Альманах рукописей: от публицистики до версэ•Сетевое издание Эссе-клуба ОМ

Д. Е. Кан

БИБЛИОКОД • BIBLIOKOD • • •

Легко ли душе возвращаться… Предисловие к поэтическому сборнику Н. П. Алешкова «Дальние луга. Избранная лирика» (Санкт-Петербург, 2017). Что отличает поэта русского от русскоязычного? Отличий не так много, как порою кажется, и не так мало, как того бы хотелось. Но едва ли не основным из отличий, на мой взгляд, является отношение поэта к теме возвращения. Для кого-то «возвращаться – плохая примета», и, казалось бы, это не входит в противоречие с народным мировоззрением. Но лишь на бытовом уровне, где укоренилось присловье «хуже нет догонять и ждать». А если отрешиться от «бытовухи» в сторону бытийного, то каждый из нас, грешных, по сути, блудный сын, и момент возвращения является просто вопросом времени. Все мы однажды «измысливаем побег». Все мы – побеги родового древа. Сначала «сбегаем» в момент рождения на свет, покидая материнское лоно. Потом, взрослея, неизбежно правим свой путь, ибо воспитание детей есть не что иное, как наука обходиться без родителей, которую призваны преподать детям отцы. Русский национальный поэт – не только плоть от плоти, но и дух от духа своего народа. Как бы ни была пышна крона нашей жизни, она немыслима без корней. Сколь бы ни был «резов и мил» побег, он неотделим от родового древа в принципе. Хочет человек того или не хочет, но и убегая от родового древа, он питает родовое древо. Детство. Матери тёплые руки И колючие щёки отца… После долгой и горькой разлуки Постою у родного крыльца. Братья, сёстры! Ругаться не станем. Неделим этот старенький дом. Мы родителей наших помянем, Их любимые песни споём. Я объехал и сушу, и море. Я устал от вселенских забот. Пусть калитка в тесовом заборе На лужайку опять позовёт. Пронесу сквозь утраты любые (Эту память ничем не избыть): Боже, как же нас в детстве любили! Нам бы, Господи, так же любить. Но ушли мы от прежних заветов, Вот и просятся слёзы из глаз. А родители смотрят с портретов Прямо в душу любому из нас… Ну а любой русский поэт, как говорится, Богом «заточен» сначала выйти из народных глубин с тем, чтобы потом постоянно возвращаться к этим глубинам, если хочет, чтобы творчество его питалось соками родной земли, а не стало «гидропоникой». Так и крона, как бы пышна ни была, понимает свою непреложную и неотменяемую зависимость от корней, иначе бы не возвращалась к ним ежегодно, опадая листвой у подножья дерева и становясь почвой, питающей дерево… Тема возвращения едва ли не титульна для автора этой книги с красивым и точным названием: «Дальние луга» для Николая Алешкова – это метафора райского сада, счастливое пребывание в котором он ощутил в детстве. В поисках ответа на вопрос «Откуда мы идём?» он, похоже, не строит из себя великоросса, а опирается на гениальную есенинскую строку: «Затерялась Русь в мордве и чуди…». Вот его стихотворение «Родословная»: «В лесах зверьё, а в реках рыба. Богат мой край – и ешь, и пей! Пойдём со мною, неулыба, Жить вместе будет веселей. Не видишь разве – ты мне люба. Уйду, коль я тебе не мил…» Мой дальний предок не был грубым – Слова медовые дарил: «Цыганка ты или татарка – Поверь – мне это всё равно». И целовались двое жарко В былых веках. Давным-давно… Алешковы – русоволосы. У Пашенковых кудри – смоль. Каких кровей они? Вопросы Задать столетиям изволь. Вот мой отец двадцатилетний На снимке – чистый славянин. А в маме тюркское заметней. В большой семье я – третий сын. Храню их свадебное фото. Его дороже сердцу нет. Красивы оба. Жить охота. И до войны – аж восемь лет… Отцовский дом… Сижу на камне У речки, названной Челной. Разноязыкое Прикамье, Где жизнь прошла, – мой край родной… Я сам себе слуга и барин. Я не чуваш и не мордвин, И не удмурт, и не татарин, А равный с ними гражданин. Я на прищур прицельно-узкий, Не опуская глаз, смотрю. Кто я такой? Конечно, русский. Не видно разве – говорю… Русский тот, кто любит Россию, – такой вывод напрашивается из этого стихотворения. В советское время русскими называли всех живущих в России. Мир не забыл ещё фразу «Русские идут!». Особенно часто она употреблялась во времена великих сражений – от Отечественной войны 1812 года до Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Существенно, что Николай является ровесником Великой Победы. И сегодня его стихи подчёркивают: русский мир – это многонациональный мир. Прирастая год от года опытом жизненным и философским, тема возвращения постепенно становится одной из стрежневых в творчестве Алешкова. Впрочем, разве только в творчестве? Жизнь автора книги «Дальние луга», что нечасто ныне случается, не расходится с творчеством. Алешков настолько «заточен» свыше и изнутри на свои истоки, что порой возвращается, даже не успев уехать! Сегодня его родовое село Орловка и речка Челнинка – центр полумиллионного города Набережные Челны. Алешкова минула весьма сомнительная, с моей точки зрения, тема, что в 1980-е годы была едва ли не главной в творчестве поэтов его поколения. Сбежав в большие города от своих «орловок», эти блудные дети литературы главной тенденцией своего творчества сделали плач по потерянной сельской родине. Живя на городских асфальтах, они вдохновенно сетовали, что оказались оторванными цивилизацией от родной земли, но сама изначальная спекулятивность подобного рода стихов становилась очевиднее год от года. И потому из этой ностальгической тучки творческого поэтического дождя, по сути, так и не состоялось. Вспоминается в связи с этим великий философ античности, живший в маленьком городке Беотия. Когда его спрашивали, почему он, став знаменитым в своём малюсеньком городке, не покидает его, философ отвечал: «Я люблю свой городок и живу тут, чтобы он не стал ещё меньше на одного человека». Знаменитое стихотворение Анатолия Передреева про околицу, ставшее практически диагнозом целому поколению оторвавшихся от корней литераторов, и говорит нам о том, чем чреват отрыв от корней человека вообще, а поэта в особенности: «И города из нас не получилось, и навсегда потеряно село». Или ещё один из слоганов бескорневого шестидесятничества, сформулированный другим поэтом несчастной судьбы: «По несчастью и по счастью истина проста // Никогда не возвращайся в прежние места» (Геннадий Шпаликов). По сути, творческая несостоятельность литературы шестидесятничества проистекает из этой вот «фобии возвращения». Любопытно, что у нынешних литераторов, не переселившихся в Москву, а оставшихся в своей «глубинке» или вернувшихся из столицы в неё, как это и случилось с Алешковым, возникает иная точка зрения. Вот как, например, выразил её нижегородский писатель Олег Рябов: «Когда обрезается ребёнку пуповина и он делает первый самостоятельный вздох, в определённых участках его организма фиксируются напряжённости и векторы всех геофизических полей, существующих на Земле: гравитационного, магнитного, электромагнитного, космического излучений и ещё массы параметров, присущих данной точке Земли и никакой другой. И эта точка Земли – его родина, и будет ему хорошо только здесь». Алешкова либо Бог охранил от «точки невозврата», либо нутро корневого национального человека не позволило ему сбежать далеко и навсегда. Хотя ныне Алешков – горожанин, но так уж судьба его сложилась, что город сам пришёл к Алешкову, заключив его тихую старинную Орловку в свои крепкие КамАЗовские объятия. Орловка обнять-то себя позволила, но крепкая корневая система помогла ей удержаться в объятиях мегаполиса и сохранить свою неповторимость хотя бы в творчестве своего сына. Недаром Николай Петрович признался однажды, что Орловка для него то же, что для Маркеса его колумбийская деревня Макондо в «Сто лет одиночества» – в ней для него заключена вся история человечества. Думается, так в малом жёлуде таятся история и судьба могучего дуба. Ещё Николай Петрович уверен, что главная, по сути, во всём мировом искусстве тема – возвращение на родину, к самому себе («точка возврата»), в итоге – возвращение к Отцу небесному… Что тут греха таить: все мы, блудные сыны и дочери, в какое-то «время икс» понимаем, что слоган «возвращаться – плохая примета» не для нас… И вот уже автор этой книги, убелённый сединами отец, смотрит на рвущегося за пределы родительского дома сына глазами переживающего, но и понимающего отца, чётко осознающего, что сын повторит его путь, улетая из отчего дома, чтобы однажды вернуться, принеся на крыльях новые горизонты. В столицы рвётся сын, в тот муравейник, Где жил и я бездомным босяком… А по спине моей дубовый веник Под липовым гуляет потолком. Испив кваску в предбаннике, продолжим Мы разговор о странствиях земных. Отец предостеречь, конечно, должен, Но сын исполнен замыслов иных. Там лучше, где нас нет… В житейском море И я держал глазами горизонт. Казалось, что не зря с судьбою спорил И был готов не возвращаться в порт. Но молодость прошла. Следы скитаний Остались позади. Как блудный сын И я вернулся к маминой сметане, Под шум берёз, и клёнов, и осин… Идёт к закату жизнь. Но дом построен. И семена, посеянные мной, Пока живу, от холода укрою И влагой напитаю в летний зной. Но сын твердит, что дом ему не нужен, Что он найдёт призванье в городах, Поймёт ли – стать отцом, надёжным мужем Превыше всех призваний, вертопрах? Его не удержать. И завтра поезд. Под веник спину подставляй, студент! Ты выбрал путь. Судьба напишет повесть. Её сюжет – небес эксперимент… Давай-ка, сын, пройдёмся после бани Вдоль речки, вдоль оврага, вдоль оград. Вот церковь, где крестился твой папаня, Вот кладбище, где наши предки спят. Под стук колёс лети навстречу ветру! Вот мой наказ, серьёзный и простой – Нельзя менять ни родину, ни веру. Я это знал. И ты на этом стой! Отдельно хотелось бы сказать о любовной лирике Николая Алешкова. Ценю её не только как представительница женского «сословия», что само собой разумеется, но и с позиций чистоты восприятия женщины-мадонны, которая идёт от Пушкина, а после как-то странно трансформируется у наших классиков, которые предпочитали на темы любви преимущественно отмалчиваться – это в лучшем, как говорится, случае, – а порой такое выдавали о женщинах, что хоть стой, хоть падай. Цитировать хоть и гениальные, но жёсткие и жестокие по отношению к женщине, как парадоксальному явлению природы, строки других поэтов я не буду, сейчас, как говорится, не они – герои моего исследования. Я немало размышляла и писала по этому поводу, находя объяснение феномену в шекспировском: «Я не хочу хвалить любовь мою. Я никому её не продаю» или в народной пословице: «Кто хвалит женщину – тот дурак, кто ругает – тот подлец». А поскольку, видимо, у наших поэтов-мужчин нет охоты быть ни тем ни другим, вот и творят они так, что порой создаётся ощущение, что любовь к женщине волнует их едва ли не в последнюю очередь. Порой эти поэты напоминают мне этаких Степанов Разиных, что взяли да и бросили любовную лирику, как ту персидскую княжну, в набежавшую волну патриотической, гражданской, духовной, пейзажной и прочей лирики… Не хочу выглядеть «литературной бабёнкой», порицая поэтов-мужчин, но считаю своим долгом напомнить им, что Пушкин-то при всей многожанровости находил время и желание не обделять женщин своим вниманием поэта. И не считал любовную лирику чем-то второстепенным. Николай Алешков в этом правиле почти табуированной любовной лирики является счастливым исключением. Николай Петрович попутно к тому, что отличный певец державности и прочее (об этом написано много и напишут и без меня), ещё и тонкий лирик в том чистом виде, в каком поэзия о любви – редкое явление. Впрочем, и тонкий лиризм Алешкова не отменяет завет классика «Не верь, не верь поэту, дева…»: Бес в ребро! Это финиш, наверно. Плотский грех даже стыд не берёт. И поэт, что любимой отвергнут, Втихаря к проститутке идёт. Вот такая житейская драма. Только славу в поэте любя, Даже Блока Прекрасная дама К падшим сёстрам гнала от себя. Маяковский, униженный Лилей, Наш Есенин, ушедший в запой… Сколько пролито слёз на могиле! А могли ведь спасти, Боже мой!.. На любовном, на чувственном фронте Лицедействуй – заплатишь судьбой… Ночь. Фонарь. Из любой подворотни Кто-то в чёрном следит за тобой. Что ж, с одной стороны неприступная Прекрасная Дама, с другой – неизбежный для каждого поэта Чёрный человек… Но при всех неизбежных «странностях» любви стихотворения Николая Алешкова даже там, где они хлёсткие, проникнуты неподдельной любовью, уважением, и даже преклонением перед той, которая наделена великим правом дарить жизнь. Это идёт у него от мамы, мудрой труженицы Марины Лаврентьевны, поднявшей и поставившей на ноги вместе с вернувшимся с фронта мужем, сельским кузнецом Петром Фёдоровичем, трёх сыновей и двух дочерей в трудные послевоенные годы: Вспомню детство у ласковой речки, Что петляет, ключами звеня, Вдоль села, где на летнем крылечке Дожидается мама меня. Не она ли, в реке полоская Вперемежку с бельём облака И меня от себя отпуская, Вслед крестила? Ты помнишь, река? Я вернулся, а мамы уж нету. И река укоряет с тоской, Что напрасно я рыскал по свету За удачей, неясно какой… В стихотворениях Алешкова о любви просто необходимо учитывать аспект материнства – святого предназначения женщины на Земле. В них практически любая лирическая героиня, даже не будучи возведена в статус Прекрасной Дамы, окружена ныне столь редким рыцарским отношением поэта к ней – поистине блоковским отношением. И это делает творчество автора своего рода феноменом в наш-то век продажности и маркетинговости женской красоты. Читая стихотворения Алешкова о любви, любой из нас невольно хочется соответствовать тому идеалу, что видит в женщинах автор этой книги. Не могу не привести пример из драматического цикла «Две красные розы на белом снегу», посвящённого возлюбленной поэта, умершей от рака через год после рождения сына: Возвращайся! В пшеничном поле Ложе брачное расстелю, Как хотела ты. Здесь, на воле, Крикнем небу: — Люблю! — Люблю! Примерещилось… А проснёшься: Жизнь уходит – в песок вода! Знаю – ты уже не вернёшься Никогда. Убывает моя дорога, Хоть и сам-то я не спешу. ТАМ о встрече с тобой у Бога, На колени встав, попрошу. Через драму, через личную трагедию в стихи приходит составляющая метафизическая. Она-то, собственно, и придаёт любовной лирике Алешкова тот нерв и тот драйв, без которых немыслима востребованность лирики. Любовь у Николая Алешкова – не дифирамбическая и не мадригальная, а живая, противоречивая, часто «неудобная». Ведь и жизнь, и отношения между людьми невозможны без противоречивости. Алешков словно говорит нам, что не надо бояться этой противоречивости, ведь именно она и является «ракетным топливом», движущим и жизнь, и отношения людей: И с нами случится – навеки проститься, Любовь ты моя, перелётная птица! А знаешь – и в тридцать, и в семьдесят лет От страсти греховной спасения нет! Мученье – не видеть. И возненавидеть. Мученье – обидеться или обидеть. Мученье – в разлуке, мучение – рядом. Мученье – ласкать тебя только лишь взглядом… Но песня, что будет тобой недопета, Прольётся слезой над могилой поэта. Собственно, любовная лирика Николая Алешкова не есть в чистом виде любовная, а есть часть любви поэта к родному и родным – любви, которая единственная даёт нам шанс бессмертия через возвращение к изначалию. Ведь даже повествуя о своих вроде бы сугубо любовных увлечениях, поэт говорит нам о том, что способность увлечь и увлекаться есть главный признак того, что жива в нас душа неоскуделая: Пора отвыкать потихоньку От жизни. Пора привыкать К тому, что ни Клавку, ни Тоньку Не надобно в грех вовлекать. Смиряя бунтующий Эрос, Ты взор устремляешь к меже, За коей в бессмертие вера Нужнее смиренной душе. Обличье судьба поменяет, Оставив землицу в горсти. Не рано ль душа вспоминает Забытые к звёздам пути? Легко ли прощать и прощаться? Равнина, как саван, бела… Легко ли душе возвращаться, Откуда однажды пришла?.. Возвращение – не наказание, а счастливая спасительная неизбежность, данная нам свыше и помогающая осознавать себя не в качестве «самодостаточного» от кроны и корня побега, но – частью вечного родового древа жизни, в которой побег потому и называется побегом, что обречён вернуться к корням и истокам. • Диана Кан, член Союза писателей России, лауреат литературных премий, член редколлегии литературного журнала «Аргамак» (г. Оренбург).   Статья Дианы Елисеевны Кан «Легко ли душе возвращаться…» – предисловие к книге Н..П..Алешкова «Дальние луга. Избранная лирика» (Санкт-Петербург, 2017. — С. 17-29)*.   * Алешков Н.П. Дальние луга : Избранная лирика / Николай Алешков ; предисл.: К. Хайруллин; Д. Кан; М. Ларина ; оформ.: Л. Пенягина ; худож. (рис. на шмуцтит.): В. Сынков ; фот. (портр. авт.): Л. Осепян. — Санкт-Петербург : Изд-во «Маматов», 2017. — 432 с. : ил., портр., фот. — 16.5×12.0 см. — 1000 экз. — (На с. 1 и с. 4 обл.: Павел Самойлов. «На Каме», фрагм., 2007 г.). — (Серия «Б-ка российской поэзии»). — ISBN 978-5-91076-173-9.   Книга Николая Петровича Алешкова «Дальние луга. Избранная лирика» (Санкт-Петербург, 2017) представлена в открытом библиографическом собрании НООБИБЛИОН (текст в библиофонде NB). см. релиз / текст в библиофонде Санкт-Петербург : Изд-во «Маматов», 2017. Н. П. Алешков. Дальние луга. Избранная лирика.   → каталог раздела : БИБЛИОКОД • BIBLIOKOD

БИБЛИОКОД ■ Опубликовано: 15 августа 2017 года. Текст предоставлен Н. П. Алешковым. Дата поступления текста в редакцию альманаха Эссе-клуба ОМ: 14.08.2017.