Чаще надо заходить в нашу Омскую областную научную, в нашу любимую Пушкинскую библиотеку, чаще. Ведь как зайдёшь, обязательно что-нибудь почерпнёшь – хорошее и полезное (это я без всякого прикола говорю – на полном, так сказать, серьёзе).
Вот и на этот раз проходил по вестибюлю возле Академического зала, а там, в этом вестибюле, оказывается, небольшая, но совершенно замечательная выставка висит – «Палитра русского языка». На ней демонстрируются детские рисунки и плакаты на эту тему.
Правильно говорят, что дети мудрее нас, взрослых. Это потом, с течением лет и с приобретением жизненного опыта природная, изначальная эта мудрость у человека тускнеет, оттесняется на задний план, нивелируется и вообще исчезает. И становимся мы порой узкими специалистами, авторитетами в своей какой-нибудь области, а если по-честному разобраться, – занудами, тусклыми и малоинтересными личностями.
А дети – они знают всё и обо всём. И на всё смотрят смело, свежо и непредвзято. Например, одна девочка, участница этой самой выставки, нарисовала плакат «Век живи – век учись». На плакате двое: бабушка в повязанном «зайчиком» платочке и внучка лет эдак десяти от роду. Бабушка сидит за компьютером, смотрит в монитор и внимательно слушает наставления, которые даёт ей терпеливая внучка. Учится бабушка.
Очень даже лёг мне на душу этот плакат. Мне, ещё позавчера не умевшему слово «компьютер» без запинки выговаривать. Ведь я до сих пор звоню иногда, в трудных случаях, Соне – внучке одной своей коллеги, и та терпеливо разъясняет мне, как именно в этом случае бороться с компом.
А возле другого плаката я вообще задержался – вытащил блокнот и всё его содержание переписал. И теперь на эту тему хочу порассуждать.
Плакат этот придумала пятнадцатилетняя девочка Рита Цыганкова, «Мусор» называется. Изображена на нём мусорная куча, а на каждой конкретной (как это поточнее сказать?) «мусорине» нанесено слово. Вот эти-то слова я в блокнот и переписывал: «ёмаё», «как бы», «короче», «ОК!», «чёрт», «чё», «блин», «типа», «ну», «капец»…
Переписывал и думал, что слова-то все эти – мои, можно сказать, родные. Все их, без исключения, я, грешный, каждый день употребляю. Да ещё, пожалуй, и не по разу. А самое последнее в этом перечне словцо ещё иной раз (когда рядом дамочек нет) ещё и (как бы это сказать?) усиливаю.
Дома вытащил этот блокнот и опять над ним задумался: а такой ли уж я нехороший, от того, что все эти слова в своём лексиконе держу. Ведь употребляю я их, как употребляют перец, горчицу или уксус, угощаясь, допустим, пельменями.
Вспомнил начало 60-х годов. Мы тогда школу-одиннадцатилетку оканчивали, Евтушенко и Вознесенским зачитывались, полузапрещённого Высоцкого пели. А по всей стране шло всенародное обсуждение спущенной сверху широкоформатной языковой реформы. Согласно ей у нас должна была целая революция в русском языке произойти. В чём именно должна она была заключаться, за давностью лет не помню. Остались в памяти только два реформаторских предложения. Академики и профессора, разрабатывавшие этот языковой проект, настаивали, например, что писать нужно не «заяц», а «заЕц». Почему, какой такой глубокий смысл в этом предложении заключался, не помню. Но какая-то база под ним – научная, а то, может, и политическая – наверняка имелась. Другой учёный-филолог настойчиво предлагал убрать из правил правописания исключение про слова «уж», «замуж» и «невтерпёж», поскольку употребляющиеся рядом они звучат неприлично. Больше я ничего не запомнил. А лезть в старые газетные подшивки лень. Вот, может, кто не поленится – полистает и увидит, что в обсуждении всей этой псевдоучёной зауми на полном серьёзе принимали участие не только педагоги-словесники, писатели или, допустим, лекторы из общества «Знание», но и инженеры, агрономы, бухгалтеры и доярки с токарями. Вскоре, правда, весь этот шум-гам понемногу утих, и никакой реформы не произошло. Зачем и кому всё это было надо?..
Больше мне понятна другая «языковая» кампания, которую я, став вскоре студентом, изучал уже по учебникам, так как сам событий 1950 года, конечно же, не помню – слишком мал был. Имею в виду всенародное обсуждение статьи Иосифа Виссарионовича «Марксизм и вопросы языкознания». Крайне медленно залечивала страна свои послевоенные раны. Разруха в деревне, острейший жилищный кризис, полуголодное существование, нехватка буквально всего, что составляет обычный человеческий быт…
В 1950 году мне было 6 лет. И вот одно из самых ранних воспоминаний. Мы с бабушкой рано утром стоим в длиннющей очереди за хлебом, которую занимают за несколько часов до открытия магазина (магазин этот до сих пор сохранился, находится он на углу 4-й Восточной и ул. 35 лет Советской Армии, недалеко от «горбатого» моста через Омь). Дают по одной буханке в руки, для этого я и приведён в очередь – чтоб две взять. Ужасно тесно. Впереди меня стоит кто-то вставший в очередь во второй раз: у него под мышкой (как раз на уровне моего лица) уже зажата одна буханка. Вдруг толпа резко подаётся вперёд, я наваливаюсь лицом на твёрдый, заскорузлый угол буханки, и она расцарапывает мне щёку. Боль, кровь, испуг бабушки и мой плач. И крики женщин: «Да пустите вы их теперь без очереди!» Нас пускают, и мы, купив две буханки, спешим домой – прижигать йодом мою рану и ждать с работы мать. Нас трое, и хлеба на пару дней хватит.
Видимо, нужно было отвлечь общественное сознание от всего этого. И после появления в «Правде» языковедческих статей И..В..Сталина (никогда до этого никаким языкознанием не занимавшегося) все остальные газеты Советского Союза, как и всегда в подобных случаях, встали, что называется, на уши – печатали статьи и заметки об этом не только лингвистов и учителей русского языка, но и рабочих, колхозников, геологов, лётчиков и народных артистов. Все, разумеется, наперебой горячо поддерживали лингвистические идеи великого вождя. В 1951 году была созвана сессия Академии наук, посвящённая (цитирую) «годовщине опубликования гениального произведения», после сессии выпустили сборник произнесённых на ней докладов (М., твёрдый переплёт, 224 с., тираж 10000 экз.).
Это именно данную ситуацию имел в виду Юз Алешковский, когда сочинял свою знаменитую песню:
Товарищ Сталин, Вы – большой учёный,
В языкознанье знаете Вы толк.
А я – простой советский заключённый,
И мой товарищ – серый брянский волк.
* * *
А если заглянуть в даль веков поглубже, то придётся вспомнить ещё одного неистового ревнителя чистоты родного слова – адмирала Александра Семёновича Шишкова. Герой войны 1812 года, почтенный старец вызывал улыбки современников своей борьбой с иностранными словами. Он топал ногами и требовал галоши называть мокроступами, бандита – тайноубийцей, зонтик – тенником, бал – вечеринкой и т. д.
Много лет прошло, но почему-то устремления охранителей русского языка остаются такими же неистовыми, а порой и просто истеричными, как и у их далёкого предшественника – достославного адмирала. То и дело устраивают они очередные кампании в СМИ по поводу опасностей, которые таят в себе: частое употребление иностранных (или жаргонных) слов, молодёжного сленга, исполнение песен на английском, непомерное количество «чужебесных» вывесок… Совсем недавно, например, высоколобые лингвисты сделали потрясающее «открытие»: оказывается, согласно последним данным языковедения слово «кофе» можно теперь употреблять не только в мужском, но и в среднем роде («Ваше кофе готово»). Кампании эти проходят, забываются, а русский язык живёт себе своей независимой мощной жизнью, которая – слава тебе господи! – не подвластна ни модам, ни политическим режимам. Язык продолжает проглатывать, пережёвывать и делать своими десятки и сотни английских, французских, тюркских и иных слов, нисколько не портясь и не меняясь при этом, а наоборот – обогащаясь, расцвечиваясь новыми оттенками и нюансами. Поинтересуйтесь, например, в любом хорошем словаре этимологией слов на букву «А»: там в основном слова иностранного, главным образом тюркского, происхождения… Чисто русских, славянских (в этимологическом смысле) слов всего-то два или три. Ну и что? Кто сегодня помнит это, кроме узких специалистов?
Как-то много лет назад пришлось мне идти на большом сухогрузе от Омска до Салехарда и обратно. Обь под Салехардом настолько мощна и широка, что дух захватывает; берега – как левый, так и правый – еле просматриваются где-то на горизонте. И кажется, что здесь, в низовьях, река навсегда забыла, как, когда она была ещё Иртышом, пытались её задержать плотинами в Бухтарме и Усть-Каменогорске, отсосать каналом Иртыш–Караганда, отравить стоками с Омского нефтеперабатывающего завода… Огромная, после Ханты-Мансийска, неостановимая, незамутнённая, самоочистившаяся от всего мутного и наносного, оставившая позади все беды и обиды, она готовится к главному – к встрече со старшим братом – Великим Студёным океаном.
Так и наш великий язык. Его тоже ничем не остановишь и не замутишь.
Короче, всё будет ОК! Не боись, Рита!
Из цикла «Кровь событий».
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи