С книгами свердловчанина Николая Григорьевича Никонова я познакомился сравнительно недавно, но слышал о нём и раньше, особенно как о «певце уральской природы», наследнике пришвинской традиции в нашей литературе. Должен сразу заметить, что ничего пришвинского я в нём не нашёл, и тот, кто первым пустил в оборот такое мнение, брал явно поверху, не глубже темы, самой общей и распространённой: кто нынче природу не любит, кто о ней не пишет? Между тем Никонов не певец и не философ природы; в нём нет того самоуглубления, того лирического одиночества и растворения в лоне материнской земли, которые питали пришвинскую мудрость, его непростой стиль, незабудки его души и памяти. Никонов – горожанин по натуре (как, скажем, Юрий Казаков, Георгий Семёнов) и учитель по первой профессии, и мне кажется, что учительство вошло и в его книги воспитанной чертой ума и природным свойством сердца. Может быть, поэтому его проза приобретает публицистическое звучание. О чём бы он ни писал – повести о формировании чувств («Кассиопея», «Глагол несовершенного вида»), о защите родной природы («След рыси»), эссе об искусстве («Золотой дождь») – повсюду он, почти по-юношески, мечтает о красоте, грезит о гармонии, как идеале и смысле человеческого существования, часто впрямую обращаясь к читателю. Страстный голос, не лишённый, правда, некоторой дидактики и экзальтации, и очень привлекательный, ибо сразу чувствуешь: автор честен и прямодушен, говорит, что думает, что пережил, о чём болит душа. Эта боль – совестливость, как туго натянутая струна, звучит в творчестве лучших наших современных писателей, сознательно опирающихся на социальные и нравственные уроки русской классической литературы. В этом смысле Никонов подчёркнуто и по-хорошему традиционен. Его перо неторопливо и серьёзно, пишет он, судя по всему, мучительно, трудно, не давая себе поблажек, превыше всего беспокоясь за правду сказанного. Сам стиль хранит напряжение мысли, поиски точного слова, образа, призванных воплотить нечто существенное, важное для автора. И ещё – пристальный критический взгляд на своё писательство, постоянная ответственность перед чистым и исписанным листом бумаги, работа самосознания: «Нет, наверное, на свете профессии, что так безусловно включала бы в себя вечное учение, изучение, поучение в первую очередь себя, своей души, своей совести, насыщение памяти».
«След рыси» – наиболее значительное, на мой взгляд, произведение Никонова, в котором он уходит от привычных беллетристических приёмов и создаёт книгу-размышление. Писатель дал ей необычное, но внутренне оправданное жанровое определение: «публицистическая поэма».
Действительно, «поэма», если иметь в виду своеобразие поэтической речи и самой структуры книги, лиризм стиля, её музыкальное построение с главной и побочными темами, с её публицистическим пафосом в защиту всего живого. Сплав конкретно-социального художественного анализа, почти делового очерка с фантастикой, утопией, ораторски возвышенного языка с резкими сатирическими красками – всё это придаёт книге оригинальность, печать неординарности, своего непохожего слова. (Вспоминаешь о «Царь-рыбе» Виктора Астафьева, мысленно сравниваешь и приходишь к выводу, что Никонов писательски вполне самостоятелен и только печётся о том же, что и Астафьев, с той же озабоченностью, с той же страстью.)
Картины безжалостно истребляемой природы, якобы ради пользы дела, которые рисует Никонов, трагическая одиссея лесного кота, гонимого огнём и пулей, свершающего свой последний путь по земле, призваны выразить в обобщённой символической форме идею сокрушительного краха тех близоруких прагматических представлений о природе, которые долгое время главенствовали и определяли хозяйственную деятельность человека. Конечно, нельзя упрощать проблему, предавая анафеме с писательского амвона каждый призрак «Молоха высотных домов и электронно-мыслящего железа» (выражение Леонида Леонова). Но тревожить общественную мысль, подбирать новые и новые факты и аргументы в защиту разумного и гуманного отношения человека к другой жизни, честный писатель обязан, раз уж он взялся за эту злободневную тему.
Будем историческими оптимистами, социалистический строй создаёт все условия для такого взгляда в будущее. Однако условия – ещё не реальность. Необходимо ими воспользоваться и активно работать для претворения в практику наших общественных идеалов.
Николай Никонов намеренно заостряет ситуацию, но только так и должен поступать художник, чтобы встряхнуть сознание, заставить читателя задуматься, граждански обеспокоиться, встревожиться, принять сказанное автором близко к сердцу. Художественная литература – всегда, в сущности, преувеличение, типизация или идеализация, кому что более по душе. Не её дело вести бухгалтерский подсчёт плюсов и минусов от строительства того или иного промышленного комбината, когда стоимость погибших лесов и водоёмов со всем живьём, в них обитавшим, вычитается почти без следа в тех же рублях и тоннах из суммы общего победного итога.
Разрушая природу, мы разрушаем себя в первую очередь. Беднеет язык, блекнут чувства, утрачиваются оттенки, полутона, свежесть индивидуального восприятия жизни. Никонов говорит об этом, хорошо понимая, что цивилизация сама по себе не виновата, она должна стать под контроль ответственного за своё будущее общества.
Прислушайтесь, читатель, к этому взволнованному голосу, поверьте ему и тогда, может быть, вам откроется что-то главное, коренное в жизни, ускользающее порой из сознания под мощным напором повседневности, вечной рабочей спешки навстречу грядущему, когда уже не хватает ни сил, ни времени остановиться и подумать…
Журнал «Роман-газета» № 24 на 1983 год размещён в библиофонде открытого библиографического собрания НООБИБЛИОН (текст в библиофонде NB).
Второй том Собрания сочинений Н..Г..Никонова в девяти томах [Т..2. След рыси] представлен в открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН (текст в библиофонде NB).
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
см. текст в библиофонде
см. релиз / текст в библиофонде
начало статьи