Изменения в сфере языка объективно связаны с развитием новых технологий и средств коммуникации: экспорт технологий неизбежно сопровождается экспортом терминологии, а развитие коммуникаций ведёт к универсализации языковых средств, образованию «коммуникативного слэнга», яркий пример которого – язык виртуального компьютерного общения, вторгающийся сегодня во все сферы жизни и деятельности человека, особенно у молодого поколения.
Однако здесь присутствует целый ряд тенденций, которые требуют от культуры адекватного ответа – сдерживания или прямого управления, регулирования. Одна из главных проблем, связанных с технологически-терминологической экспансией, – утрата самоценности слова и превращение его в средство обслуживания в конечном счёте обыденных потребностей человека.
Слово в культуре выполняет множество задач, успешное решение которых зависит от понимания главной его роли: посредничества между цельным и целостным внутренним миром человека (личностью) и окружающей его реальностью, понимаемой как целое – то есть Миром. Язык в этом аспекте – система исторически сложившихся посреднических связей между личностью и Миром, и степенью его совершенства в конечном итоге напрямую определяются степень устойчивости человеческого мира в Мире целом, их гармоническое взаимное со-ответствие. Речь же является определённым способом взаимодействия с реальностью, и уровень точности речи – это глубина понимания и взаимодействия личности и Мира.
Сошлёмся в подтверждение на слова В..Н..Топорова, по мнению которого, «…в “языкоцентричной” системе ценностей язык как бы ставит сам себя в центральное, посредствующее положение в этом мире “всего”, что в нём есть. В зависимости от языка и определяются в этом мире две сферы – “подъязыковая” и “надъязыковая”. Язык не только определяет эти сферы, но и отсылает к ним. Он ведёт ниже и выше – к материально-вещному и идеально-духовному, и тем самым соединяет низ и верх… Низкое “подъязыковое” и высокое “надъязыковое”, связываясь через язык, поддерживая друг друга, хранят то целое, границами которого они являются и которое ими отделяется от сферы максимальной энтропии – хаоса как первоосновы “природного”… И вещь и идея вырастают из потребностей и умений человека (сами по себе они уже свидетельствуют об антиэнтропической, или “эктропической”, ориентации человека), из установки на организацию мира, в котором он живёт, на движение к ней, на повышение уровня этой организации, … на взращивание того начала, которое называется культурой»*1.[:.С..7].
Выстраивание человеческого со-знания, совместного знания человека о мире и мира о человеке, посредством языка, в режиме «глобального диалога» складывается последовательно. Проследим в самом общем виде основные этапы этого изменения: «статус» собеседника и «регламент» диалога. Временные границы каждого этапа размыты, как в любом историческом процессе, внутри каждого предыдущего уже созревают и разворачиваются смыслы последующего, переход происходит постепенно, поэтому в процессе анализа мы допускаем максимально широкую степень обобщения.
Первым собеседником человека стала Природа – её могучие грозные стихии. Фольклорное со-знание выстраивает базовые соответствия внутри сферы Природы. Оно использует многоуровневую систему знаков: от ориентирования жилища по сторонам света до орнамента на посуде и одежде, а слово в фольклорном со-знании является вершиной смысловых связей, и потому максимально одухотворено, действенно, священно. Именно об этом писал в своём ставшем хрестоматийным стихотворении «Слово» Николай Гумилёв:
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо своё, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Собеседник обязывает – и слово стремится к максимальной точности, ведь это по сути вопрос выживания человека перед лицом могучих природных стихий, способ построения и упорядочивания человеческого мира.
Фольклорные речевые формулы взаимодействия человека и Природы – заговоры – настраивают со-знание на своеобразный лад со стихиями. Смысловые конструкции заговоров строятся в соответствии с законами поэзии – целостного мышления, и основаны на двух базовых моделях: уподоблении и преображении. Уподобление природного мира человеческому делает его более близким и понятным, а сравнение человеческого и природного придаёт жизни устойчивость и причастность к Природной вечности. Подобие допускает возможность преображения одного явления в другое, и это особое свойство целого и целостного мира, где всё связано друг с другом по принципу подобия и родства, а человек – неотъемлемая часть целого.
В фольклорном со-знании зарождается и развивается понимание того, что изменения в человеческом мире неизбежно влекут за собой изменения в Мире целом, и потому существует высшая ответственность человека за деяние, слово и помысел, а воля его может быть либо сонаправлена общему вечному потоку со-бытия и потому благотворна, либо противонаправлена и потому разрушительна. Свое-волие личности ведёт к выпадению её из гармоничного процесса жизни.
По мере развития технологий сфера бытового применения языка расширяется, всё больше слов обретают сугубо бытовой смысл, но одновременно происходит развитие общественного диалога – Природа всё более и более отдаляется, и «глобальным собеседником» человека становятся его собрат и человеческое сообщество в целом. Слово работает здесь как основной инструмент построения общественных смыслов (связей). На вершине этого глобального диалога начинают кристаллизоваться идеальный образ человека и высший, Божественный смысл его существования, в обыденности слово продолжает обслуживать развивающиеся технологии, а на низших уровнях впервые появляются ложные смыслы, смысловые профанации и прямые спекуляции – относительное «равенство» собеседников предполагает подобную возможность без видимого риска для существования.
Заметим, что с формированием и постепенным усложнением сугубо человеческой системы общения возрастает и временной потенциал речевых конструкций. Если фольклорная речь звучит и действует «здесь и сейчас», она сиюминутна, конкретна и уникальна, у неё всегда есть непосредственный адресат, то речь письменная приобретает иное качество: претензию на универсальность, внеадресность (всем и никому, или – тому, кто прочтёт) и вневременной характер, обращение к безликой вечности.
Технический прогресс последовательно совершенствует способы записи знаков: от каменных скрижалей до цифрового носителя. При этом информация все больше замыкается внутри человеческой общности, и слово постепенно утрачивает свою роль главного посредника между человеком и Миром. Смысловой (энергийный и информационный) потенциал слова существенно сужается, остаются актуальными только те смыслы, которые необходимы для обеспечения обыденного существования: передачи информации, обслуживания технологий, бытовой коммуникации.
Обыденное слово постепенно перестаёт быть фокусом человеческой воли и жизненной энергии, лишается своей одухотворённости, сакрального смысла, и потому утрачивает действенность и способность выполнять посредническую функцию в диалоге личности и Мира. Уделом «высокой» речи остаётся поэзия. В обыденной речи слово преимущественно называет – то есть используется в понятийном аспекте. Такая речь связывает в основном линейные логические цепочки и не способна соединять смыслами полюса цельного и целостного бытия: мгновенное и вечное, физическое и идеальное… К тому же длинные логические цепочки легко разрушаются, из них выпадают или искусственно подменяются целые звенья, и слово вместо реальной силы всё больше наполняется мнимой значимостью.
Кроме того, если непосредственная речь формируется в активном, творящем со-знании, и первичным здесь является процесс мышления, то в обыденности всё происходит с точностью до наоборот: человеческое со-знание помещается в узкие рамки наработанных бытовой культурой привычных коллективных норм и конструкций. Новые члены общества обучаются не принципам смыслообразования, а в подавляющем преимуществе готовым формам. При этом любое, даже незначительное изменение неизбежно влечет за собой разрушение старых «устоев» и необходимость наработки новых форм, что почти всегда в обыденности воспринимается как катастрофа, разрушение самой жизни. Но подобные катастрофы неизбежны, ведь бытие и есть постоянное «сбрасывание» отработанных форм ради сохранения живого содержания.
Обыденное мышление, обслуживаемое обыденной речью, располагается в трёх наиболее грубых и затратных для жизненной энергии смысловых плоскостях: выживания, размножения (освоения определённой территории) и обеспечения элементарного локального управления своей жизнью. Обыденное сознание, по сути своей профанное, отсечённое от высоких, наиболее энергоёмких смыслов, легко трансформируется в сознание спекулятивное, и это одна из самых больших проблем современной жизни.
Спекулятивное сознание воспроизводит речевые формы и образы автоматически, не наполняя их живым смыслом, то есть жизненной энергией (волей) и актуальной информацией. Можно привести множество примеров – в частности, все демагогические приёмы в сфере современной политики и общественного управления опираются на автоматизм обыденного восприятия: демократия, права человека, свобода… Человек реагирует на наиболее общий смысл слов, автоматически исключая из процесса осмысления конкретные события и их реальную суть, поэтому демократизацией можно смело называть колонизацию, ради прав одного человека или малой группы легко переступить права преимущественного большинства, а чрезвычайно привлекательным словом «свобода» обозначить двойную мораль и беззаконие, патриотизм легко превратить в антиобщественное явление, а соблюдение национальных интересов – в фашизм.
Сегодня с опорой на обыденное спекулятивное со-знание производится подавляющее большинство манипуляций общественным мнением. Технология манипуляций развита виртуозно. В спекулятивном со-знании реакция на слово, на знак помимо их реального смысла сегодня уже настолько сильна, что, по мнению многих писателей и учёных, реальный смысл простых понятий приходится объяснять специально (чему посвящена, в частности, и эта статья тоже).
Профанация смысла и манипуляция со-знанием в конечном итоге неизбежно влекут за собой разрушение как эксплуатируемой смысловой связи, так и самой формы её выражения – слово перестаёт обозначать конкретную реальность и становится бессильным. Начинает рассыпаться знаковая система: есть предмет или явление, есть представление о нём, есть знак предмета, – но поскольку нет прямого соответствия этих трёх элементов со-знания, мир становится неуправляемым, воля человека рассеивается, в прогрессии увеличивается мера хаоса. Реальность превращается в объект мистических спекуляций, расцветают «экстрасенсорика», «ясновиденье», мистика в различных формах – но одновременно трагически увеличивается и количество людей, со-знание которых, ограниченное узким диапазоном обыденности, не выдерживает нарастающего извне и изнутри хаоса и разрушается. Именно здесь следует искать истоки немотивированной агрессии и терроризма – «войны всех против всех».
Процесс разрушения сферы со-знания разворачивается на фоне усложнения технологий, повышения степени опасности для окружающей среды технологических сбоев и ошибок. Интересный анализ приведён в «Словаре поэтических образов»*2.[:.С..573]: на материале поэтических образов ХХ века составитель В..Б..Феркель проанализировал современное состояние коллективного со-знания. Согласно приведённым расчётам, доля искусственного предметного мира в со-знании человека ХХ века занимает около 70%, диалог с Природой – 17%, а средства самоуничтожения – 11%. Это показатели жёстко сформированного со-знания (запас прочности – всего лишь около 6%), внутри которого по мере наращивания предметной «брони» нарастают тенденции самоуничтожения. Конечно, математически процентная точность подобных вычислений относительна, но общая картина современного общества и по другим характеристикам представляется именно такой.
Но мы до сих пор рассмотрели только два этапа развития глобального диалога, в котором слово выполняет упорядочивающую, формирующую задачу. Возможности преодоления кризиса открываются на третьей ступени развития глобального диалога – рефлексии. Рефлексия понимается здесь как самоосмысливание человека, диалог со своим идеальным образом. Кто же является участниками этого внутреннего диалога? Не идёт ли здесь речь о пресловутом «раздвоении личности»?
Находясь в процессе развития своей личности, человек каждое мгновение отождествляет себя с каким-то определённым уровнем собственной индивидуальности. И диалог в рефлексии происходит между цельным «Я» и «я», осознанным на определённом уровне, в известной степени частным. Целое в диалоге представляет квинтэссенцию духовной природы человека. В русском языке есть слово, предельно точно обозначающее эту связь и раскрывающее её смысл: это слово «со-весть», и ряд словесных и речевых конструкций: «совестливый», «бессовестный», «голос совести», «решить по совести», и другие.
Сам процесс рефлексии представляет собой последовательное разотождествление внутреннего «я» с определёнными уровнями собственной психофизики: «я – не только моё физическое тело», «я – не только мои ощущения», «я – не только мои чувства», «я – не только мои мысли» – и далее. Истинная цель рефлексии – возможно глубокое самоотождествление, на максимальной глубине которого человек неизбежно приходит к со-знанию собственной цельности и полного единства с Миром как целым.
Третья ступень глобального диалога в гораздо меньшей степени, чем вторая, допускает смысловые искажения, а тем более профанации и спекуляции, ибо за ложь самому себе человек расплачивается пусть и не всегда сразу, но самым жестоким образом – саморазрушением. Слово в рефлексирующем со-знании стремится к максимально возможной точности и искренности, поскольку возможный хаос внутренних смысловых связей личности очень быстро приводит её к самоуничтожению.
Именно в процессе рефлексии становится возможным освобождение личности от спекулятивного давления извне, от автоматически возникающих или навязываемых профанаций и смысловых искажений. Восстановление в процессе рефлексии прямых связей между представлением, знаком и предметом или явлением внешнего мира возвращает личности реальную силу и жизненную энергию, её точную векторную направленность – волю, и, следовательно, реальную возможность упорядочивания внутреннего мира и преодоления хаоса в мире внешнем.
Именно в процессе рефлексии речь обретает значение реальной формулы действия, поскольку точно обозначает вещи, их качества и процессы взаимодействия, происходящие или желаемые. Точные словесные знаки становятся вместилищами и носителями жизненной энергии, воли. Назвать точно – означает подчинить, сделать частью своего мира, выделить из хаоса, ослабить энтропию.
В современной культуре можно выделить две области, в которых речевые формулы сегодня продолжают выполнять свою эктропическую (собирающую, структурирующую) задачу в полной мере – это религия и художественная литература.
Молитва и исповедь в религиозной культуре опираются на способность слова формировать особое состояние души и соотносить реальность с идеальными смыслами, а следовательно, выстраивать личность в ощущении постоянного присутствия Бога.
Художественная литература создаёт словесные модели состояний, событий и конфликтов, осмысливая их также в соотнесении с идеалами. Эта деятельность может соотноситься с религиозным мировоззрением или оставаться сугубо светской, но в том и другом случае она выводит со-знание из секуляризованной обыденности в целостность, где определяющими становятся высшие, идеальные смыслы бытия.
Анализируя практику ведения современных «культурных» войн, можно легко убедиться в том, что объектами агрессии последовательно становятся: традиционная религия, классическая литература, а затем национальный язык в целом. Целью агрессии является не столько внедрение иного культурного кода, сколько обезмысливание и обезволивание личности и народа в целом.
Лишённая слова – инструмента выстраивания со-знания, языка – сокровищницы наиболее энергоёмких и жизнеспособных смыслов, прошедших отбор в течение жизни многих поколений, литературы – максимально осмысленных моделей реальности, утратившая способность целенаправленно формулировать свою волю, личность обречена на мучительное угасание в умножающемся хаосе.
В свете этих выводов в России уже не покажется случайным резкое возрастание интереса к поэзии и литературе вообще, всплески массового самодеятельного словесного творчества именно в переходные и разрушительные периоды, когда личность оказывается перед угрозой нарастающего хаоса, а социум остро нуждается в новых смыслах. В ответ на вызов времени в первую очередь человек стремится преодолеть внутренний хаос, «выстроить», посредством слова привести в порядок самого себя, свой внутренний мир, сфокусировать свою волю для преодоления хаоса внешнего. Это характерно, в частности для русской культуры на всём протяжении её истории. Так, языкоцентричные культуры оказываются в процессе развития наиболее устойчивыми, так как обладают колоссальным внутренним резервом самовосстановления даже при отсутствии резервов внешних.
И в завершение нельзя не сказать о том, что рефлексия – очевидно, не заключительный этап разворачивания глобального диалога. Развитие рефлексии выводит личность на качественно новый уровень со-знания, и четвёртую ступень глобального диалога можно условно обозначить как «человек – Мир» (Универсум, Мир как целое, Бог). Здесь, как и на первом этапе, статус «собеседника» настолько высок, что от человека требуется максимально возможная точность и сила слова – и речи как формулы воли личности.
При всём трагизме современных коллизий русской истории и культуры необходимо помнить о том, что резервы развития и инструменты выстраивания реальности остаются в сфере языка, следовательно, язык – сфера стратегических интересов нации. Он подвергался и будет подвергаться агрессивным трансформациям, спекуляциям и подменам, и насколько мы окажемся способны защитить его – настолько и будем жизнеспособны.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи