Альманах рукописей: от публицистики до версэ•Сетевое издание Эссе-клуба ОМ

Э. К. Сухова

НООБИБЛИОН • NOOBIBLION

Элина Константиновна Сухова Вещь человечья. Стихи. Издательство «Воймега» (г. Москва). Москва — 2022     Фонд релизов «Нообиблион» и библиофонд формируют авторы литературных произведений, авторы научных исследований, авторы- составители различных сборников (антологий, альманахов, хрестоматий, альбомов) и монографий, биографий и библиографий, историки литературы, издатели. Включайтесь!   Автором книги для чтения предоставлен отдельный файл — PDF : 0.7 MB •  Т Е К С Т  •   описание / сведения Сухова Э.К. Вещь человечья : [стихи] / Элина Сухова ; сост.: И..Ермакова ; ред.: А..Переверзин ; оформ.: А..Чёрный. — Москва : Изд-во «Воймега», 2022. — 72 c. — 20.0×14.5 см. — 300 экз. ISBN 978-5-6044597-7-5   От составителя Помним ли мы себя? Помнит ли нас мир, в котором мы очутились? Что в нём человеческого? Насколько мы состоим из воспоминаний? Элина Сухова точно знает, что «память – вещь человечья». Воспоминания вьются перед глазами, сгущаются, рассеиваются, морочат голову и оборачиваются стихами, где каждый из героев – драгоценность для автора: толстый мальчишка, сумасшедшее облако, гнилое яблоко, травинка на ветру, не говоря уже о самых дорогих и близких Суховой людях. Это памятные стихи, стихи любви ко всему сущему – такая редкость в нынешнем нашем поэтическом поле… Ирина Ермакова.   предисловие / вступление Траве и не вспомнить Первое же стихотворение книги – недаром оно первое, эпиграфическое, выделенное курсивом, – ясно указывает (заметят ли?) на точку, из которой ведётся эта поэтическая речь. А звучит она из будущего – из того, что для нашего мира в некотором смысле посмертие. Для повествователя этих стихов над тем, что для нас ещё живо, уязвимо и может стать другим, уже сомкнулись воды времени: и метафорические, и неметафорические. Это речь из мира, для которого Венеция, Амстердам, Петербург – «затопленные города» и «Петра иль святого Марка» можно разглядеть сквозь толщу воды, – и говорится об этом почти бесстрастно, потому что – уже с большого расстояния. Это больше не ужас, а чистая – и даже светлая – печаль. Посткатастрофическая речь, для которой беды и утраты, нам только предстоящие, уже позади – и говорящий (кто это?) может свободно печалиться о них. Всё, что говорится вслед за первым, ключевым текстом, – окутывает «память-облако». Это название первой части – и это тоже ключ. Книга – сновидческая, обладающая явными чертами сновидения, полная движений, которые бывают только в нём («Длинный стол плывёт, качаясь, // И кистями машет скатерть, // И руками машут тётки, // Сёстры-братья, старый дед…»), книга прощания с тем (и с теми), что уже ушло, долгого взгляда ему вслед: Мама с папой уезжают. Дребезжат стальные спицы. Остаются поле-небо, Поле-небо, Динь-динь-динь… Книга – о времени, о чувственных и подробных отношениях со временем. О памяти (именем которой и названа: «вещь человечья» – это она) и о близкой её родне, почти близнеце – забвении: помнится чем дальше, тем больше только самое главное. Уже не вспомнить, кто таковы тётки на старых дагерротипах из детства («смотрят не улыбнутся // кто они нам // не знаю // бабушка говорила // я позабыла // впрочем // это неважно тоже»). Важно другое: кашку варила куклам шила пальто смеялась гладила по головке лялечкой называла всё мне прощала пуще жизни меня любила это в памяти крепко это важнее нету В самом конце вдруг пробивается детский, как бы неловкий и наивный язык: «это важнее нету» – потому что он тут самый точный. Или так: книга времени, книга памяти и забвения. Книга об их природе (кстати, её внешне традиционная силлабо-тоническая организация, её узнаваемая ритмика – тоже форма памяти: стихотворные размеры, как заметил ещё давным-давно Михаил Гаспаров, накапливают пережитые в связи с ними чувства и состояния – и передают дальше). Поэт собирает приметы прошлого, его осколки, в полной мере – в полном эмоциональном объёме – понятные, пожалуй, только тем, кто разделил с автором исторический, культурный, чувственный опыт. В очень большой мере это, конечно, послание к своим – к взрослевшим в последние советские десятилетия, в их глубине, в советской Атлантиде. Со скрытыми цитатами и полуцитатами, намёками и реминисценциями, – на тайном, шифрованном языке, о тайности и шифрованности которого не всякий и догадается. На скамейке вдвоём, На два голоса, Сипло, неловко, бессонно – Про вагон голубой, И про Щорса по бережку… Раз поют «Голубой вагон» – значит, точно росли в семидесятых. Ну самое позднее – в восьмидесятых. А «про Щорса по бережку» (в этой ситуации то, что Щорс, волею исторических судеб, «красный командир», не имеет ни малейшего значения – он уже мифологический персонаж, фигура речи) этим безымянным, но совершенно узнаваемым героям наверняка пели родители, укачивая их, маленьких, на ночь. Или сами – на уроках пения. И само «на скамейке вдвоём» – это же тоже цитата, это по радио старая песня из невообразимо далёких пятидесятых… Последующим поколениям нужен будет уже, пожалуй что, культурологический комментарий. Всё зарастает травой очень быстро. А тут – с полуслова. Память – вещь человечья. Траве и не вспомнить… Вообще, тут напряжённо-много о прошлом, о его подробностях, впитавших в себя так много жизни. И ещё настойчиво кажется, что это книга одиночества – большого, в историческом масштабе одиночества, исторической неприкаянности и терпеливого, героического одинокого самостояния во всех равнодушно-враждебных тебе временах: В стране победившего… Знать бы, Кого победили? Когда? Все процветают, конечно, Но за каждым углом беда. Впрочем, у исторических обстоятельств в смысле равнодушия к человеку нет никакого преимущества. Природа с её циклическим временем тоже занята своим: «За первой половиной января // Придёт вторая – солнечно и крепко, // Потом февраль позёмкой отшуршит // И кислый март закапает спросонья, // Потом рассада, грядки, глина, грязь, // Грачиный грай, скворцов переполохи…» Ей чужды наши призрачные годы. Тут возможен только одинокий протест: символический – и тем более важный: Сентябрьской ночью, вспомнив, что гамак С весны висит – ни разу не качалась, Вдруг наверстать решусь. И выйду в сад… И до утра, и до утра, как будто Качаньем этим можно жизнь догнать, Качнуть назад, чтоб всё пошло иначе… Вообще кажется мне, что Элина Сухова смотрит извне и на человеческие обстоятельства – с их условностями и требованиями. Например, чтобы непременно была любовь и семья, независимо от того, нужно всё это лично тебе или нет: И фыркаешь: «Семья? Да нафиг мне она!» Но тикает в висок: «Останешься одна…» Да, «приготовишь борщ и разберёшь постель», «и жизнь тебе блестит колечком на руке» – но, как сказал другой поэт, манит страсть к разрывам: «Но ключ до синяка сжимаешь в кулаке». Совсем неспроста та часть книги, где – о человеческих отношениях, называется «Выучить язык». Выучить его как иностранный, как не-свой. «Как хотелось казаться сведущей мне в их чужой, токующей речи…» Видимо, чуждость этого языка так и не удалось преодолеть вполне: Я хотела бы выучить этот язык со всеми его недомолвками, Только учат его рот в рот, стык в стык, Сквозь любовь неловкую, колкую. Впрочем, уже и тут между лирической героиней и вспоминаемым выросла освобождающая дистанция. Три части книги – три части жизни, три эпохи воспоминаний. Почти сновидческое детство, горькая взрослость-зрелость – и третья, освобождающая и от первого, и от второй: «Здесь тоже жизнь» – называется она, и это не только о жизни в деревне, где «лето выложит на вид» И до кладбища дорогу, Где российско-типовые Неудавшиеся судьбы – Всё кресты да вороньё… Этих бабочек-белянок Несложившиеся пазлы Над растрескавшейся грязью На обочине её… Это книга прощания. Наверно, со всем сразу: с близким – трудным, но всё равно близким (почти жестокое, с последней прямотой: «Нет. Не любила. // Но как объяснить ещё?») человеком, которого лирическая ли, автобиографическая ли героиня своими руками вынула из петли и потом говорит с ним на его могиле: Недобытчик ты мой, неудачник, Недодатчик ты мой, недостатчик… Что рассусоливать – Не было между нас любви, Но жизнь – немудрёное дело, Живи себе да живи. Ты ведь и этого, Чудик такой, не смог – Чуть отвернулась, А ты за порог… Организация времён здесь на самом деле сложная – в каком-то смысле прощание тут уже состоялось, в другом – только предстоит, но и прошедшее, и предстоящее парадоксальным образом оказывается возможным охватить одним взглядом. Поэтому оказывается возможным рассматривание – практически уже беспечальное – и собственного могильного памятника, на который (читатель сразу и не догадается, для чего именно, а автор уже всё знает) выбирается фотография: «Какую выбрать – эту ли, из прежних, // Когда и плёнке и бумаге знали цену» – «или из этих, новых, моментальных, // глядящих из виндового окошка» – и всё для чего? – «чтобы ты, свободной // бесплотной тенью мимо пролетая, // на памятник взглянул…» Прощание – ещё и с самой собой. Это ясно даёт понять упоминание в самом начале книги, в одном из стихотворений (хочется назвать их «программными», но не будем – сюда не идёт это громоздкое слово) «Журавлей» Бернеса. Те, для кого непременной частью звукового фона детства были советские песни, при одних только этих словах – Бернес и «Журавли» – конечно, вспомнят, что среди улетающих птиц, в которых превратились погибшие солдаты – «есть промежуток малый, быть может, это место для меня». И это всё меньше о последней большой войне и всё больше – о каждом из нас. В год яблочный, упругий, золотой Я плакала над жизнью нежитой… С тех пор минуло много зим и лет. Не плачу больше, ибо смерти нет. Есть яблоко. Есть ливень. Есть рассвет. И вечна жизнь, перетекающая в свет! Ольга Балла.   содержание / оглавление Ольга Балла. Траве и не вспомнить «Умоляю, друже, поторопись…» Память-облако «Это мама моя едет…» «За зимою весна…» «Всего и осталось…» «Какую выбрать – эту ли, из прежних…» Рядовой Горячев «Сперва приходит, нет, не звук…» «низколетящих ворон…» «— Скажи мне, деда, кто, когда…» «Досок вчера привезла, горбылю…» Мальчик «Лет в десять я поняла…» «Лечь на бочок…» «Стоит за околицей облако…» «от попыток узнать немецкий…» «За первой половиной января…» Выучить язык «Мечтала о любви…» «Колотит тело дрожь, трубит комар в окно…» «Из коробочки достану…» Девочка «Я хотела бы выучить этот язык со всеми его недомолвками…» «В ночном лесу полно зверья…» Филолог «Что же теперь? Опять…» «На летней стороне зимы…» «Видела грузовик на дровах – в кузове печка…» Памятник «ты не волнуйся…» «Это не то, о чём мы говорили…» «Я сказала у кассы…» Здесь тоже жизнь «Раннее утро…» «Итак, начнём, как будто невзначай…» «А на вопрос…» «Лето выложит на вид…» Тётка Дачник «Когда дядя Коля…» Стрелочница Адрес королевства «От пункта К до пункта Р…» «всю нашу жизнь…» «А она говорит: ну куда тебе, старому пню?..» «Спилили вишню…» «Если семь пар сапог износить…» «В год яблочный, прозрачный, на ветру…» ...... 3 ...... 9 .... 13 .... 14 .... 15 .... 16 .... 17 .... 18 .... 20 .... 21 .... 22 .... 24 .... 25 .... 26 .... 28 .... 29 .... 30 .... 33 .... 34 .... 35 .... 36 .... 37 .... 38 .... 39 .... 41 .... 42 .... 44 .... 46 .... 47 .... 48 .... 49 .... 53 .... 54 .... 55 .... 56 .... 57 .... 58 .... 59 .... 60 .... 62 .... 63 .... 64 .... 66 .... 66 .... 68 .... 69   библиография / βιβλιογραφία Краткая библиография автора: книги, авторские и коллективные сборники, иные издания, представленные в библиособрании (текст в библиофонде NB). см. релиз / текст в библиофонде Смоленск : Изд-во «Свиток», 2009. Э. К. Сухова. Вишнёвый остров. Стихи. Проза. см. релиз / текст в библиофонде Москва : Изд-во «Воймега», 2017. Э. К. Сухова. Город без неба. Стихи. см. релиз / текст в библиофонде Москва : Изд-во «Воймега», 2022. Э. К. Сухова. Вещь человечья. Стихи. см. релиз / текст в библиофонде Смоленск : Изд-во «Свиток», 2023. Э. К. Сухова. Одна большая любовь. Рассказы.

авторская страница ■ Опубликовано: 3 апреля 2023 года. Текст предоставлен автором. Дата поступления текста в редакцию альманаха Эссе-клуба ОМ: 01.04.2023.