Время – суровый судья человеческих дел и свершений, оно воздействует на все создания рук и душ человеческих, подвергает сомнению все постулаты жизни, казавшиеся человеку незыблемыми. Все относительно перед глазами этого неподкупного судии и арбитра. И, возможно, сама человеческая цивилизация сейчас находится перед судом этого высшего эксперта в области истинности и ложности созидаемых нами ценностей. Недаром в настоящее время мы наблюдаем по всему миру процесс постепенного смещения традиционных нравственных ориентиров. Бытие становится зыбким, неустойчивым, относительным, и этот переворот в сознании людей сопоставим с открытием Эйнштейна, своей теорией относительности пошатнувшего традиционные взгляды людей на мироздание. Вслед за теорией относительности физического мира формируется в сознании целого ряда философов теория духовной относительности, и все достижения человеческого духа – в философии, религии, науке, литературе, искусстве – должны отныне соответствовать этой теории. Каковы же её основные положения? Каковы постулаты нового мировоззрения, нового Символа Веры или, говоря точнее, Символа Сомнения? Попробуем выделить некоторые черты этой системы взглядов на человека и его место в мире.
Во-первых, отъединенное бытие конкретного человека теряется в общем бытии человечества. Вопрос: «Где ты, Человек?» становится ключевым вопросом, стоящим перед искусством, литературой, наукой. Современную культуру нельзя назвать ни антропоцентричной, ни космоцентричной, ибо в результате потрясений и переворотов ХХ века из искусства и культуры ушёл человек. Он теряется в бесконечности открытого учёными пространства и времени, жизнь конкретного человека обесценивается после чудовищных боен мировых войн, и искусство с литературой фиксируют не столько состояние души человеческой, сколько состояние хаоса. Наша культура – хаосоцентрична.
Чтобы устоять перед воздействием хаоса, надо утвердить в сознании представления о том, что жизнь человека, его отношение к миру, космосу, обществу и самому себе есть со-бытие – сосуществование, взаимодействие с основными космическими началами, и его действия могут разворачиваться как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскостях, они могут быть направлены как на других людей, так и на Бога и на природу.
Люди неразрывно связаны друг с другом, они образуют целое. Об этом Достоевский писал так: «Всё как океан, всё течёт и соприкасается, в одном месте тронешь – в другом конце мира отдаётся». Подобные рассуждения о единстве человеческого рода встречаются у К. Г. Юнга, писавшего о концепции homo macsimus – «человека великого» – коллективного сознания. По Юнгу, всё человечество есть homo macsimus – единое тело, единая душа, возникающая из бесконечного множества отдельных личностей, как собор из камней. Эта идея не является отступлением от христианства, её выразил создатель термина «ноосфера» французский философ и католический богослов Пьер Тейяр де Шарден, писавший: «Вокруг Земли, центра наших усилий, души образуют некий огненный пласт, погруженный в Бога». Этот огненный пласт и есть homo macsimus.
Основной принцип организации Homo maсsimus, возможно, наиболее точно выражен словами философа Э. Кассирера: «Мир делится на низкий и высокий, на чувственный и интеллигибельный… Их сущность состоит во взаимном отрицании», которое не исключает существования духовной связи между мирами – некоего пути от «области чистой формы» (Бога, абсолюта) до «области абсолютно бесформенной материи» (неодухотворённого мира). Этот путь «включает в себя процесс искупления: и воплощения божества, и обожествления человека. В этой концепции всегда есть некое «между», через которое надо перебросить мост; вместе с тем существует и преграда, и перепрыгнуть её нельзя, но можно преодолеть её ступень за ступенью, в строгой последовательности».
Идея ступенчатости Вселенной существовала с глубокой древности. В «Полихронике» Хигдена (XV век) говорится: «Согласно всеобщему порядку вещей, вершина низшего класса касается нижней части класса высшего … Так это происходит по восходящей до самой высшей сферы вселенной».
Такое представление о человеке хорошо выражает схема Вселенной в виде пересечения двух осей, образующих крест, в центре которого – человек. Во многих культурах мира крест трактуется как «древнейший сакральный знак, подчёркивающий идею центра, упорядочивающий пространство, определяя в нем направление связей и зависимостей, означающий ориентацию в пространстве, точку пересечения верха-низа, правого-левого. Вертикальный стержень креста в первобытном сознании отождествлялся с Осью мира… Стоящая с раскинутыми руками человеческая фигура имеет форму креста, и сам человек в древнем мире воспринимал себя как живую модель Оси мира и системы координат».
Как писал А. Аникст, это представление о человеке на Западе было забыто к концу эпохи Возрождения, и мыслители Нового времени для выражения связи человека со Вселенной вынуждены были воссоздавать эту идею заново.
Но на протяжении последних веков в духовном мировосприятии людей произошел ещё ряд перемен, благодаря которым «внутреннее пространство мира» стало более сложным, многомерным.
Отражённое в классической европейской литературе, искусстве, философии духовное пространство человека имеет, как правило, три «оси координат»: общественную, культурную и религиозную, исходящие из точки отсчёта, которую может занимать Бог, человек, природа, одно из абстрактных понятий духовности – добро, истина, красота и т. д. В духовном пространстве современного человека присутствует сразу несколько точек отсчёта и систем координат. Точками отсчёта могут служить как наиболее важные духовные составляющие личности одного человека (системы взглядов, важнейшие убеждения), так и элементы внутренней жизни различных людей.
Представим себе, что в одну систему координат неожиданно вторгается другая, и пространство существует уже не в трёх измерениях, не в трёх осях координат вокруг одной неподвижной точки отсчёта, а в шести, девяти, двенадцати измерениях, где каждое имеет свою точку отсчёта?.. Эта невозможная с физической точки зрения картина часто наблюдается в истории человеческого мировосприятия. Современный человек уже не имеет одной, строго укоренившейся в сознании системы ценностей, он постоянно мечется между различными идеологиями, и само существование его становится зыбким и нестабильным.
Кроме этого, «пространство внутреннего мира» человека пересекается с пространством внешнего мира. Традиционные представления мыслителей о человеке и мире можно уподобить геометрии Эвклида, основанной на постулате о том, что две параллельные прямые не пересекаются. Мир и человек подобны этим двум прямым, движущимся параллельно, в одном направлении, и не приходящим в соприкосновение. Новое представление о мире и человеке гласит, что эти прямые могут пересечься – и в точке пересечения перечеркнуть друг друга. Это пересечение образует своего рода крест, который обязаны нести люди. Может даже показаться, что этот крест поставлен на современном человечестве!..
Пересечение параллельных прямых, смена координат происходят и во внешнем, и во внутреннем мире человека, усложняя его бытие, делая его многомерным и многопространственным. Человек не есть факт, он скорее «Протей»: в каждый момент времени, раздваиваясь, он переходит в свою противоположность. Сознание не есть некая стабильная целостность, но – взаимоисключающее целое. Человек есть безграничная широта собственных мыслей, побуждений.
Именно об этом М. Бахтин писал: «Человек никогда не совпадает с самим собой. К нему нельзя применить формулу тождества: А есть А. По художественной мысли Достоевского, подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения человека с самим собою, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли».
Сознание человека многомерно, многопланово, человек постоянно таит в себе свою скрытую противоположность, в которую может перейти. У человека – не одно лицо, а целое скопище лиц и масок, «внутренний театр» души. И то, что мы считаем основными чертами духовного облика того или иного человека, является, как правило, только сверхлицом, некой суммой ряда ликов человеческого сознания. Так внутренняя жизнь личности превращается в театр, где то или иное лицо может сменять другое на месте солиста, а остальные – подпевать ему. В душе может быть организован дуэт различных творческих или разрушительных сил, может звучать целый хор равноправных голосов, а разум является не более чем суфлёром, подсказывающим актерам их роли, но не имеющим права и возможности вмешаться в действо, в игру.
С многоплановостью связано такое качество игры, как её символичность. Слово «символ» здесь употребляется в первоначальном значении этого слова. Известно: символом в древности называлась разломанная на две половинки дощечка. Две части дощечки держали у себя два человека, связанные каким-либо договором, но вынужденные расстаться. В случае встречи они соединяли по разлому две половинки дощечки, и это было знаком их воссоединения.
В этом отношении игра «внутреннего театра» есть символический процесс. В ней воссоединяется нечто, наполовину погруженное в материальные обстоятельства жизни, а другой половиной погруженное в сознание; акт игры и есть воссоединение этих двух частей, двух планов игры – созидательного и разрушительного. Игровой акт в человеке всегда воссоединяет в некой полноте части символа, несмотря на их разнородность. Они родственны и узнают себя так, что акт узнавания есть единственно возможное их соединение. Это и должно называться «символом», и в то же время это можно взять в качестве обозначения человеческого состояния.
Игра пронизывает вещи мира. Ставя себя в зависимость от случая, игрок опровергает незыблемость вещей. В этом нет ни капли сомнения: он ни в чём не сомневается, а разом всё берёт или теряет. Он раз за разом другой в зеркалах, играх и ролях, но тот же самый в мире, где идентичность определяется не отношением к вещам, а способностью, пренебрегая отношениями, не оставлять там даже своей тени. Когда не важны отношения и положения вещей, остаются только вещи. Игрок, становясь вещью среди вещей, доверяет заботу о себе миру и выходит из мира только случайно, также случайно и пребывает в мире: если случай умрёт, разорвётся нить идентичности. Быть игроком трудно и рискованно.
Сложность игрового символического «полубытия» увеличивается тем, что во «внутреннем пространстве мира» нет манихейски чёткого противостояния двух половинок символа, двух полюсов: его можно уподобить скорее изогнутому луку. Криволинейность лука является символом мира. Полюса этого мира – добро и зло – противопоставлены друг другу не как концы отрезка прямой, а как концы согнутого лука: они должны быть приближены друг к другу, должны столкнуться лицом к лицу, как сближаются концы лука, стянутые тетивой. Тетива – это мысль. И именно благодаря этому противоестественному сближению и порождаемому им напряжению лук отпускает в полёт стрелу – стрелу человеческого духа, устремлённую к звёздам.
Таким образом, традиционная прямолинейная схема креста-средоточия двух измерений сменяется на криволинейную схему полукольца-лука.
Но сближение полюсов – это тоже элемент «теории духовной относительности»! Полюса сближаются, традиционные ценности смещаются, рушится система координат… Если Вселенная может быть истолкована как некий текст, организованный по правилам, подобным правилам поэтической организации речи, допускающими наличие созвучий, перекличек, рифм, тропов и т. д. (такая её трактовка встречалась у Шопенгауэра, Ницше и др. – Ф. Ницше писал: «Не угодно ли – так вопрошал я себя с беспокойством – долгому предложению моей жизни быть прочитанным в обратном порядке? В прямом порядке, без всякого сомнения, я читал лишь “слова, лишённые смысла”.»), то игра «театра души», выражающаяся в творчестве, в каком-то смысле является прочтением «фразы жизни» в обратном (или, по крайней мере, смещённом) порядке, причём при этом фраза может оказаться палиндромом. Творческая мысль – это инверсия обыденной жизни и обыденного сознания.
Мысль о творчестве как о воспоминании о том, чего никогда не было, восходит ещё к Платону. Такое воспоминание и есть инверсия жизни, когда фразы из «текста памяти» меняются местами и нечто скрытое в глубинах человеческого сознания занимает место объективных явлений жизни, нарушая «грамматику памяти». Творчество и есть подобное нарушение. Оно, с одной стороны, придаёт своеобразие восприятию жизни; с другой стороны, оно приводит к некоторому нарушению «прочности бытия», делает бытие непостоянным.
Творчество и сама жизнь воспринимается как непрерывный процесс метаморфоз, превращений. Подобно алхимии, учившей о претворении низкого металла в иное, более высокое состояние, искусство учит о претворении явлений земной жизни – «реальности первого порядка» – в феномены иной, художественной действительности.
В записной книжке поэта Хлебникова встречаются строки, близкие по духу нашему мировоззрению: «Так есть величины, с изменением которых синий цвет василька (я беру чистое ощущение), непрерывно изменяясь, проходя через неведомые нам, людям, области разрыва, превратится в звук кукования кукушки или в плач ребёнка, станет им. При этом, непрерывно изменяясь, он образует одно протяжённое многообразие, все точки которого, кроме близких к первой и последней, будут относиться к области неведомых ощущений, они будут как бы из другого мира».
Художник отмечает тайный и незримый путь, который проходит синий цвет василька в своём превращении в звук. На поверхности – цвет василька и кукование кукушки. Скрытый путь интуиции остаётся неведомым, зримы (или слышимы) лишь его результаты.
В творчестве есть своя герметическая педагогика, согласно правилам которой слово, краска, образ, символ, входящий в процесс творчества, должен быть вырван из своего прежнего контекста и заключен в иную среду, где он должен пережить активизацию.
Чем же является эта иная среда? Она – существовавшая до рождения слова вечная музыка, «древний хаос», выражающийся в смещении полюсов материального и духовного мира, соединении главных противоположностей – добра и зла, красоты и безобразия, правды и лжи; образ, попав в эту среду, должен утратить на время своё прежнее значение.
Примером творческого преломления представления о процессе алхимических метаморфоз могут служить многие стихи русских поэтов ХХ века. Так, в творчестве поэта-философа Заболоцкого идея алхимических метаморфоз вышла на новый этап своего развития. В стихотворении «Метаморфозы» поэт трактует творчество и саму жизнь человека как процесс «транссубстанциации», перехода энергии природы в энергию творчества:
Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь, –
На самом деле то, что именуют мной, –
Не я один. Нас много. Я – живой.
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мёртвых тел
Я отделил от собственного тела!
И если б только разум мой прозрел
И в землю устремил пронзительное око,
Он увидал бы там, среди могил, глубоко
Лежащего меня. Он показал бы мне
Меня, колеблемого на морской волне,
Меня, летящего по ветру в край незримый, –
Мой бедный прах, когда-то так любимый.
А я всё жив! Всё чище и полней
Объемлет дух скопленье чудных тварей.
Жива природа. Жив среди камней
И злак живой, и мёртвый мой гербарий.
Звено в звено и форма в форму. Мир
Во всей его живой архитектуре –
Орган поющий, море труб, клавир,
Не умирающий ни в радости, ни в буре.
Как всё меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком;
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растёт и мир растений множит.
Вот так, с трудом пытаясь развивать
Как бы клубок какой-то сложной пряжи,
Вдруг и увидишь то, что должно называть
Бессмертием. О, суеверья наши!
В процессе метаморфоз мир дробится, распадается на мельчайшие бессмертные первоэлементы – атомы. Есть атомы не только материального, но и духовного мира, единицы мысли, слова и действия. Их комбинации и сочетания и порождают то, что называется психикой человека. Подлинная задача психологии должна заключаться в анализе взаимодействия этих первоэлементов, а не возникающих из них структур (архетипов). Череда этих атомов прерывна, и сознание представляет из себя не столько прямую, сколько пунктир, в «белых пятнах» которого и происходит подлинная работа по формированию основ человеческой души. Душа базируется на пустоте – традиционное восточное представление о Пустоте как о первооснове мира находит новое выражение!
По какому же принципу создаются комбинации из «атомов сознания»? Этот принцип вызывает в памяти разработанную средневековым философом Раймундо Луллием особую модель мира, признанную современными специалистами ТРИЗ (Теории решения изобретательских задач) одним из первых прототипов так называемого «морфологического ящика». Его модель «Арс МАГНА» представляла из себя систему концентрических кругов, размещённых на одной оси. Каждый круг был разделён на большое количество секторов, на которых были написаны основные философские понятия. При вращении кругов друг относительно друга различные секторы выстраивались в ряды, и прежде несовместимые понятия, включенные в эти ряды, образовывали новые интеллектуальные структуры.
Подобным образом в процессе творчества происходит взаимодействие различных интеллектуальных планов, и в результате формируется новая – творческая – философия жизни.
Таковы постулаты «теории духовной относительности». Параллельные прямые пересекаются, системы координат смещаются, непрерывные линии человеческой мысли превращаются в пунктиры… Эти позаимствованные из математики метафоры не могут в полной мере отразить всей сложности и противоречивости складывающейся новой вселенской веры, Веры Сомнения. Но исследование этой веры, этой системы взглядов на отношение человека к себе и к миру является для нас самым насущным вопросом, и его дальнейшее изучение – дело будущего.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи