Автобиографический оттенок в русской поэзии – вещь не только непременная, но и ожидаемая читателем, который видит в таком построении стиха определённую доверительность со стороны автора, практически, ко всякому человеку. В том числе и случайному, который решил пролистать или погрузиться в книгу его лирики. Однако жизнь поэта, превращённая в стихи, конечно, имеет свои литературные границы и меру, особенно на фоне событий и явлений более общего характера. То есть стихи автора о коллизиях собственных прошедших дней оказываются частью широкой панорамы, наблюдаемой оком художника и живописуемой им уже до некоторой степени отвлечённо.
Такая соразмерность уже знакома читателю и достаточно традиционна. Однако довольно трудно найти подлинного стихотворца, условно говоря, с «обратной перспективой», который, будучи погружён в дорогое ему минувшее или тревожное настоящее, уже из этой точки пространства и времени глядит на окружающий его мир.
Как правило, нынешний автор первого рода перегружает свои строки многообразным житейским «мусором», полагая, что привлечённый им в текст вал предметов, чувствований и фигур случайных людей автоматически превратится в стихи – дай только представленным словам лирическую форму.
Этот творческий морок, словно болезнь, поразил современную молодую поэзию настолько, что найти в подобном омуте картины прозрачные и нравственно определённые уже, кажется, почти невозможно. Что касается стихотворений авторов либерального толка, то там упомянутая «фактура» лирики таит в себе дополнительный смысл: нежелание называть вещи своими именами и неумение видеть их отчётливо, отсутствие у пишущего воли и желания вступать в диалог с читателем, стремление быть литературным субъектом исключительно отдельным и во многом герметичным.
На таком фоне стихи и личность Николая Алешкова кажутся едва ли не уникальными. Взаимное соотнесение глубоко личного и общего в его лирике берёт начало в творческой автобиографии поэта и выходит на российские просторы, сохраняя именно эту точку отсчёта и не скрадывая намеренным субъективизмом обстоятельства, радости и невзгоды, которые свойственны любому русскому человеку в сегодняшней России.
Послевоенное детство, трудное и не обильное, кажется автору самым счастливым периодом в его большой жизни. Это было время чистых порывов, отчаянной смелости и светлых последующих воспоминаний. Алешков описывает подробности давнего времени, и перед нами воссоздаётся картина крестьянского уклада тех дней. Не перечисление деталей – но ожившее мгновение возникает перед внутренним взором читателя, втягивая его в круговорот происходящего (поэмы «Орловское кольцо», «Дальние луга»).
Большая любовь к жене Светлане – ещё одна драгоценная память. И она обладает способностью расширяться и включать в себя забытые мелочи, которые – вдруг, в одночасье – превращаются в знаки, приметы, предзнаменования, что несут в себе оттенки тревоги и счастья (поэма «Две красные розы на белом снегу»).
Драматическая история творческого становления, порою – почти на грани утраты собственного «Я» связана с богемным существованием поэта в искусительнице-столице, а затем, по возвращении из неё, и на родине. Тогда хмельная чаша выжигала в его душе всё доброе и дорогое, оставляя в сознании только имена-отпечатки знаменитых литературных предшественников и осколки их горчайших строк. Не всякий автор осмелится представить на посторонний суд хронику собственного душевного разлома. Но у этой летописи есть очень важная характеристика. Когда лирический герой идёт по тропе «горя-злочастия», рядом с ним незримо парит образ чистой, ангельской части его души – так авторской рукой устроено это повествование о гибельных днях, о потере прошлого и, кажется, едва ли не о духовной кончине. И потому течение страшных дней не выглядит беспросветным, а читатель воспринимает случившееся как тяжкую борьбу добра и зла (поэма «Горький нектар»).
Много строк Николай Алешков посвятил родителям и родовым корням. Стоит отметить, что родовые акценты в современной русской поэзии постепенно начинают вновь проявлять себя. Это духовное и ментальное движение происходит не «в пику» евангельской картине мира. Восстанавливается психологическая самоидентификация, и на деле реализуется одна из десяти заповедей: «Чти отца своего». Именно поэтому поэма Алешкова «Отец» имеет очень существенное общерусское измерение. Одновременно, обращаясь к историческим именам и фактам, автор не уходит от органичного для него соединения жизни реальной с большими событиями и именами. Он «отепляет» минувшее личными, биографическими штрихами, связывает родное и близкое – с отдалённым и дорогим сердцу и уму (поэма «Ковчег»).
Жанр поэмы сегодня не особенно популярен. С одной стороны, современность приучила художника и его поклонников больше внимания уделять мгновенным лирическим «снимкам», отодвигая продуманное и долгое высказывание в сторону как якобы одряхлевшую творческую форму. Из стихотворения постепенно выветривается личностное начало. На этом фоне поэзия Николая Алешкова отличается видимой художественной устойчивостью – его тонкая лирика соседствует с поэмами, а многие стихотворения становятся впоследствии частью развёрнутого сюжета. И закономерно, что предлагаемая книга избранных произведений воспринимается читателем как одно большое художественное высказывание, объединённое не только мыслью, но и чувством. О чём бы не писал Алешков, его строки сохраняют печать личности человека, который прожил жизнь, полную противоречий, счастья и горечи, знал любовь и сохранил трепетную веру в высшие законы бытия.
Биографичность создаёт очень важную атмосферу достоверности при развитии того или иного сюжета. Черты реальности берутся автором осознанно, в соответствии с изобразительной задачей; они почти осязаемы и не кажутся избыточными. Известные слова М..Ю..Лермонтова об истории души человеческой здесь чрезвычайно уместны, «особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление». Это и добавляет важные оттенки и смыслы в стихотворную речь Николая Алешкова.
Самобытный слог истинного поэта с лёгкостью совмещает в лирическом движении разные времена, однако центральным местом в поэтике Алешкова оказывается соединение текущего времени с прошлым и их взаимное соизмерение. Вглядываясь в минувшие годы и восстанавливая давние события, автор переносит себя в прошлое. И действует в нём – как в настоящем, что придаёт его высказыванию удивительную естественность и наглядность: предметы и ситуации, кажется, можно осязать:
Там живы все. Там нет могильных плит.
О, если бы в рассветный час проснуться,
На берег Камы в детство переплыть
И в дальние луга навек вернуться…
Для отечественной поэзии сегодня это свойство поистине драгоценно. Ведь в его отсутствии виртуальное, отвлечённое, живущее отдельно от автора-соглядатая, иронически подчёркнутое и флегматично перечисленное – на деле лишено человеческого тепла и нерукотворной красоты, в которой дышит подлинный акт Творения.
Плотность вещественная и воздушность воспоминания – вот редкие свойства лирики Николая Алешкова. При видимой простоте строки его поэзия свидетельствует о трудном пути современного человека в противоречивом мире, одновременно горьком и счастливом – сквозь годы потерь и обретений.
Статья Вячеслава Дмитриевича Лютого «И в дальние луга навек вернуться… (Некоторые особенности поэтики Николая Алешкова)» – послесловие к книге Н..П..Алешкова «Единственный август. Стихотворения и поэмы» (Набережные Челны, 2024. — С. 312-316)*.
Книга Николая Петровича Алешкова «Единственный август. Стихотворения и поэмы» (Набережные Челны, 2024) представлена в открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН (текст в библиофонде NB).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
см. релиз / текст в библиофонде
начало статьи