В стихах Николая Алешкова то и дело сквозят реалии его жизни. Часто упоминается родное село Орловка, оказавшееся среди многоэтажек полумиллионного города Набережные Челны. В нынешнюю эпоху рассуждений о всемирной глобализации это может быть поставлено поэту в укор: мол, местечковость, узость. Но как тепло становится на душе от таких стихов – будто вновь оказался в родном местечке, гнёздышке, вдали от лязга и грохота шумного мегаполиса!..
Вот как эта «переплавка» происходит в стихотворении «Год рождения»:
Над тесовою крышей
Пели ветры в трубе.
Сын Петра и Мариши,
Я родился в избе.
Ветры весело пели
И качали звезду
Над моей колыбелью
В сорок пятом году.
Событие рождения дано на фоне «весело поющих» ветров и звезды, аллюзивно относящей к Рождественской, возвестившей миру о рождении Христа, а также на фоне даты, имеющей глобальное значение для всего мира, – года великой Победы советского народа над фашистской Германией. Таким образом, частное событие выносится на всемирно-исторические пространство и время.
Алешков не стесняется своего крестьянского происхождения, а гордится им. Один из его пронзительных мотивов – память рук. «Я помню руками // Всю тяжесть стогов», – пишет он, а спустя годы, вторит: «руки помнят о косе», «руки стосковались по земле». Память рук идёт от памяти по деревенскому труду, познанному в детстве и юности – в начале пути…
Именно родина стала живой, отнюдь не декларативной основой поэтического мира Алешкова. Посмотрите, например, как понятие двор органично воплощено в понятие дом, первоначально обозначающее крестьянское хозяйство со всеми его постройками: «К отцу приехал. Баню истопили. // Стол под скатёркой вынесли во двор». А в последней строфе стихотворения образ двора-дома наполняется более глубоким содержанием:
И чтоб со мною в жизни ни случилось,
На родине всегда я ко двору.
Ведь только здесь душа моя училась
Открытости, веселью и добру.
Здесь фразеологизм быть ко двору очень удачно постален в один ряд с такими категориями, как духовное родство с живущими рядом людьми, их понимание. Таковы нравственные ориентиры поэта.
Деревенское происхождение Алешкова накладывает свой отпечаток и на характер его поэтического слова. Сравнения «Вот и колется слово, // Как сухая стерня», «Строка как борозда» более чем уместны. Именно они лучше всего обнажают истоки и сущность его стихотворений и поэм о самом себе, о своём роде-племени. Поэт исповедален и открыт миру.
Обращение к теме самой поэзии становится у него свидетельством рождения мастера, осознающего творчество не только как призвание и вдохновение, но и как ремесло, ставшее делом всей жизни. Эта традиция укоренилась в русской поэзии со времён Пушкина – первого профессионального поэта в России. Алешков стремится по-своему осознать предназначение поэта, оставаясь приверженцем классической русской традиции. В сегодняшние дни огульных открещиваний от своих корней это должно быть лучшим ему комплиментом.
Крестьянские корни уходят в ветхозаветное прошлое. Поэт, словно первый человек Адам, говорит: «Я называю вещи // Своими именами». Называть вещи своими именами – значит, прозревать их суть, истину, обходясь без лжи и фальши. О поэзии пишут многие, но мало кому удаётся столь точно и ёмко обнажить психологию творчества: «…Я живу. И душу на засов // Стихами не закрыть исповедальными»; «…Грош цена // Всем признаниям поэта, // Коль Орловка не слышна». Крепость, состоятельность стихов по выражению Александра Твардовского измеряется «мерой самою большой», то есть – судьбой, Богом. Помня об этом, Алешков пишет:
В дни осиянные, в дни окаянные
Мерю судьбой
Эти листочки – мои покаяния
Перед Тобой.
Мастерство поэта заключается и в том, что эти прозрения явлены в стихах наиболее пластично, образно, осязаемо. Мысль облекается в отточенную, соответствующую содержанию форму: «Сон между добром и злом глубок. // Мучиться бессонницею будешь // Ты, поэт. Разматывай клубок // Собственной судьбы…» Переносы фраз, не вмещающихся в пределы строк, представляют собой разматывание упомянутого клубка судьбы; движение мысли ощущаешь физически…
Ключевые слова стихотворений Алешкова тоже вполне традиционны: гроза, дождь, берёза, звезда. Несмотря на их «разработанность» в русской и мировой поэзии, поэт не боится обращаться к ним вновь, ибо не сомневается: у него своё, а не чужое видение и понимание образов, давно ставших «классическими».
В стихотворении «Гроза», например, сопряжение небесной стихии с клубящимся «валом нефтяным» рождает неповторимо-авторское видение мира, в центре которого человек:
Вершила туча грозное движенье,
Пытая человека наяву:
Мол, выдержать такое напряженье
По силам ли живому существу?
В самом начале творческого пути Алешков наградил дожди эпитетом «тугие». Позднее этот образ ляжет в основу метафор, выражающих раздумья о «размытой» судьбе человека, о первенстве перед ним явлений и сил природы: «Осенний путь к порогу твоему // Размыт косыми, длинными дождями». В этом же стихотворении – «Дождь пришивает сумерки к земле». И – как вывод: «Всё резче дождь. Я с содроганьем внемлю: // Как будто дьявол щёлкает о землю, // Кнутами молний сумрак распоров…»
Кажется, о берёзах после Есенина и Рубцова писать у нас вообще невозможно. И только истинный поэт способен находить свои грани этого образа. Алешкову это вполне удаётся, особенно при осмыслении его дум о родине. У него есть самая родная на свете берёза, она посажена отцом в честь Победы в палисаднике только что построенного соснового дома. Эта берёза – ровесница поэту, рождённому в 1945 году (отец после двух ранений вернулся с фронта в 43‑м), оттого ещё более близкая. Потому и незаёмно, а по-житейски оправданно звучит: «Сплетусь с корнями родных берёз // И после смерти». И даже на последнем рубеже берёза будет светить поэту как символ величия жизни:
Дожди весенние прошли
И отгремели грозы.
И как величие земли,
Шумят листвой берёзы.
Среди берёз и нам светло.
Мы вновь чисты, как дети…
Всем ненавистникам назло
Мы будем жить на свете!
К звезде у Николая Алешкова самое трепетное отношение. В стихотворении о раннем детстве она названа «недотрогой». В другом стихотворении обещает любовь. В четверостишии «Звёздной пылью проносится Млечный» говорит о бесконечности познания истины. Время неумолимо, но звезда жива, покуда живы люди. Обращаясь к сыну, Алешков пишет: «…Мы посреди морей, // Перетерпев беду, // В небе нашли звезду. // Этот небесный свет // Мамой твоей согрет». Вслед за этим стихотворением идут строки из поэмы «Две красные розы на белом снегу…», рассказывающей о невосполнимой утрате – безвременной смерти любимой жены, оставившей поэту маленького Серёжу…
Совсем не случайно одно из его стихотворений начинается так: «Я тоскую по смерти, за гранью которой // Обрету настоящую жизнь, наконец». Веря в христианское бессмертие, поэт не может забыть и о личной трагедии, после которой многое подвергается сомнению:
Но едва эта вера мне сердце наполнит,
Я спрошу у звезды, что мерцает во мгле –
Неужели душа никогда и не вспомнит
Тех, кого я оставлю на этой земле?
Неужели и те, кто ушёл в поднебесье,
Забывают о нас, и душа их легка?
Или там, как и здесь, чаще – грустные песни?
Или там, как и здесь, – по утратам тоска?
Сии трагические вопросы обращены поэтом в мироздание, в космос, к «звезде по имени Светлана», ко всем безвременно ушедшим любимым людям, а через них, значит, и к Господу Богу. Даже приходя в церковь, поэт признаётся:
Я отвергаю дьявола, но Бога
Молить о снисхожденье не берусь.
И у меня к Нему вопросов много.
Порог переступлю. Душа, не трусь!
Сомнения сомнениями, но всё же – высота звезды делает её символом бессмертия и надежды на вечное возрождение: «Вот настанет мой срок – распрощаюсь я с вами. // Как хотелось бы верить, что не навсегда…» И хочется верить, что эти надежды не беспочвенны. Не зря же в книге, которая перед Вами, читатель, написано: «Падают звёзды на землю // И прорастают цветами»…
Статья Рамиля Шавкетовича Сарчина «От сердца к сердцу…» – предисловие к книге Н..П..Алешкова «Единственный август. Стихотворения и поэмы» (Набережные Челны, 2024. — С. 9-14)*.
Книга Николая Петровича Алешкова «Единственный август. Стихотворения и поэмы» (Набережные Челны, 2024) представлена в открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН (текст в библиофонде NB).