможности, которыми обладает, например, «примитивный» муравей. Вернул нас, по сути, к началу эволюции и теперь наблюдает, а сможет ли человек повторить то, что было создано до «обнуления». Создаётся впечатление, что человечество и животный мир двигаются эволюционно в одной среде, но в противоположных направлениях, у животных вектор эволюции направлен изнутри природы, а человек движется снаружи вовнутрь. Но, быть может, что-то изменится на следующих витках развития…
Может быть, проблема в другом? Бергсон считает, что заглянуть внутрь себя, приподняться над собой, произвести то, что приведёт к духовному росту, можно только на «лифте» (интуиции). Но, поскольку после появления «шифра» (метафоры) надобность в нём отпадает, «все» пользуются «лестницей». Да и вообще дальнейшие передвижения идут, преимущественно, в горизонтальном направлении, и поскольку площадь «этажа» уже весьма обширная, происходит существенный разрыв между духовным и материальным. В результате, несмотря на то, что интуиция присуща человеку имманентно, он перестаёт пользоваться ею.
По всей видимости, абориген, живший в единении с природой, этим «лифтом» пользовался ежедневно (сейчас аборигены выполняют скорее миссию хранителей истории своего племени, одновременно являясь тур. гидами), поскольку только так он мог выжить – в схватке с животным приподняться над собой и заглянуть хотя бы недалеко в будущее.
Наверняка кто-то обвинит меня в призывах вернуться в природу и одеть набедренные повязки. Конечно, рассматривать это нелепо. Я стараюсь только описать действительность, систематизировав некоторые моменты, выстроив причинно-следственные связи.
На мой взгляд, ситуация может поменяться, если инструменты исследования поменяют свой статус и станут континуальными. Кое-какие намёки на это имеются: слова, благодаря семантической размытости, перестают быть точечными, превращаясь в семантические пятна, в физике можно наблюдать подобные процессы в квантовой механике, где материя, благодаря принципу неопределённости, из точечной становится размытой, превращаясь в облако. И, соответственно, атомарные понятия превращаются в непрерывные.
Конечно, бесспорно, что с каждым этажом метафоры становятся всё более нетривиальными, уровень физических или философских теорий абстрактнее и, соответственно, даже горизонтальное перемещение становится сложнее. Чтобы двигаться хотя бы в пределах этажа, современный человек должен быть достаточно сложно, так сказать, многоуровнево организован.
Эти уровни можно изобразить, если представить человека в виде бесконечной дроби «0,12345…». Нередко бывает так, что взаимодействуя в единой духовной сфере, один человек не в состоянии постичь другого. Оперируя метафорой с дробями, это выглядит так: один индивидуум организован как «0,12345…», другой – «0,0012345…». Внутренне обе личности имеют сравнительно богатый духовный капитал, но общение, условно, на первом уровне – том, что после запятой – приносит малопродуктивный результат, ведь у одного после запятой «1», у другого – «0». Просто богатство и глубина второго индивидуума – на третьем уровне от запятой и этот уровень ещё необходимо инициировать. В результате второй в состоянии воспринимать только сложные метафоры. На начальных же уровнях он инертен и маловосприимчив (это там, где «дважды два – четыре»). А поскольку в обыденной жизни мы взаимодействуем друг с другом, в первую очередь, на уровнях после запятой и сравниваем, например, «0,3» и «0,7», то и совершаем самые первые и самые поспешные выводы. Однако, более глубокий взгляд (второй знак после запятой), позволяет увидеть другую, более тонкую организацию этих же личностей, которая вполне может выглядеть, как «0,37» и «0,73». Ещё труднее заметить и раскрыть «банальных» и «непримечательных» личностей, чья организация соответствует «0,001», хотя дальше, вероятно, у этих же индивидуумов можно обнаружить потрясающую мощь скрытых потенциалов, которую можно охарактеризовать, как «0,001999…».
Однако, задача человека не исчерпывается только раскрытием своего высокого духовного потенциала, который дан ему изначально. Главная задача – изменить высокий уровень на ещё более значительный, к примеру «5» на «7», чтобы перейти с организации «0,125» на «0,127». Для этого необходима интуиция, и горизонтального движения недостаточно.
При всём том, как бы физик и поэт не занимались духовным ростом, завершающие звенья цепочки – конструкторы и политики – будут стремиться к комфорту человечества, пусть и на разных уровнях. Бергсон писал: «Каков главный предмет науки? Это – увеличение нашего влияния на вещи. Наука может быть умозрительной по форме, бескорыстной в своих ближайших целях; другими словами, мы можем предоставлять ей кредит на любое время. Но как бы не отодвигался срок платежа, необходимо, чтобы в конце концов наш труд был оплачен. Таким образом, наука, по существу, всегда имеет в виду практическую полезность»*2.[:.С..264]. Но в последнее время человечество, похоже, пытается поменять эту парадигму, всё глубже рассматривая вопросы глобальной экологии. Идут дискуссии о векторах прогресса, о том, что общие направления развития должны быть связаны не с улучшением качества жизни человека. Прогресс должен быть направлен на установление утраченной когда-то гармонии последнего с природной средой.
Показателен один своеобразный факт, который свидетельствует об актуальности размышлений Сократа, рассуждавшего, что правильнее: консерватизм Спарты или прогресс Афин. Аборигены острова Бали в своё время отказались от современных способов возделывания земли в пользу традиционных, обосновав это решение тем, что механизированная обработка приведёт к исчерпанию земельных ресурсов. И поразительно здесь то, что аборигены, которые находятся на более низком интеллектуальном уровне развития, интуитивно почувствовали всю тупиковость механистического пути развития. Они, в отличие от цивилизованной части человечества, словно бы читали работы Вернадского. Они не захотели исследовать бесконечность – они захотели в ней жить.
Эссе Михаила Стригина «Метафора – шифр бытия» с незначительной редакцией опубликовано как научная статья во втором томе сборника материалов IV Международной научно-практической конференции «European Scientific Conference», состоявшейся 7 июня 2017 года в городе Пенза (УДК 001.12+001.61+165.9 // МЦНС «Наука и Просвещение». — Пенза, 2017. — Часть 2. — С. 206-212)*.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи