Введение.
Сколько бы ни прошло стремительного времени, сколь бы ни менялись ветра и пути человечества, востребованность поэтического слова всегда остаётся неизменной. Главное – это обнажённая исповедальность, личная выстраданность этого Слова, вбирающего в себя накопленное прошлым опытом, придающим ему – Слову – масштаб обобщений и тонкость восчувствований без назидательности и самолюбования.
Именно таким поэтом – дорогим и понятным мне в каждом признании – была и остаётся моя землячка, Нина Ягодинцева, выпустившая в петербургском издательстве скромный и лаконичный сборник стихов «Избранное», вобравший самое ценное из её многочисленных книг за три десятилетия.
Ещё Блок писал: «Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, – является чувство ПУТИ».1).
Издание «Избранного» Н..Ягодинцевой – свидетельство необычайного для нашего времени духовного пути творческой личности, одарённой не просто зоркостью к деталям подмеченных в природе и обществе событий, но и редчайшим философским мастерством в создании глубинной картины явлений современной жизни – жизни на глобальном сломе традиций, обнажения сущности современного кризиса. Исследователи творчества поэта давно подметили особое свойство нравственной и духовной устойчивости её мировоззрения, тонкость её психологического рисунка и пейзажных описаний: «Вспоминая Сыростан, // вспоминаешь неземное, // словно снег несёшь устам, // истомившимся от зноя…». Или: «Огонь в печи воздел ладони // И замирает, трепеща, // И на серебряной иконе // Подхвачен ветром край плаща…»
Признание поэтессе принесла также внешняя лёгкость и смиренная простота её стихосложения: «В январь – как на горочку тянешь сани. // Взгляни распахнутыми глазами // С крутого, высокого царь-холма: // Зима! <…> // Дай Бог тебе, Родина, столько света, // Сколь в песнях твоих за века напето. // Дай Бог тебе воли – сколь все ветра! // Любви, всепрощения и добра…»
Но все эти черты, бросающиеся в глаза даже при поверхностном чтении, в настоящем итоговом сборнике «Избранного» дополняются куда более значительным смыслом, когда знакомишься с пульсирующим, напряжённым развитием мыслей и чувств поэта, её внутренним эволюционным ПУТЁМ, который и хочется открыть для заинтересованного читателя.
I.
«Тёмный сад» – так называет Нина Ягодинцева первую часть своего поэтического пути, датированного 1982-1991 годами. Из её биографии известно, что этим годам предшествовала работа на Магнитогорском металлургическом комбинате и последующая учёба в Литературном институте в Москве. За плечами – и первая публикация в одиннадцать лет в газете «Знамя», и занятия в замечательном литобъединении у яркой поэтессы Нины Кондратковской – ветерана поэтических битв магнитогорской гвардии словотворцев. Словом, позади – детство, юность, школа, родной край, а затем – созревание в стенах лучшей литературной академии мира…
Именно тот период (1982-1987.гг.) вкупе с последующим – челябинским (1987-1991.гг.) и является пространством «Тёмного сада», наполненным взрывной динамикой мятежных событий, чью сущность молодая поэтесса выплёскивает в первой части «Избранного»: «Свобода! Твой высокий гром // Взрывает глушь почти желанной мукой, // Я знаю, завтра мы умрём, // Но здесь, сейчас, перед разлукой // Мы видели прекрасные черты, // Пустые тропы молодого рая, // И слава Богу, если знаешь ты, // Зачем ты губишь нас так рано…»
Вместе со своими современниками упоение свободой не могло миновать молодую душу; однако тревога и смертельная опасность этой неожиданной свободы передаётся поэтессой абсолютно нетрадиционно и тревожно: «Желанье властвовать и страсть // К движению и созиданью: // Дымящиеся глыбы класть // В основу мирозданья…» Это желанье раскованности происходит в стране, где «в убогих русских городах // горят огни до поздней ночи, // но гаснет свет – и волчий страх // у спящих выедает очи…» Поэт знает, в какой исторической канве творится новый разлом, происходит неистовая схватка за власть: «Как странно в вязкой пустоте // Среди погибших слов // заговорить на языке // утраченных богов…» Или: «Куда идти? Кого винить? // Кого молить повинным словом, // Коль под твоим высоким кровом // Нам негде голову склонить…» Автор этих пронзительных строк глубоко чувствует исконную связь «крова» и «крови»… Её накопленный в столь раннем возрасте опыт предшествующих катаклизмов Отчизны делает её зоркой и не по годам мудрой: «И кто-то последний умрёт на пороге cвободы, // Последнего знака, последней звезды не дочтя…»
У Блока в той же статье замечается: «Не дело художника – смотреть за тем, как исполняется задуманное, печься о том, исполнится оно или нет. У художника – всё бытовое, житейское, быстро сменяющееся – найдёт своё выражение потом, когда перегорит в жизни… Дело художника – видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит “разорванный ветром воздух”».
Словно подхватывая это поэтическое ощущение гения русского слова, Нина Ягодинцева говорит: «Если о России // Не говорить, не думать, не дышать <…> // Мы канем в пустоту, не отыскав ночлег…» «Спеши! Наградою тебе // Деревня. Люди. Ночь в избе…» И от этого земного, осязаемого, домашнего – к стремительному, небесному, космическому: «Когда позор, тоска, бессилье // Отравят грудь – // Для тайных странствий по России // Есть Млечный Путь…» Это бегство в язычество, в Средневековье, этот инстинкт самосохранения души и веры так входит в миро-созревание юной, в сущности, поэтессы, что, сохраняя этот период в итоговом «Избранном», она ясно показывает, какой путь она избрала, став сама избранницей классической и трагической линии русской поэзии. Именно этот выбор сделает её стойкой в последующих испытаниях.
Впоследствии, через четверть века, обретя стойкость и мужество в испытаниях, в микропоэме «Вечерний круг» она напишет о том прошлом времени: «Страна умирать не хочет. Она живёт // В бессрочной коме… Открой теперь и прочти, // Что было написано в тысяча девятьсот // Восемьдесят четвёртом, с каких высот // Летела в стаю пущенная стрела // И круг её вечерний разорвала…» «Ужас возвращения в cредневековье: // Будни пахнут пивом, пылью и кровью…» «Мир рационален ровно настолько, // Чтобы снова затеять вавилонскую стройку…» (2011.г.). Но это будет уже в абсолютно другом качестве её поэтической зрелости, до которой ещё длинная, изматывающая разум и душу дорога.
II.
Девяностым годам в «Избранном» соответствует крупный раздел «Ради шелеста, лепета, пенья» (1992-2001.гг.). Само его название знаменует погружение в чародейство природы, соприкасаясь с которой только и возможно «дойти до самой сути, до сущности протекших дней, до их причины, до оснований, до корней, до сердцевины» (Б..Пастернак)…
Выходец из городской промышленной среды, питомица тесных студенческих, а потом – рабочих общежитий, поэтесса преображается в поэта-ясновидца и духовидца, впитывая всей полнотой чувств знаки и язык растений, гор, стремительных уральских рек и таинственных самодостаточных лесов – чернолесья. «В России надо жить бездомно и смиренно… <…> В России надо жить не хлебом и не словом, А запахом лесов – берёзово-сосновым. <…> // Великая страна, юдоль твоя земная, // Скитается в веках, сама себя не зная…»
Наитие вместо логики технического расчёта. Интуиция вместо фальшивого оптимизма. Импрессионизм вместо бунтарского реализма передвижников, которых так любили наши просвещённые учителя-добротолюбы. И вместе с этим наряду с нарастающей зоркостью деталей («нежная жасминовая кожа», «неспелый жемчуг», «сирень, как туча грозовая», «острые копья весенних трав») идёт нарастание видения незримого, обобщения сцеплений первопричин: «Из наших молитв и чаяний – верных нитей, // Из наших наивных песен и смутных снов // Ткётся в холодной выси канва событий // И укрывает Россию её покров…»
Где-то на обочине сознания оставляет поэт личную драму крушения любви: «Оставим всё как есть: // Кафе. Театр. Почта. // Ожог». Она даже находит исключительные формулы этому самоотречению от личного счастья: «Мы служим любви, а запроданы силе за страх // Какой-то бедой», которые недоступны обывателю и редки даже у самых выдающихся творцов слова. И, хотя поэт осознаёт всю трагичность такого холодно-пустынного отречения: «Мне страшно. Мне темно. Окликните меня!», она с отчаянным самоистязанием констатирует: «Но наступает, как проклятье, // Необратимый тайный час, // Когда учителя и братья // Уже не понимают нас…» Выбор судьбы становится всё яснее самому автору, давая неизъяснимое мужество и дар прозрения: «Куда бежать воде? Куда векам стремиться // И нам держать свой путь? // Мы отыскали том. Но каменной страницы // Нам не перевернуть…»
Именно в девяностые, когда испытания и их жестокость достигают пика как для всей страны, так и для личности автора, у неё вырываются исповедальные строчки: «Я говорю: печаль мудра, // Ещё не зная, так ли это…» «Я солгала. Я неповинна…» «Я умирала дважды. Оба раза – // Из-за любви…» Тогда все бытовые внешние пейзажи родного края наполняются такой психологической трагичностью, таким сконцентрированным напряжением, что предвещают «разрыв аорты»: это стихотворения «Сыростан», «Златоуст», «Время – ветер», «Ресницам – сна…», «Теченье донных трав»: «Они текут, текут: отныне и доныне… // Опомнишься – зима. Оглянешься – пустыня». И только инстинкт материнства, мощь которого в русском слове воплотила её могучая предшественница (а теперь – учитель) Марина Цветаева, заставляет уже теперь зрелого поэта и мать воскликнуть: «О, Господи, ведь ты послал детей // Спасать меня из гиблой круговерти! // И если я подумала о смерти, // То это было: Боже, не теперь!..»
Петербург, красавица-Москва, торгующая всем и на каждом углу, своими контрастами и обнажающимся бесстыдством дают поэту всё нарастающую силу и право на пророчества: «Знать, из горького опыта // Не выходит хорошего: // Что не продано – пропито, // Что не пропито – брошено. // Что не взято – отравлено, // У потомков украдено… // Если сказано правильно, // Ты прости меня, Родина…»
По её биографии, так близко и сердечно знакомой мне, я знаю, как целительно было тогда поэту стать самоотверженной водительницей молодых, незрелых, растерянных «птенцов, встающих на крыло»… Судьба подарила ей роль наставницы молодых из «потерянного поколения», и это стало праведной «миссией» поэта на всю последующую эпоху: «Единственный огонь из всех огней, // Способных озарить собою сферу, // В которой мы живём, испытывая веру // И многократно утверждаясь в ней…»
Самоотдача на грани «самопожертвования» – вот высший нравственный путь и (не побоюсь произнести) подвиг Поэта, который в те годы дала ей судьба, были переплавлены и осмыслены Ниной Александровной в исполинско-масштабном ракурсе: «Живя меж облаками и людьми, // Отдав долги и дерзости, и лести, // Я научилась кланяться любви // И праздновать тоску по-королевски…» «О да, я знаю, исхода нет, // Но вижу: над стаей наших судеб // Кружится, кружится вечный снег, // Крошится, крошится вечный хлеб…» Именно тогда в её публицистике, к которой она имела мужество снизойти, возникла формула: «Культура – это достоинство».
III.
Третья – и заключительная – часть «Избранного» была создана в первое десятилетие XXI.века (2002-2011.гг.). Как известно, столетие заканчивается в своём культурном наследии где-то спустя десять-пятнадцать лет, забегая в следующий век. XVII.век Руси кончился победами Петра, XVIII.век – разгромом Наполеона, XIX.век – Октябрьским переворотом. Где-то в середине десятых годов XXI.века произойдёт окончательный отказ от книгочтения и классического искусства, как ясно всем нам сегодня.
Автору «Избранного» посчастливилось обрести зрелость в так называемые нулевые годы XXI.века, и это время было ею озаглавлено «Трава-тишина». «Листья травы» – любимая тема великого Уолта Уитмена – переосмысливаются Ниной Ягодинцевой как бессмертие жизни, всего живого на земле: «Да будут родники целительно-медовы, // Полны живой водой, // И ноши никакой в пути – и только Слово // Всегда с тобой…» Ей, ставшей воительницей, владелицей великого наследия, уже не страшно вступать в схватку с любыми химерами, смущавшими ещё древних греков. Поэт азартно одолевает «птице-змея» и «пауко-льва», «ящеро-пса» и «рыбо-дракона» (последнего – впоследствии), в которых она «мечет стрелы огненные»… «Дай стрелу. Уйди за спину. // Учись. Я на мгновение застыну // Меж двух ударов сердца наяву // И отпущу тугую тетиву…»
Поэт, находясь в бывшем стольном граде древней Руси, украшенном соборами девяти веков с языческим узорочьем, гордо и с вызовом произносит: «А где ж ещё // До бела снега догорать, // Как не в России, во Владимире, // Где ты несёшь домой свечу, // А я шепчу: “Прости, прости меня”, – // Но быть прощённой не хочу…»
Зорким зрением видит Поэт далеко за рубежами своей тысячелетней Отчизны все её смутные и судьбоносные времена: «Листвы взволнованная речь // Ошеломляет, нарастая… <…> // Спасти, утешить, оберечь, // Дать мужество на ополченье, // И небо – речь, и поле – речь, // И рек студёные реченья…»
Она обретает искусство точно и лаконично передать суть гражданского братоубийства: «Непогода пришла, как отряд батьки Махно», исполинскую трагедию Великой Отечественной: «Военные грузовики, брезент заиндевелый… <…> // На три открытых стороны – // России, вечности, войны…» В её строках выстраиваются и собственные героико-эпические заповеди: «Помилосердствуй же! И впредь, // Где горя горького напластано, // Не дай соблазна умереть, // Не допусти соблазна властвовать!» «Руки ли греют, Богу ли мстят // За немоту свою? // Ты принимаешь пламенный стяг: // – Я и в огне спою!» Отчеканиваются категорические императивы, коими и будет питаться та неокрепшая поросль, что ныне скитается без пастырей, без милосердия: «В немилосердии прошедшего – // Немилосердие грядущего!» «Обжигая губы об имена, // Не позаришься на чужую ложь… // Три глотка спасительных: “Ро-ди-на” – // И опять живёшь…» «Всё кажется: тебе // Какой-то смысл загадан, // И если ты его сумеешь отгадать – // Как посуху пройдёшь…»
Надо ли говорить, сколь целительным и жизнеспособным оказывается такое слово, подземными токами связанное с древнесказовым и исконно русским наследием, языческим, или первохристианским, или фольклорным, былинным, каким свободно владеет ныне Нина Александровна – признанный знаток культурных заповедей наших предков и – одновременно – яркий публицист, борец за сохранение наследия русского языка как «кода нации». «Моя любовь навсегда останется здесь, // На этой горькой земле, // Вымирающей каждый день, // Чтобы просто жить, // В потоках липкой, // Политой синтетическим шоколадом лжи…» Юному сыну, вступающему в жизнь, своему выкормышу-«стрижу» она исповедально пишет: «Никто не обещал тебе покоя, // Но вот они – воздушные пути! // А сбудется – лети – совсем другое. // Совсем другое сбудется. Лети…»
В финале «Избранного» дерзко и с вызовом стоят аллегорические строфы: «Я жизнь твоя. Я сон твой безымянный, // Припоминаньем спутанный к утру. // Не окликай Мариной или Анной – // Без имени умру!..» «Под утро просыпаешься – пустое // Купе, сквозняк, озноб и тишина… // Я жизнь твоя. Я ничего не стою, // Сама себе цена…» Так наследуется в исповедальности традиция безымянных русских иконописцев и летописцев. Так отрекаются от всемирных авторитетов слова во имя смирения и бескорыстия, что тоже признак достоинства и благочестия. И хотя сквозняк и пустота явно предсказывают катастрофу брошенности наших детей и внуков в грядущие времена, думается, что книга и опыт Нины Александровны будут востребованы в «немилосердном Грядущем».
Заключение.
Остаётся только констатировать как доказанный факт наличие в нашем крае мощного поэтического таланта, прошедшего свой, уникальный и мало оценённый современниками, путь Художника высокого самоотверженного труда, преданности Отчизне и – самое главное – феноменальной трудолюбивости и бескорыстия. Прикосновение как к её творчеству, так и к её искусству бытия – всегда знаменательно для нас, её земляков и современников.
Вступительная статья К. А. Шишова к справочному изданию «Ягодинцева
Нина Александровна. Биобиблиографический указатель» (Челябинск,
2017. — С. 7-14)*, вышедшему в серии «Академия культуры и искусств:
ведущие учёные, педагоги, творцы», посвящена творческому пути
Н. А. Ягодинцевой и во многом основана на анализе произведений, составляющих сборник стихов «Избранное» (Санкт-Петербург, 2012)**.
Издание «Ягодинцева Нина Александровна. Биобиблиографический указатель» (Челябинск, 2017) размещено в библиофонде открытого библиографического собрания НООБИБЛИОН (см. текст).
Сборник стихов Н. А. Ягодинцевой «Избранное» (Санкт-Петербург, 2012) представлен в открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН (см. релиз / текст).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
см. текст в библиофонде
см. релиз / текст в библиофонде
начало статьи