Я совсем не знал Альбину Ильиничну Соляник. Несколько раз «шапочно» встречался, не будучи даже ей представлен. Получил на память две последние книги стихов, в которых она написала в качестве дарственного «привета»: «Г-ну Физикову с уважением от автора». Словно оберегала официальной нейтральностью обращения свой внутренний мир от бесцеремонного вторжения в него или, возможно, втайне слегка иронизируя и на всякий случай защищаясь. Какие уж мы господа?..
Многие её стихи уже при первом озакомительном чтении чем-то читательски «зацепили» меня. Когда же спустя годы я вернулся к ним, первого, эмоционального впечатления было уже поменьше, но желание их обдумать и написать об Альбине Соляник не ушло. Захотелось больше узнать о ней как о личности, о «внутреннем человеке», понять, если получится, «Божий замысел о ней», как сказал бы русский философ Николай Бердяев. «Божий замысел» – это человеческая совесть, которая живёт в каждом из нас, вот только один человек старается её заглушить, а другой не перестаёт к ней прислушиваться» (Кирилл Померанцев).
Дар жить
На обложке книги стихов «Мгновений свет» Альбины Ильиничны Соляник её поздний портрет. Не улыбчивый и беспечный, молодой, как на других книжках, а сосредоточенно-глубокий, со сдержанной улыбкой благородного, скорбного лица. Нельзя не почувствовать его магнетической, одухотворённой силы.
Родилась Альбина Соляник в селе Чоя, на Алтае, в 1946 году. Окончила Томский медицинский институт. Врач-фармаколог и специалист по переливанию крови с мужем-военнослужащим работала в госпиталях Дальнего Востока, Сибири, Москвы, Венгрии, Киргизии. В последние годы преподавала латинский язык в медицинском колледже Омска.
Много испытала и пережила эта красивая и хрупкая, но сильная женщина: долгие годы тяжёлой болезни, мучительное лечение туберкулёза, который оказался всё же сильнее, бесчисленные переезды с мужем и детьми по гарнизонам, трагический опыт чеченской войны и самоотверженной службы спасения раненых мальчиков в мясорубке бойни и смерти. Романтическая натура, она не смогла простить любимому человеку измены, хотя потом, возможно, жалела о своём ригоризме, ценила позднее благородство мужа и добрые с ним отношения и то, как он помогал ей поднимать детей, как выручил с квартирой. Пусть скромным было это жильё на первом этаже, недалеко от вокзала, но своё, с книжным стеллажом-стеной до самого потолка. И радовали её дети, ставшие взрослыми, самостоятельными. Они состоялись в нашей непростой жизни, понимали мать, а сын опекал житейски и держал её под своим крылом.
А она торопилась жить, зная, что ей не так уж много отпущено лет, и спешила утолить «голод жизни», «нетерпение сердца», как напишет она в стихах:
Нетерпение сердца – что это?
Ожидание поздней весны,
Как обилия воздуха, света,
Ароматов сирени. Сильны
Обострённые чувства и голод
На тепло и на ласку, на жизнь.
Даже если не очень-то молод,
Ты за облако взглядом держись.
Птичий клёкот и трубные звуки
Из оживших под солнцем лесов –
В радость, как после долгой разлуки,
Сердца нетерпеливого зов.
И ответит душа на улыбку
Участившимся пульсом, волной
Скрытой нежности, будто бы скрипку
Тронул Мастер …
Она всегда тянулась и к красоте, исповедуя вслед за Достоевским романтическую мысль: красота спасёт мир! Старалась быть элегантной, женственной, стильной. И сильной. Всерьёз интересовалась музыкой, живописью, направлениями и стилями мирового искусства. Много читала и начинала не со стихов, а со статей и очерков об омских художниках, с которыми дружила, любила бывать в их мастерских, на вернисажах. С годами собралась целая книга работ о мастерах живописи, опубликованных Альбиной Соляник в газетах, альманахах «Иртыш», «Литературный Омск». Книга «Сибирский миф» была создана в 1998-2005 годах, но так и не была издана. В это же короткое время творчества у неё стали выходить в Омске небольшие по объёму книжки стихов, не очень профессионально отредактированные – торопилась:
— «Музыка дождя», 1997. — «Тоска по огню», 1998. — «Ещё не осень…», 2001. — «Колдуют над Россией снегопады…», 2002. — «В лабиринтах памяти моей», 2004. — Книга избранных стихотворений в серии «Библиотека омской лирики» «Беловодье – родина весны», 2008. — И последняя книга: «Мгновений свет», 2010.
А в 2012 году её не стало.
Так сложилась жизненная и литературная судьба А..И..Соляник. Ей было о чём незаёмно сказать нам в слове. И даром Бог её наделил. Живопись и поэзия как бы открывали мир заново. А поэт и художник, как вспоминает Татьяна Четверикова, для неофита в искусстве неизменно были высокими понятиями. Но Альбина Соляник поздновато пришла в литературу и в искренности первооткрывателя возможностей поэзии, очевидно, успела подняться к стихийному вызреванию своего профессионализма. Советы мастеров, конечно, помогали, но искусства научиться писать стихи, как известно, не существует.
Личность и творчество
По замечанию критика Михаила Цетлина, «часто писатель отдаёт всё лучшее литературе. Тогда его произведения кажутся более значительными, чем его живая личность». И в первую очередь так можно говорить о поэтах. Но у А..И..Соляник соотношение творчества и личности было обратное. Быть может, я ошибусь, если скажу: как человек, сложившаяся личность, она была крупнее, значительнее того, что успела поэтически воплотить из разнообразного, а часто и драматического опыта жизни.
Любимые темы её искренних, доверительных стихов – всё лично пережитое. Так, характерно, что тема Родины, большой России в ранних стихотворениях живёт в романтическом ореоле воспоминаний и готовых формул-клише. «Жизнь – это путь-дорога от порога // Всё в гору, в гору…» «Влечёт далёких предков память. // И страх, и тайны дней минувших…». Отметим также, что лишь в пору ранних текстов Соляник пишет о «благодатном лете». Но очень скоро пришло иное время – признаний в любви-сострадании к Родине и «её горькой, «вечной осени». Россия Альбины Соляник – это печаль о минувшем, о накопившемся горе. Это память о кандальной Владимирке, обессиленной утратами белой гвардии, о трагической судьбе родного деда, «вечного солдата» гражданской войны и «артельщика» трагической коллективизации. Это драма русской эмиграции и современной России, потерявшей себя взамен на «мнимую свободу» памятных девяностых…
…В дремотном покое сочувственно внемлют
земле небеса. И лесам, и полям, и
уставшим дорогам, и путникам нищим,
что в сизом тумане совсем одиноки,
бредут в никуда и, не видя дороги,
бредут по России без сна и без пищи.
Значительно больше написано Альбиной Соляник о малой родине, любимом горном Алтае. Оно и понятно: самые яркие и счастливые воспоминания – детства и юности. «А на родине моей лето. // Земляники на лугах – страсть!»; «пропахла мёдом деревенька»; «а на родине – хлебозоры // голубым полыхают огнём. // С ледяными пиками горы – // ночью белые, синие днём»… Здесь преобладают зрительно-пластические и звуковые образы взрывной, шумливой Катуни, тихого голоса дождей. А «с гор раскатистое эхо доносит клёкот журавлей // и всхлип русалочьего смеха…» Родина малая – это утешение и отрада её души. Но и горечь безвозвратных утрат мамы и опустевшего отчего дома («Больше некуда мне возвращаться…»).
В мире природы, чаще осенней, увядающей, прощальной, поэтесса слышит отзвук переживаемому. Её душа находится с ним в состоянии расставания, а в золотых днях листопада поэтическое переживание тревожит печаль листьев: они «словно птицы бьются оземь…». И ещё одно глубокое, символическое и неожиданно сопряжённое с золотом осенней листвы впечатление от одинокой девочки на шаре передаёт контрапунктом элегическое мироощущение поэтессы:
…Одна на пляже девочка на шаре
тростинкой балансирует. Взгляни,
какое чудо – девочка и осень.
Мяч голубой на золотом песке,
как шар земной, в осеннем безголосье.
И жизни миг висит на волоске.
Романтически сообщая чертам и приметам внешнего мира внутреннее состояние своей лирической героини, Альбина Соляник настойчиво побуждает и читателя почувствовать в шуме и скрипе сосен, в надрывном крике речных чаек тревогу, печальный голос прощальный, «словно песня Эвридики, // зов любви из Зазеркалья»… И ты понимаешь автора: «признак осени печальной, // отзвук музыки венчальной». Так и «в осеннем безголосье <…> жизни миг висит на волоске». «Зимних» стихотворений с традиционным для русской поэзии мотивом милого с малых лет белого снега у Соляник практически нет совсем. И удивительно для сибирячки, что в зимнем пейзаже у неё появляются мотивы тревоги, опасности и даже смерти.
* * *
Пришли крещенские морозы,
как неожиданный испуг.
И вроде не было угрозы.
Расслабились… и вот те вдруг!
Так заломило, затрещало,
завыли ночью провода.
Покрылись инеем причалы.
Река застыла в толще льда.
Обледенели все крылечки.
Седая изморозь на всём.
Промёрзшие дверные ручки –
едва коснёшься – жгут огнём.
Заметив крошки на дороге,
взлетит воробышек и… стук.
Вдруг камнем упадёт под ноги
он, замерзая на лету.
Для нравственного состояния лирической героини Альбины Соляник показательно и то, что автор завершает самую объёмную книгу избранных стихотворений возвращением к теме притягательности родного Алтая, но последние строки всё же печально элегические:
Не жалей, подружка,
вёсен для меня.
«…Живу, чтобы любить»
Так назван автором программный и, наверное, самый важный для неё раздел последней книги стихов «Мгновений свет». Стихи о любви, и спустя годы памятные для её читателей, при всей сдержанности и недосказанности, содержат разнообразие многих граней глубокого, щемящего переживания. В нём и память о самоотверженной маминой любви, и лелеющее душу повзрослевшей дочери тепло родного дома, и грёзы о гениальных художниках, и «голод на ласку, на жизнь» («…И был закат. // Тепло алели…», «Импрессион», «Нетерпение сердца»).
Но любовь женщины – это и тревога, боль, это «храм на моей крови»: «твою любовь, как воз, везу я…». Разлад в семье и молчащие стены общего дома, ненависть и огонь войны в крови. Её любовь узнала и внезапное предательство, оставленность, одиночество. Альбина Соляник думает и о демонической природе любви – как о неистовстве природы и искушении («Демон»), о трагической антиномии любви к собратьям в сократовском варианте («Сократ»).
Но в этом «мучительном качании маятника в сердце» (по слову Иннокентия Анненского о стихах Зинаиды Гиппиус) «на кончике пера» Альбины Соляник не укор любимому человеку, не сожаление за «нескончаемые ошибки» и безвозвратность потерь. Но – «синдром мучительной вины. // За то, что вышла так легко я // из ситуации войны». Замечательная черта сильного характера, бескорыстности именно женской любви, благодарной за былое счастье…
…В клетку шарф мелькнёт в аллее.
Хриплый голос кликнет пса.
От волненья обомлею:
«Боже! Что за чудеса…
Будто годы вспять метнулись.
Рядом ты? Не может быть…»
Ощущения вернулись.
Не стереть и не забыть.
Нет, любовь не исчезает,
Лишь утрачивает зной.
С ней в сравненье проиграет
В будущем роман иной.
Стала лучше я немного.
Нежность – прошлому в ответ.
Всё прошло, и слава Богу.
А в душе остался свет…
Да, в её жизни и поздних стихах много печали, одинокости. Не в этом ли тайна обаяния негромкой поэзии Альбины Ильиничны Соляник? Понятно также, почему её сострадание так задела боль гражданской войны в Чечне, почему так «безрассудно» она отправилась туда «сестрой милосердия». Боль поэтессы живёт то в фольклорных заплачках, то в ритмах разорванных строчек, то в горестных ласковых словах о мальчиках, лежащих рядышком на белом снегу. Или вдруг чувствуешь в стихах сибирской поэтессы прапамять и родство с известным кавказским стихотворением Лермонтова «Сон» («Цепочку гор позолотил рассвет…»). И веришь безусловно, что драматические воспоминания-баллады Альбины Соляник о чеченской войне – памятные раны сердца не только девятнадцатилетних…
Тема высокого творчества, рождённого, «как жизнь, в страданиях и муках, // из первозданности стихий», приходит к поэтессе в качестве антитезы преходящему и банальному особенно значимого из сочинённого в самых поздних произведениях. Таким программным стихотворением заканчивает автор книгу 2010 года «Мгновений свет». А в афоризмах совсем короткого текста «К Ницше», где голос поэтессы сливается с сознанием её героя, автор выделяет в качестве нравственной поддержки и опоры мысль-антитезу:
… Есть жизнь и смерть.
А творчество – спасенье.
И не поэт в бессмертие зачислен,
Но созданное им стихотворенье.
В стихах 1990-х годов А..Соляник изредка мы находим романтические грёзы о художниках-гениях, небожителях: «Врубель», «Мне Пушкин снился…» – как удачную попытку приобщиться к давней отечественной традиции создания живого образа «своего Пушкина». Позднее поэтесса решает в избранной теме задачи уже более серьёзные, переключаясь из мира романтически субъективного в мир объективный, другого сознания и творчества. Так, её волнует судьба Данте, изгнанного навечно из родной Флоренции, или провинциальная Франция Ван Гога. Ей хочется уловить живое чувство в чуждых речах Сафо, философские идеи Фридриха Ницше.
Многое пережив и передумав, Альбина Соляник сумела создать достаточно цельный мир своей лирической героини. У неё нелёгкая судьба одинокого человека, знающего горе и боль страдания, тоску и сердечную смуту, предательство любимого, «горькую прозу жизни» и трагедию современной гражданской войны. Оттого так «грустны и печальны её песнопенья», так устойчиво элегическое начало, так дорога память об отчем доме, тихом алтайском селе и тепле матери.
Дар писать
Поэтический дар Альбины Соляник находился в стадии плодотворного становления, и целостности содержания и формы автору не всегда удавалось достигнуть. Немало её стихотворений не стало искусством, либо не избежав вторичности или искушения красивостью, не освоив богатства возможностей слова, звукообраза или слишком впрямую представляя авторскую позицию.
И тем не менее в поэтике стиха сибирской поэтессы художественно значимы многие приёмы. Например, содержательна пластика слова и многих текстов, привлекающих точностью наблюдений, неожиданностью преображающего отклика в душе автора.
Маме
Отчего так легко, и на взлёте душа,
Будто кто ей небесные дарит одежды.
Просто утренний свет и природа свежа.
А заря на востоке алеет надеждой.
Словно диск золотой, солнце скоро скользит,
Над холмом обозначившись боком покатым.
Как старинное золото, тускло блестит
В окнах старых домов и коттеджей богатых.
Свет в берёзовой роще пронзает листву
И румянит стволы белокорых красавиц.
Бестелесные зайчики в травы зовут,
Исполняя мерцательный солнечный танец.
В этот утренний час, как когда-то давно,
Возрождаюсь, светлею, душой молодея.
Мне рождением многое было дано,
И за то, что сбылось, благодарна тебе я.
Из пластики чуткого поэтического зрения здесь рождается высокое состояние души, одухотворяющей знакомые каждому из нас состояния природы. И ты понимаешь, как важно в поэте глубокое слово об окружающем тебя мире, внимание к деталям и подробностям («Ночь. Стога», «Сгорает август рыжей чёлкой», «Город в утреннем тумане…»). Сознаёшь и то, как непросто умение лаконично передать динамику явлений, высветлить красотой и гармонией мира природы задушевное тепло быта и любимого человека.
Вот и осень на пороге.
Прозвучало лето залпом,
Дым рассеялся немного.
И в прошедшем просветлённом,
Нитью дробною жемчужин,
Замерцали на зелёном
Дни и ночи,
встречи,
ужин
Из ухи, что пахнет дымом.
…Из костра снопами искры,
Отсвет на лице любимом,
Взгляд напротив – ясный, чистый.
Интересен способ создания стихотворения «Икона». Образ в нём рождается на пересечении пластического изображения и зыбкого, сложного состояния души лирической героини. Отрицая, отсекая «лишний материал», автор идёт к обретению светлого покоя, преображающей веры, лежащей в основе всего мировидения и национального характера:
Икона
России свет – осенний свет.
Сиянье золота и сини.
Струится через толщу лет
Печаль иконописных линий
В текучей плавности одежд.
В лазурных складках покрывала
Есть тайный смысл – судьбы, надежд
И веры, что народ спасала.
И не страдания печать.
Не скорбь вселенская во взоре,
Но осень – светлая печаль.
В ней догорающие зори
Дня золотого, листопад,
Предощущение покоя.
Не умиранье, не распад –
Преображение земное.
Чаще всего уравновесить дар жить и дар писать Альбине Соляник удавалось в своеобразии ритмических решений и образов. Так, в экспрессии вольных стихов выражена и сдержанная радость лирической героини, и горечь безнадёжности, и боль существования лирических персонажей в разных мирах, и ещё многое, что напряжённо волнует, но не поддаётся точности обозначения посредством только слова:
Хороша твоя машина,
капитан.
Лишь, шурша, ласкает шины
автобан.
Утопаю в кресле гладком
и пока
Я твоей касаюсь прядки
у виска.
Под колёсами, скрываясь
навсегда,
Призрак ночи исчезает
в никуда …
(«Импрессион»)
* * *
Живу отшельницей, не в терему,
Под оком ворона.
В хрущёвской горнице глотаю тьму
Ночного города.
Сама я ночь и лунный свет,
И одиночество.
Тобой любимой столько лет
Мне быть не хочется.
* * *
Когда надежды не осталось
И жизнь взаймы.
И многолетняя усталость,
Как след зимы,
Гнетёт и давит даже в мае,
А яблонь цвет
В сны белым снегом залетает
За болью вслед …
Нередко, используя возможности графического образа, А..Соляник рвёт поэтическую строку надвое или опускает дополнительной паузой одно слово от целой строчки и этим усиливает эспрессивность звучания текста, передавая волнение лирической героини, и мы до последнего стиха остаёмся во власти ритмических и звуковых образов автора:
* * *
Был грозовым июль.
Уже к полудню
На небе собирались в стаи тучи,
Как вороны кружили.
Гром трескучий
Над ухом ухал и медведем-блуднем
Урчал, рычал.
Раскаты то стихали,
То, возвращаясь, содрогали землю
Волной ударной и
Опять стекали
За горизонт, туда, где небо
дремлет.
А воздух был не просто свеж,
со вкусом
И запахом лесной душистой хвои.
И страшно не было, а было грустно,
Что в этот час одна я, не с тобою.
Из этого же эстетического ряда использование так называемой лесенки в графическом расположении строки. Впрочем, у Альбины Соляник это бывало редко и лишь в ранних сборниках:
* * *
В небе высоком,
прозрачном и синем
птицы.
На крик журавлиный
мы поднимаем
лица.
Слышится грусть
в кличе печальном
над полем.
Полнится сердце
нежной печалью
и болью.
Клином трепещущим,
к солнцу,
всё выше и выше…
А нам всё мерещится –
песнь журавлиную
слышим.
Удачно, хотя тоже нечасто, поэтесса применяет гиперметрическую систему стиха, когда в пределах одного текста обращается и к амфибрахию, и к дактилю, неоднократно к дольникам, вольным стихам и в сочетании с изящной ненавязчивостью звукописи достигает свободы переменчивой формы, не знающей ограничений в жёсткости единой ритмической схемы:
Последние в марте метели
Отпели в глухую ночь.
В синий просвет улетели
Прочь.
Ступаю по хрусткому насту,
Звонко ломая лёд.
Ну, говорю, здравствуй,
Лесной народ…
Содержательность так называемых переносов, несмотря на частоту их употребления в отечественной лирике, остаётся во многом загадкой, но поэты, в том числе и омские, обращаются к ним довольно часто. Альбина Соляник не была исключением. Так, в стихотворении «Ночь коротка в горах, на пике лета…» многочисленные переносы «приспосабливают» прозаизацию стиха для того, чтобы передать атмосферу дружеского общения в лесу, у ночного костра. А в балладах «Памяти деда» и «Владимирка» переносы сближают стихотворную речь с эпическим повествованием.
Магия стиха
В некоторых текстах Альбины Соляник я чувствую некую магию стихов, которую Надежда Тэффи когда-то метко называла радиоактивностью. Откуда она? В чём её обаяние и сила? Иногда это трудно, даже невозможно объяснить, а иной раз тебя обжигает какое-то слово, строка, неожиданный образ… И для меня это признак талантливости или по крайней мере дарования автора.
В последней книге стихов А..Соляник «Мгновений свет» (2010.г.) есть небольшой цикл «Октябрь», состоящий из двух стихотворений. Вот из него – текст второй, заключающий всё произведение:
На всём уныния печать.
Октябрь, грустный и слезливый,
Льёт журавлиную печаль
На отдыхающие нивы.
Лежит на ржавчине листвы
Июля солнечного память.
И, словно жёлтый глаз совы,
Блеснёт в коре древесной кáмедь.
Ещё хранят в себе тепло
Осенние цветы на клумбах.
И, несмотря на дождь, светло
От мраморных скульптур на тумбах.
В осеннем парке городском,
Где всё прозрачнее аллеи,
Лишь кошка бродит босиком.
И мне от этого теплее.
Удивительно цельное в своём единстве тона стихотворение, очень музыкальное по звуку, выдержанное почти до конца в элегическом настроении, характерном для русского романтизма начала ХIХ века. Может быть, поэтому от него не ждёшь какого-то открытия, чего-то неожиданного, своего, оригинального. Но в последних строках, после столь знакомых элегических формул, ставших давно клишированными: уныния печать, отдыхающие нивы, журавлиная печаль, на ржавчине листвы – вдруг слышишь неповторимо авторский голос в её метафоре и сопереживании:
В осеннем парке городском,
Где всё прозрачнее аллеи,
Лишь кошка бродит босиком.
И мне от этого теплее.
Как известно, поэзия и литература не ограничиваются ближайшим, логичным соотнесением явлений, а стремятся обнаружить более отдалённые, неожиданные связи и соответствия, а это требует от поэта проницательности, смелости и такта, чтобы избежать произвольности, надуманности, фальши.
Научиться этому нельзя и нарочно придумать невозможно. Это и есть магия, дар. И тут не просто поэтический приём, названный кем-то эффектом последних строчек, хотя и его Альбина Соляник знала и нередко использовала: «Сводки чеченских событий…», «В пузатом фужере на тоненькой ножке…», «Гроза в горах», «Улеглись былые страсти, не штормит…».
И ещё один пример лирической магии поэтессы. Кажется таким непритязательным сюжет позднего стихотворения А..И..Соляник «Шиповник». В чём же его потаённая привлекательность?
Шиповник
Зацвёл шиповник в сентябре
Цветами белыми.
Дар увядающей поре,
Попытка смелая –
Вернуть весну в холодный край,
Продлить мгновение
Тепла и света по утрам,
Весны цветения.
Губами пробую росу
Весенней свежести.
И наполняюсь, как сосуд,
Сама я нежностью.
Но поделиться мне не жаль
Минутной радостью.
Развеять горькую печаль
Душевной благостью.
— Прохожий, глянь и улыбнись
Забавам осени.
Цветы шиповника на кисть
Рябины бросила
Осень…
Как всё здесь просто и скромно. И ничего лишнего в движении удивившего автора мотива. Запоздало-осеннее цветение шиповника – как дар суровой, холодной Сибири. И этот неожиданный подарок рождает в душе лирической героини нежный отзвук, как ответ человека на доброе отношение мира. Кажется, на этом мог бы и окончиться сюжет стихотворения. Но нет – словно реакция тепла одно добро тут же рождает другое. Всё так просто и даже естественно. Однако, если вдуматься, этот мотив узнаваем потому, что близок нашим нравственным отечественным корням. Но не только во внешнем, сюжетном движении композиции стихотворения его обаяние. Смысл стихов неотделим от настойчивой однострунной музыки печали, растворённой в природе избранного автором ритма, последовательного чередования четырёх- и трёхстопных ямбов, где последняя стопа всегда лишена ударения и чётные строки как бы «опадают», утишают интонацию, сообщая ей скрытую элегичность. И в таком ритмическом контексте столь характерны для этого стихотворения завершающие строки, содержащие два переноса и оборванный, ставший вдруг горькой прозой последний стих…
* * *
Хочется верить: печаль Альбины Соляник не меня одного ещё кольнёт тихой прелестью и болью.
Автограф А. И. Соляник на подаренном В. М. Физикову экземпляре книги «Мгновений свет» (Омск, 2010)* – её последней книги стихов.
Книга Альбины Ильиничны Соляник «Мгновений свет. Стихи» (Омск, 2010) представлена в открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН (см. релиз / текст).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
см. релиз / текст в библиофонде
начало статьи