Часть 2.
Первобытная забава
Когда людей на земле больше шести миллиардов, то писатель, продолжающий воспевать романтику охоты, по своему мировоззрению приближается к первобытному человеку. За «благородной страстью» (непременно упоминаются Аксаков, Тургенев, Толстой) скрывается особая разновидность инфантилизма – инфантилизм «сильного мужика», добытчика, который боится страшной цивилизации и по-детски пытается спрятаться за юбку мамки-природы, не желая понимать, что мамка-то едва жива и, что он своим ружьишком, наряду с другими «романтиками», загоняет её в гроб.
«Охота – это ведь ещё и забава в хорошем смысле этого слова». Во времена Толстого такое ещё можно было сказать. Но сейчас, когда зверей и птиц больше в красных книгах (или уже в чёрных), чем в природе. Да и места для них практически не осталось. Что сказать? Забавные парни… умные на вид мужики с большими сильными руками, но… какой-то пещерный эгоизм ощущается в их желании, во что бы то ни стало, побаловаться ружьецом, продолжить «славную» традицию. Странное, прямо скажем, желание – стать ближе к природе, всадив в неё пулю. Хотя правильно – утка в ягдаше не улетит, мишка косолапый не убежит, лёжа на боку под «победным» сапогом позёра.
Брижит Бардо – вот, казалось бы, «продукт» цивилизации! Но насколько её отношение к природе взрослее, мудрее, чем все романтические забавы таёжных мужиков. Мех живого соболя ей намного дороже всех охотничьих баек, всех лирических бредней человека с ружьём на тему любви к природе.
* * *
Дни валятся в какую-то дыру… «Сегодня мы посмотрим показные учения». Понимаю, что НАДО, но почему всё мне, «всё на главу мою»? Нужны мне эти показные – ученья, отчёты, рейтинги (вот уж где показное, показушное!) и пр. Да и не только мне… Как подумаешь, что по всей стране такое! Что настоящего едва ли на пару процентов наберётся. Как ещё живём? Так и живём, выходит.
С. И. рассказывал о временах застойных в нашей же системе. Сверху прислали распоряжение – целую кипу каких-то отчётов предоставить в срок (как всегда) чуть ли не вчера. «Беру пачку каких-то старых бумаг, титульный лист и вперёд – по служебной почте. И ведь прошло! Никто даже не взглянул, не открыл. Никому НЕ НАДО.» Что изменилось с тех пор?
* * *
Звонок из Марьяновки: приглашаю на презентацию… Я бы с радостью… уважить пожилого человека, женщину тем более. А когда? Пятница – рабочий день. «Липу» очередную месячную везти… потом слушать всё те же бредни о том же рейтинге.
* * *
Так бывает… и не вспомнили бы друг о друге до конца жизни, а тут случайно на улице, переглянувшись, узнали… Поздоровались. Но ни имени, ни обстоятельств – ничего в голове. Скорей всего и у него так же. Он сразу про маму, которой уже 84 года и что её парализовало.
— В больнице она. А мне теперь что делать, скажи? Одному плохо. Скучаю. И как ей помочь?
Я всё-таки решился уточнить…
— Андрей… Андрей Дубровский… помнишь?
Помню… помню Дубровского-старшего так звали. Всё же потихоньку, на ощупь вспомнили, уточнили – на заводе когда-то вместе… и как в Чернолучье ездили отдыхать весёлой молодой компанией – парни, девчонки. Сосновый бор, снеговые дорожки, посыпанные хвойными иголками, чешуйками коры. Вино, музыка… Когда это? Где это?
— Фотография, помнишь, на танке в каком-то лагере пионерском?
Помню, помню – долговязого мальчика интеллигентного вида в очках. Уже тогда можно было предположить (имей мы какой-то опыт), что его лёгкое отношение к жизни может сказаться не лучшим образом… Так оно и вышло.
— В милиции работал… ну подметал там… дворником. А перед новым годом уволился, а тут кризис… и работы нет, и вот теперь с мамой…
Через 25 лет мы должны были встретиться, чтобы я выслушал, покивал сочувственно. И каждый своей дорогой… А помочь… А чем поможешь теперь? И ещё его «спасибо» напоследок… «спасибо тебе»… За что? За то, что «узнал» наверное.
Старое кино
Героиня Светланы Дружининой из кинофильма «Дело было в Пенькове», нехотя подчиняясь требованию отца: сейчас же идти домой, произносит примечательную фразу: «гоните, ровно тёлку». Сама артистка вряд ли подозревала, каким популярным станет это слово в молодёжной среде лет через тридцать. Зато теперь с большой долей вероятности можно сказать, что ей принадлежит приоритет его употребления именно в этом смысле.
Вячеслав Тихонов – самый несуразный механизатор из когда-либо появлявшихся на советском экране. Трудно подобрать более неподходящую фактуру для роли деревенского рубахи-парня. Черты лица потомственного аристократа – благородная асимметрия, выдающая породу, умный взгляд, нервные ноздри… Ему бы князей, графов, белых офицеров, Штирлица (вот стопроцентное попадание!) играть. Что он и делал блестяще во многих фильмах. Только руки могли «выдать» – большие кисти с широкими ладонями – настоящие трудовые, рабоче-крестьянские руки. Такими руками подковы гнуть. И в них тоже порода, порода, идущая от Микулы Селяниновича, сила и красота человека, живущего на земле, живущего своим трудом в самом прямом – толстовском смысле слова.
Кашпировский возвращается
Вот и Кашпировский тут как тут! Через двадцать лет после своих знаменитых телесеансов нарисовался на экране. Волосы ещё чернее, взгляд ещё пронзительней. Тогда – перед распадом Союза, сейчас – экономический кризис. Прилетел из-за океана, как бэтмен, как супермен – спасать Россию, успокоить народ. В смутные времена люди хотят уверенности. А кто, кроме доктора Кашпировского, сможет провести сеанс массовой анестезии, дать непререкаемую установку на отличное самочувствие? Вот и позвали, и прилетел – выскочил, как чёртик из заморской табакерки. Что-то он нам покажет… Опять повсеместный гипноз и сцены повального сумасшествия? Или что-нибудь новенькое – ещё более радикальный способ обретения всеобщего счастья? Поглядим.
— М А Р Т —
На своём месте
Казах Коля Искиндиров… Конечно, никакой он ни Коля, но так удобней. Ведь не станешь же ломать язык, всякий раз выговаривая настоящее имя. Так и зовут – все давно привыкли. Круглое улыбчивое лицо с нежной кожей, почти не нуждающейся в бритве. Для своих сорока шести он выглядит очень даже… Как будто 25 лет работы в колонии послужили своеобразной консервацией для организма – ни морщинки на луноликой физиономии. Но не только для внешности… За это время Коля успел дослужиться до старшего прапорщика и окончить заочно два высших учебных заведения – ветеринарный институт и какой-то юридический факультет. Но несмотря на это, начальство так и не выдвигало Колю на офицерскую должность для того, чтоб хотя бы на пенсию он смог уйти «целым» лейтенантом. «Говорят, должностей нет», – как всегда, улыбаясь, безо всякой обиды объяснял Коля ситуацию, видимо сам, в глубине души понимая, что лейтенантские погоны смотрелись бы на его плечах довольно-таки нелепо. То ли дело – старший прапорщик! Заслуженное в прямом смысле слова звание, к тому же полностью соответствующее внутреннему содержанию. Как говорится, прапорщик по жизни. И здесь ничего обидного. Наоборот – редкий случай наличия у человека способностей, почти идеально подходящих для исполнения именно этих обязанностей. Другими словами – человек на своём месте.
Коля никогда не ругался с осуждёнными, нарушающими режим содержания. Да и зеки давно это поняли – бесполезно с ним… бесполезно отпираться, отнекиваться, спорить. Если Коля выявил нарушение, то лучше без лишних разговоров написать объяснение. Впрочем, можно и поговорить. Коля не прочь поболтать и пошутить, но его полупонятная, добродушная скороговорка не давала провинившемуся никаких надежд на снисхождение, никак не влияла на простой принцип: заработал – получи. И в этом смысле Коля был образцовым сотрудником.
Открывая камеру штрафного изолятора, выслушивал доклад дежурного, после чего неизменно повторял: рапорт принял – что означало выполнение предписанного ритуала. С лязганьем выдвигались запоры, фиксирующие нары. Штрафники выходили в коридор, брали скрученные матрасы и снова, нагибаясь (двери довольно низкие) заныривали в камеры. В одной оказалось накурено. Пришлось всех троих вывести и провести полный личный обыск. Это когда прощупывается каждый шов одежды, вынимаются стельки из обуви и т. д. до снятия трусов и приседания. Ничего на этот раз. Только несколько сигаретных фильтров под досками пола обнаружили. И трусы… Неуставные трусы у одного оказались – длиной по колено и с пляжными пальмами.
На планёрке зам. пообещал намотать эти трусы на головы ответственным сотрудникам: «И будете ходить, как скоромохи… Знаете, раньше были такие? Вот и вы будете с трусами на голове, пока не поумнеете. А этому дебилоиду сегодня же снять и выдать заводские трусы».
* * *
Гиляровского на днях приобрёл в букинистическом. «Москва и москвичи» – классический, можно сказать, труд, 1979 года издания. Читаю, разрезая ножом некоторые страницы. Конечно, приятно быть первым. Но если за тридцать лет никто не удосужился открыть такую книгу!.. На грустные мысли этот факт наводит. К примеру, по поводу самой читающей нации.
* * *
Снеговые утоптанные пласты, сколотые с асфальта, лежат на обочине ломанными, грязными кусками, напоминающими слоёные коржи. Белые, чёрные слои чередуются. На этих разломах виден весь ход зимы – когда шёл снег, когда по снегу шли… Археология зимы. Сколько всяких следов в этих пластах! Но скоро все они исчезнут, сольются в мутные говорливые ручьи.
* * *
Счастье неуловимо. Тончайшей золотистой нитью оно соединяет дни. Рутина будней, усталость, неприятности – за ними не всегда чувствуешь… Но горе, – когда нить обрывается.
* * *
Выходит, что по моей инициативе провели служебное расследование. В заключении чёрным по белому: «Вновь поступивший в камеру осуждённый имярек пронёс ухищрённым способом (в заднем проходе) несколько сигарет». Получается, что сотрудники, водворявшие арестанта, недосмотрели… Не должным образом провели обыск. А должны были… И это входит в их функциональные обязанности. Наверно, большинство брезгливо сморщится. А что делать? Назвался надзирателем, полезай… Любую дыру проверить надо. Мало ли что! Служба есть служба.
Чревовещание
«Когда я первый раз приехала в Париж… Мы с подружкой ничего не знали. Ну, походили по всяким ресторанчикам – как-то не вкусно. В общем, совсем не понравилось. А вот в другой раз, когда знающий человек поводил меня по настоящим парижским ресторанам – это да! Тогда я поняла, что такое Париж. Всё было вкусно – супер! …Тоскана, вообще, моё любимое место на земле. Там в каждой забегаловке всё так вкусно. Даже простая колбаса, нарезанная кусочками, на простой тарелочке… И мой ребёнок очень любит Италию… очень любит эту еду.»
Почему так много разговоров о жратве? А сколько телепередач! И вот опять. Такое чревоугодливое, восхищённое щебетанье. Что-то лакейское в этом восторженном лепете по поводу заграничной еды. Допустили-таки до барского стола! Сдаётся, подсунь повар француз тухлую жабу, а итальянец недоваренные макароны, всё было бы – «божественно!». «Культурные» впечатления на уровне брюха.
А что «тоска по мировой культуре»? Вместо неё лишь сытое бурчанье желудочно-кишечного тракта. Тоска… тоска! Какая пропасть! – между стремлением к холмам «всечеловеческим, яснеющим в Тоскане» и желанием в ближайшей забегаловке полакомиться итальянской колбасой. И вот эту «культурную» отрыжку предлагают в прямом эфире миллионам радиослушателей.
Смерть артиста
Умер Ян Арлазоров. Было видно насколько он глубже, тоньше, умнее созданного им образа, той манеры общения с залом (Эй, мужик!). О, это мучительное несоответствие содержания и выбранной формы! Сколько сил всякий раз приходилось отдавать, натягивая на своё интеллигентное лицо маску неотёсанного полуидиота, в поте лица разыгрывая импровизированные спектакли, демонстрируя суть метода – «непосредственный контакт с публикой». «Играл» добросовестно, но, увы (или к счастью?), маска так и не стала лицом. Глаза не скроешь – в них всегда сквозили печаль, усталость и тоскливый, беззвучный вопль – «не моё!». Да, «видно даром не проходит…». И эта мучительная раздвоенность, внутренний разлад в конце концов не могли не сказаться… В итоге смертельный диагноз – рак.
А насчёт пальмы первенства в методе работы на эстраде… Любой массовик-затейник из сельского клуба пользовался подобными приёмчиками ещё задолго до маэстро Арлазорова, пусть не так виртуозно, но вполне успешно и самое главное – без малейшего ущерба для своего самочувствия. Кое-кто, реализуя методу, пошёл дальше, так как все ограничители, дающиеся воспитанием, отсутствуют. К примеру, некоторые члены Комеди Клаба, чьё внутреннее устройство физиологически рассчитано на производство и восприятие шуток ниже пояса, расширили рамки «юмора» до откровенного глумления. А что? Какая разница над чем ржать?
Характерно: умный человек не любил театр – чувствовал всю его изначальную фальшь (исключения чрезвычайно редки), его натужную бутафорию. Предпочёл эстраду. Но и она, увы, не оправдала ожиданий.
А роза упала на лапу азора – звучит, как эпитафия артисту, так и не сумевшему стать эстрадным скоморохом.
* * *
«Мне скоро пятьдесят лет, а я всё ещё никак не могу распознать: оканчиваю ли я мою жизнь или только лишь её начинаю» (Достоевский).
С позавчерашнего дня пограничное состояние – вот-вот вирус одолеет. Чувствую – подбирается: что-то в носоглотке не так, а сегодня к вечеру лёгкая слабость и жар болезненный как будто. Вот дрянь какая! Неужели свалюсь? Так не хочется. И ещё рука правая в плече… Поднимаешь через боль. А ведь ещё на лыжах надо бежать.
* * *
Что за прелесть эти звуки: влажное урчанье-чавканье, когда кошачья пасть впивается в лакомый кусок колбасы – настоящая музыка!
Авангардное трио
Связь Маяковского с Л. Брик – противоестественная страсть крупного рогатого… к мучающему его кровососущему паразиту. И вся его любовь простая, как мычание мазохиста. Там ещё и Ося на правах законного пользователя. В какой-то жуткий симбиоз соединились какие-то ущербные люди. Несмотря на то, что среди них поэт громадного дарования. Руки стерильным платочком поминутно вытирал. А по очереди или одновременно (как там они ухитрялись сосуществовать?) вроде бы и ничего – никакой брезгливости. Даже возбуждались наверняка в таком положении. Тогда ещё не было такого понятия – свингеры, но, по сути, это трио – одно из первых сообществ подобного типа в молодой стране Советов. Выходит, не только новатор стиха…
* * *
В книжном откопал том Эренбурга – «Французские тетради», другие статьи и «Люди, годы, жизнь». И всего за 25 рублей! Причём, не в букинистическом, а среди новых, правда, уценённых, книг. «…пример Вольтера – блеск его ума и ничтожество его стихов» – к вопросу о несовместимости оголтелой иронии и поэзии.
Сон
Еду в почти пустом трамвае. Вагон громыхает, дёргается. Железный скрежет на поворотах. Петляем по каким-то дворам. Что-то знакомое, но уже другое. Вот и конечное кольцо. А дальше как? «А дальше трамвай уже давно не ходит, – поясняет вагоновожатая, – хотя можно немного проехать». Вагон начинает двигаться по рельсам, которых почти не видно (а где-то их и вовсе нет), по шпалам, беспорядочно торчащим из путевой насыпи. Колёсные пары словно нащупывают исчезнувший путь. Как же мы едем? Ведь не должны… Не удивление, но лишь слабое недоумение вызывает эта странная незапланированная поездка. Другое волнует – мне же куда-то срочно надо попасть. Но куда? – Вспомнить бы!
Венки… Домой приносят венки. Дешёвые проволочные каркасы, тёмно-зелёная пластмассовая хвоя. С работы как будто. Куда их столько? Ещё надо на лентах сделать трафаретные надписи. Кому? Имя должны сообщить. Пока никто не знает, не говорит.
* * *
Утром, выходя на работу, в нашем загаженном, заплёванном подъезде чувствую великолепный аромат – одуряющий типографский запах свежих газет. Из почтовых ящиков торчат бумажные хвосты бесплатного «Курса» – чтоб были в курсе что, когда и где, и, разумеется, почём можно купить. День начался с визита почтальона, которого увидеть не успел…
* * *
Я птица невысокого полёта.
Я серенький московский воробей.
Над жёлтым зноем выжженных степей
Мне не парить. Да ладно уж, чего там,
Нет океана – в луже искупнусь.
Вот жук-рогач железным бьёт копытом.
В такой денёк нелепо быть убитым.
Нет, я не трус. Но я посторонюсь.
Орлу – орловье: горы и ветра.
А мне застреха. Я не претендую.
Найду жену – хорошую, простую
И буду ей чирикать до утра.
(Дина Крупская)
Просто понравилось стихотворение. «Да ладно уж, чего там…» – прелестная интонация. Да и вообще… Поэзия – это как нечаянная радость, не знаешь, откуда вдруг негаданно, нежданно… такой тёплый чистый свет.
О детских «глупостях»
Джойс ввёл в литературу поток сознания. Сейчас, если судить по качеству текстов, у многих этот поток можно считать словесной диареей. Некоторые авторы (типа Гришковца), получают особое удовольствие, выливая этот поток непосредственно на головы доверчивых слушателей, называя сие нечистоплотное действо «спектаклем».
В стихотворной форме… Недавно в «Знамени» наткнулся на некую Фанайлову. Сейчас она одна из самых модных поэтесс. Что ж, по праву:
Раздулась и лопнула эта жаба,
А потом и другая, а потом лопнул шприц.
Я надувал их воздухом, они раздувались,
через иголку, иглу через жопу
Они пердели, пердели и раздувались,
Лопались, так пердели.
И ещё одно из самых ярких детских впечатлений первоклассницы: «Они окружили меня, схватили за руки, // Полезли в трусы, один или двое вожатых, // Искать письку, но мало что обнаружили…».
Жопа, писька… С кем не бывало в детстве! Но почему взрослый человек с таким упоением воскрешает эти эпизоды? А многие искушённые критики считают этот неполовозрелый эксгибиционизм высшей степенью поэтического откровения. (Привет дедушке Фрейду!) Другой пожилой уже «мальчик» вспоминает, как когда-то он за каким-то сараем стыдливо демонстрировал девочке своего синюшного «петушка». Ну, а та в ответ показывала свой «пирожок».
Понятно, что первые смутные позывы основного инстинкта проявляются довольно нелепо. Но никак не понять, зачем, спустя полвека, публично вспоминать все эти «детали», причём, непременно в стихотворной форме?
До смешного… Думал про одного, а тут другой туда же, просто-таки буквально: «Той деревенской девочке родне // чей архетип в нейронах несгораем // что глупости показывала мне // юбчонку прочь на даче за сараем» (А. Цветков). Сговорились они что ли? Или пароль у них такой? – Покажи что у тебя в трусах и я покажу… Всё ясно: у нас с тобой одного поля ягодицы.
И ещё один! Тут уж воистину: седина в бороду – бес в ребро. «И старческой любви позорней…» все эти первичнополовые подробности с ложной стыдливостью «поэтично» завуалированные:
К тому же кое-что мы приметили друг у друга –
Так девочка доверчиво показывает мальчику
копилку –
И он суёт в неё свою монетку.
Иногда девочка помогает ему нащупать прорезь –
вот сюда…
«Теперь это наша общая копилка».
Вот тебе и старичок Блаженный, между молитвами и думами о душе сосредоточенно смакующий незабываемые минуты грехопадения. Так Фёдор Павлович Карамазов пускал сладострастные слюнки, думая о Грушеньке, о своём «цыплёночке». Но Грушенька – реальная и взрослая женщина. Поэтому при всей неприглядности старческого вожделения ничего необычного в этой ситуации нет. А вот все эти навязчивые обращения к детским «глупостям», шалостям наводят на мысль о предрасположенности людей к весьма странной форме сексуального отклонения – виртуальной ретропедофилии, к счастью, относительно безобидной и уголовно ненаказуемой. Чем бы дитя ни тешилось… А поэт – до старости ребёнок. Вот почему так ярко и живо рисуется, и так сладко вспоминать. Правда, «нащупать прорезь» – прямо скажем, грубовато и совсем не по-детски. А «монетка» – чересчур далековатый эвфемизм для обозначения… ни по форме, ни по назначению – ничего общего. Хотя есть самоуверенный намёк на ценность этой «вещицы».
* * *
Пожарный наш кот неторопливо шествовал по асфальтовому плацу, обходя плавные изгибы луж, залитых солнечным блеском. Влажные тёмные перешейки, если нельзя было обойти, преодолевал, брезгливо ускоряя шаги: бр-р-р – неприятно, когда холодно и мокро! И всё же, как хорошо! Весна! Может, подругу пошёл навестить, на вечер договориться. Март месяц как никак.
* * *
Макаров позвонил. Голос слабый, хрипотца с одышкой. Где прежняя мощь? Собирается ложиться в больницу. Оказывается, жена у него умерла. 12 числа похоронили. Как же он теперь без своей «кошки» Людмилы? Грустно. Но неизбежно всё.
— А П Р Е Л Ь —
* * *
«Потом искусствоведы придумали этикетку “парижская школа”; пожалуй, вернее сказать – страшная школа жизни, а её мы узнали в Париже.»
Что бы сказал, к примеру, Варлам Шаламов, прочитав это «трагическое» признание Ильи Эренбурга, которого родители отправили в эту «ссылку», чтобы их сынок не оказался в жандармской каталажке за свои революционные игры?
Начало Первой мировой… Эренбург пишет, как он ринулся на мобилизационный пункт иностранного легиона к Дворцу инвалидов. Сразу почему-то подумалось: ничего не выйдет – не возьмут тебя, парень, при всём горячем рвении. Причина? Трудно объяснить, но чувствуется: не служат такие – не тот тип. И впрямь: «Оказалось, меня забраковали. Какие изъяны во мне обнаружил военный врач, не знаю…». А вот Швейку даже инвалидная коляска не помешала оказаться годным. Видимо, дело тут не в физических недостатках, а в «изъянах» совсем иного рода. Хотя, нет никаких оснований сомневаться в искренности мемуариста.
* * *
Замечательные стихи иногда попадаются. Хочется записать, заучить, затвердить:
А просто писать, и писать, и писать
Всё то, что успеем, в простую тетрадь
За пару копеек.
А Время, оно повернёт этот пласт,
А Время найдёт, и прочтёт, и издаст –
Оно так умеет.
(Юлиан Фрумкин-Рыбаков)
* * *
Вчера дочь принесла золотую медаль. Заняла первое место в беге на 500 м. Довольная. Награду – только потрогать. А поносить? «Нет, не дам! Это же моя…».
Родословная
Хаммер – от слова «хам». Какое точное название автомобиля! Огромный квадратный броневик и стоит бешеных бабок. Внутри сидящему плевать на окружающих, на всю эту человеческую мелюзгу, которая где-то внизу под нога… под колёсами копошится на своих игрушечных машинках. Внешность этого монстра эквивалентна внутренней сущности его владельца – свиному рылу торжествующего Хама.
В зоне риска
В отряде отдельная секция вич-инфицированных. Захожу перед отбоем. Накурено. Прочитал небольшую нотацию о вреде… Кому спрашивается? «Да, какое у нас здоровье, гражданин начальник…». Понимаю. А что ещё сказать? Наказывать? Это их-то, уже и без того обделённых – больных, лишённых свободы? Но какое-то внутреннее чувство: не надо жалеть, не надо смотреть, как на обречённых – им хуже от такого притворного, приторного сочувствия.
Пугачев, эпилептик на входе… Очередной припадок. Хрипит, задыхается. Костлявые руки судорожными сжатиями комкают одеяло. И вдруг, намертво вцепившись в кровать, больной начинает трястись, словно попал под электрическое напряжение. Двухъярусная шконка отзывается металлическим лязгом. Страшноватое зрелище. В тусклом свете дежурной лампочки все эти подробности… Но соседи привыкли – не впервой. «Лепила» сейчас придёт, сделает укол.
В своём углу
В детстве всего один раз стоял в углу. Или мне так запомнилось, что – один. Где-то между кухонной раковиной и холодильником. Когда холодильник умолкал, был слышен редкий монотонный стук капель, созревающих под краном и после мгновенного полёта разбивающихся о железную раковину. Не помню, за что был наказан, но точно помню – вины не сознавал и о раскаянье не думал. Просто стоял и думал. О чём – теперь не вспомнить. Но точно помню ощущение какого-то вдохновенного покоя и уюта, которое испытал, стоя в этом углу. Родители уже легли спать. Во всем доме тишина, обострившая все ночные звуки. Никто не мешает быть наедине с собой. И тут пришли стихи… про мишку косолапого. Вслух негромко бубнил знакомые строки: «Мишка косолапый по лесу идёт, // шишки собирает, песенку поёт…». Мама раза два заглядывала в «мой угол», наклонившись, сочувственным шёпотом уговаривала попросить у отца прощенья и «тогда пойдёшь спать, поздно ведь…». Нет, так и не попросил. Упрямец маленький. Или уснул, съехав по стенке на корточки, или просто так был прощён в виду позднего времени. Уже не вспомнить. И не важно…
Гормония стиха
Ещё раз убеждаешься в том, что женщина-поэт как бы уже и не совсем женщина – даже внешне. Чтобы отношения с Музой были плодотворными, нужна чисто мужская физиология. Хорошие стихи способствуют выработке тестостерона. А это явно отражается на внешности. А может наоборот, настоящие стихи появляются благодаря наличию мужских гормонов? Не суть. В интернете фотография – ещё одно подтверждение: поэтесса… нет, поэт замечательный. Сухопарая фигурка подростка. Никаких «форм», намекающих на принадлежность к прекрасному полу. Резковатые черты лица. И непременный завершающий штришок – привычная сигарета в руке.
Если вспомнить: Антон Крайний, Софья Парнок, Цветаева – всё тот же тип: поэты. Хотя насчёт Парнок… В этой паре именно она – женщина, «подруга»: «Как я по Вашим узким пальчикам // Водила сонною щекой, // Как Вы меня дразнили мальчиком, // Как я Вам нравилась такой…». Цветаева здесь «мальчик» и поэт.
А вот Ахматова, безусловно, всегда поэтесса, а тем более Белла. И не потому, что красавицы, а потому, что женщины от корней до кончиков. Даже по личной жизни можно проследить и сравнить для интереса с кем-нибудь из другого ряда. И могли писать прекрасные стихи, не поступаясь женственностью, не нуждаясь в мужском гормональном допинге.
Существует ещё и некий промежуточный вариант – поэтка. «Поверьте, я – только поэтка. // Ах, разве я женщина? Я только поэтка», – в начале двадцатого века писала юная Надежда Львова. И, похоже, ошибалась насчёт себя. Без сомнения, была поэтессой и конечно – женщиной. А иначе не застрелилась бы по причине несчастной любви. Несовершенство своих стихов решила исправить отчаянным поступком. Сочувствуешь и веришь.
Совсем иное чувство возникает, когда в наше время пожилая поэтесса кокетливо именует себя «поэткой» и пытается подкупить читателя какими-то гибридными «люблями», которые, по сути, представляют собой фальшивую поэтическую монету.
* * *
Встреча с настоящей поэзией – всегда радость, тем более с новым поэтом, о котором к стыду своему до сих пор не знал. Александр Кабанов, живущий в Киеве… О чём говорить! Открыв рот, заворожено замираешь, вчитываясь, впитывая… Есть, правда, капля дёгтя в этой радости, когда вдруг ясно представишь своё… убожество на фоне раскованной роскоши, свободного дыхания, внезапной и пронзительной точности этих образов, этих стихов. Но надо быть честным… с самим собой хотя бы.
Вот кузнечик выпрыгнул из скобок
в палиндром аквариумных рыбок.
Я предпочитаю метод пробок,
винных пробок и своих ошибок.
Сизая бетонная мешалка,
а внутри неё – оранжерея,
этот мир любить совсем не жалко –
вот Господь и любит, не жалея.
И капля дёгтя растворяется. Да и чего ты, в самом деле! – радуйся, ведь кто-то про тебя и за тебя сумел сказать.
С Д. Новиковым, несомненно, есть сходство.
Неприятный аппетит
Учат их этому что ли?! А как же – наверняка. Всё одинаково. Так и представляешь, как в театральном училище будущих актёров заставляли исполнять этюд – «поглощение пищи». И сверхзадачу профессор ставил: чтобы у зрителя слюнки потекли при виде… Вот и научили. Во многих фильмах разные актёры, независимо от возраста и роли, жрут точно «под копирку» – с каким-то жадным остервенением набивают рты едой, жуют, аж за ушами трещит, и при этом ещё умудряются вести деловые и всякие другие разговоры. Не знаю, как насчёт раскрытия характеров, но жрать научились отменно – смотреть противно.
* * *
Снег выпал ночью. Днём – серая капель. Превращение белого покрова в грязное месиво.
Первоклассный урок
В первом классе проходят «Сказку о рыбаке и рыбке». Хотя, не такая уж простая история. Понятно, что на уроке надо выразить своё отношение к персонажам: пожалеть старика-простофилю и осудить жадную старуху. Но дома дочь искренне признаётся, что поступила бы точно так, как старуха.
— Ну, так и скажи, как думаешь.
— Нет, так нельзя, это будет неправильно.
Уже!.. В семь лет уже усвоены азы двойной морали: думай, как хочешь, а говорить нужно правильно. Вначале семья, школа, затем общество, страна – всё подвержено лицемерной гнили. Потом смотрим в зеркало и ужасаемся: неужели эта рожа… неужели это мы?
Улитка
Плавно распускается, разворачивается, бесшумно перетекает с упругого листа на камень. Все эти нежные изгибы, линии… есть что-то общее с бутоном чайной розы, с лепестками какой-нибудь орхидеи. Бледная подошва приникает к стеклу аквариума. Виден маленький розовый рот, непрерывными сокращениями ощупывающий гладкую поверхность в поисках пищи.
Этот медленный танец, не предназначенный для посторонних глаз, завораживает. Могу смотреть, не отрываясь. Что-то успокаивающее в этих плавных растительных изгибах подводного цветка.
Сон
Что-то он зачастил во сне – бывший друг, одноклассник Серёга. Из какой-то компании изрядно во хмелю возвращаемся. Чей-то чемодан раскрытый валяется под ногами: вещи, документы и деньги купюрами – красные советские десятки рассыпаны. Надо бы собрать, но сил никаких.
* * *
Тонкий слой снега, словно промокашка: чуть тронешь – грязное пятно… Всё больше этих пятен – следов собачьих, человечьих проступает на белой простыне двора.
Сон
Смотри-ка, завёлся! Дизель «Урагана», рявкнул, кашлянул сизым выхлопом и заработал на ровных оборотах, передавая свою мощную дрожь всей машине и мне, сидящему в тесной водительской конуре. Столько лет простоял в «зелёном» ряду и вот с полпинка!.. Незабываемое ощущение, когда заодно с этой махиной, которая полностью тебе послушна, отзывается всеми своими «внутренними органами» на твои команды. Педаль «газа», педаль тормоза, маленький рычажок коробки передач справа на рулевой колонке – всё на своих местах и мог бы с закрытыми глазами… И эти мягкие внутриутробные толчки гидравлической трансмиссии, когда «жаба» плавно набирает ход, (помню!) чувствую всем телом. Какой-то ангар, какие-то люди – всё смутно.
Душевные травмы
«Ах, душа ты моя, косолапая, что молчишь, на траву кровью капая», – пока едешь в маршрутке, приходится слушать. Представить только душу с косолапыми ногами! Но это попса – какой с неё спрос! А между тем, и у знаменитого барда есть строки, как бы предваряющие это «душевное» кровотечение: «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души». И здесь ноги «из души» неприкрыто торчат, причём, босые. Сразу воображение рисует цирковой номер с элементами йоги – хождение по ножам, саблям. Понятно, что у настоящего йога пятки натренированные – с задубевшими мозолями, а у поэта, выходит, слишком нежные. Отсюда и неизбежные травмы. Так зачем бедняге лезть на рожон? И ещё: почему такая своеобразная техника – именно «пятками», а не всей стопой? Балерины танцуют на носочках (пуантах) для красоты, изящества. А вот «пятками»… Попробуйте. Неудобно, неустойчиво – как на ходулях. Так иногда случается переходить затопленный канализационными водами тротуар, чтобы обувь меньше запачкать. Об эстетике речи не идёт, тем паче о поэзии. Ясно, что подобные «душевные травмы» возникают, как следствие того, что кому-то, как говорят в народе, косолапый в детстве на ухо наступил.
* * *
«Допустим, в этот конкретный день наша подопытная крыса не ощутила в своей душе подъёма определённого сорта. Такого, какой обычно позволял ей писать по утрам крысиные мемуары или даже совсем короткие заметки. Они обязательно, конечно, затеряются потом в стружках, коими засыпают её пластиковую клетку. Но всё равно это занятие придаёт её существованию некий статус, который без него съезжает буквально на глазах. Печально…» (Ольга Шамборант).
Про меня – точь-в-точь. Всё вплоть до вида грызуна, если учитывать восточный гороскоп.
* * *
Евгений Весник умер. Показывали последнюю встречу, где он с болью и гневом говорит о халтуре в театре. Об актёрах, показывающих самих себя, о режиссёрах-вивисекторах, уродующих классику «собственным прочтением». Наверно мне не повезло: всё время именно на халтуру и попадал. Так и не увидел настоящий театр, не полюбил.
Помню старые кадры, где молодой Весник бойко рассказывает весёленькие байки, – хохмит в духе плохой эстрады с оглядкой на слушателей. Хорошо, когда через годы видишь на сцене совсем другого человека – не играющего, не заигрывающего с публикой, а говорящего серьёзно и честно то, о чём нельзя не сказать. Если актёр дорос до отказа от навязываемой роли, значит, жизнь прожита не зря. Теперь ему вне всяких сомнений – веришь. Но где здесь театр?
Весник… весна… весть – на сей раз печальная.
* * *
Фома Аквинский прожил 49 лет. Сумел вывести «5 доказательств бытия Бога». Звучит, конечно. Но, вчитываясь, очень трудно принять на веру эти «доказательства». И, вообще, применим ли такой «математический» подход в данном случае, если вера по определению в доказательствах не нуждается и, по сути, является аксиомой?
«Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Павел, Послание к Евреям, 11 : 1). Какие тут могут быть доказательства?
* * *
«Повествование начинается с Толстого: тот факт, что писатель прожил до 1912 (?! – О. К.) года, даёт Волкову основания…», – пишет Алла Латынина («НМ» № 2, 2009).
Неизвестно причастен ли Волков к этому «фактическому» произволу, но то, что известная критикесса не знает даты смерти великого писателя, даёт читателю веские основания сомневаться в её профпригодности. После такого ляпа трудно относится всерьёз ко всему, что она пишет. Да и Волкову такой рецензией оказана медвежья услуга. Ведь, приписав автору этот «факт», и его тем самым записали в невежды.
Пугачёвщина
Задолбала Алла – на всех каналах. Понятно, что юбилей и певица народная – надо отметить. Но зачем изо дня в день, и до, и после долбить: примадонна, примадонна! В ушах гудит. Её навязывают, как во времена КПСС шамкающего генсека. Всё у нас как-то без меры: и перехамить, и перекланяться. Ситуация в каком-то смысле показательная. Идёт страстная неделя Великого поста, а на экране пожилая примадонна «зажигает», расхаживая по сцене в своём фирменном минипеньюаре. Но огонь-то отнюдь не благодатный, а, напротив, – с явным запашком серы.
На телевидении молитва и пост явно проигрывают шоу-бизнесу. А когда народу зрелище с доставкой на дом предлагают, то немногие в это время пойдут в храм, чтобы помолиться Иисусу Христу, принявшему страдания за грехи наши. Страстная пятница. И даже в такой день никуда не скрыться от умопомрачительного воя примадонны. Особенно неприятно, что она как будто бы приватизировала имя Богородицы, замаскировав (замарав) его вульгарной приставкой.
Грань таланта
Иван Бортник – уникальный артист. «Промокашка» – да! И в «Зеркале для героя» великолепен. Но эпизод в «Родне» – вершина, настоящий шедевр. Так сыграть все стадии!.. Через гранёную призму показать всю человеческую трагедию. Как на ладони. И смех, и слёзы, и боль в душе при виде… Невероятная актёрская органика – нисколько не уступает естественности тех дворняг, которые сбегаются к бедолаге в финальных кадрах. Вспоминаешь Достоевского, который заметил, что на Руси пьяный человек – это человек добрый. Добрый и несчастный.
* * *
Читаю Машевского «В поисках реальности». Интересно, хотя временами увязаю в богословских, философских рассуждениях. Ощущение: очень трудно умному человеку быть верующим. Он сам себя убеждает в своей вере. Как будто рациональные доводы могут служить доказательствами… «Не рассуждай, не хлопочи…»? Но если прекратить, то возведённое здание собственной веры начинает разрушаться, разваливаться – появляются зияющие чёрные дыры, в которые затекает леденящий душу сквознячок Небытия. Надо опять срочно латать прорехи – говорить, уговаривать, доказывать, пользуясь единственным доступным материалом – словами и весьма ненадёжным «инструментом» – собственными мозгами. Остановишься – и вновь сомнения, как ржавчина, тут же начинают разъедать тщательно возведённый крепёжный каркас. Пока рассуждаю, убеждаю – верю. Не получается слепой, безоглядной веры, как у старушки, шепчущей: «Господи Иисусе, прости и помилуй мя…».
Великолепный разбор «Царя Эдипа», «Горя от ума», крыловских басен, «Маленьких трагедий»… Вообще, всё, что касается анализа литературных произведений, сделано с удивительной тонкостью, тщательностью и пониманием.
* * *
«Через три месяца мне будет пятьдесят лет, и я думаю, что стою на зените своей жизни» (Л. Толстой).
Без белья
Двойной конфетный фантик… Внутренний – полупрозрачная калька – напоминает женское бельё. Чуть дольше разворачиваешь, предвкушая… И что-то вульгарно-доступное, когда без нижнего. А гигиена, стерильность? А эстетика? Раньше почти всегда: фантик затем золотинка. А сейчас чаще сразу – верхнее платье на голое тело, чтобы без лишних проволочек. Быстро и дёшево.
Добрая примета
Выходя из школы, спешит отзвониться:
— Сегодня пять по «матеше», пять по русскому и за рассказ тоже пятёрка.
— Молодец, умница…
— А знаешь почему?… Потому что сегодня я в счастливых трусах. Всегда, если эти трусы надеваю, то у меня одни пятёрки получаются.
* * *
Его критические обзоры – невероятный винегрет из имён, названий, ссылок, сносок, намёков, экивоков, едва приправленных соусом собственных суждений. Это же сколько литературного ливера надо регулярно переваривать, чтобы с такой непринуждённостью получать и смешивать такое количество всевозможных ингредиентов! Одна беда: даже наизусть выученная поваренная книга не сделает из учащегося кулинарного техникума высококлассного повара. После пары ложек понимаешь, что блюдо абсолютно несъедобно и предназначено лишь для того, чтобы «украсить стол», то есть заполнить отведённые страницы журнала.
В критической статье, как и в хорошем стихотворении, должно быть сквозное действие. Должна быть ось, вокруг и вдоль которой располагается необходимый материал. Должно быть магнитное поле, выстраивающее все компоненты в неповторимый рисунок, который в какой-то степени объясняет смысл произведения. «Писать надо об одном, – как сказал поэт.
Высокомерная девочка
Задерживается в школе. Беспокойство. Уроки должны были кончиться. Позвонить? А вдруг ещё занимаются? Наконец-то! Ты где так долго?
Оказывается, после уроков учительница устроила разбор «персонального дела» Алины. Оставила только девочек, которые по очереди высказывали «своё» мнение об однокласснице. Какая она нехорошая девочка – «высокомерная и всех унижает». Именно так – «под копирку», рефреном. В чём, однако, проявлялось это поголовное унижение, особо не уточнялось. Правда, одна девочка с брекетами вспомнила, что однажды Алина сказала про её «железный рот», а другая поспешила донести, что Алина называла учительницу «толстой».
Ситуация что-то напоминает. Что-то из времён единодушного «одобрямса» и такого же сплочённого осуждения и негодования. Не всякий взрослый выдержит такой напор. Что ж, всплакнула «обвиняемая», стоя в центре обличительного круга – вполне простительная слабость. А ведь могло быть и хуже. Будь ребёнок более восприимчив и раним, дело могло обернуться серьёзной психической травмой. Но к счастью, как выяснилось, такой печальный исход дочери не грозит. Дома вся грусть улетучилась. Стало даже смешно: высокомерная девочка унизила весь класс, включая учительницу. Ситуация, прямо скажем, нестандартная. Чаще случается, что одного ребёнка травят всем скопом (известна детская жестокость). Вмешиваются учителя, родители, чтобы помочь бедняжке, чтобы урезонить злую свору. А здесь, наоборот: учительница организовала полкласса, чтобы поставить на место «нехорошую» девочку, которая всех унижает. Самой, видимо, не под силу. Приёмчик, конечно, отвратительный. Особенно со стороны педагога. За то и получила – оказалась самой униженной и оскорблённой. Поставила себя вровень с десятилетними детьми. Обиделась не на шутку: «Оскорбления в свой адрес я не прощаю!». Значит, приняла слова ябеды за чистую монету, на свой счёт. Да ещё закрепила угрожающей фразой. Не от большого ума… Что-то бабское… когда каждая сплетня, как плеть, как шлея под хвост.
Ну, ничего, доча, хороший урок. Будешь знать, каково оно в оперенье белой вороны. Не забудь, оцени солидарные слёзы подруги. Не вступилась, но и не кинула камень.
* * *
Фома Аквинский вывел пять доказательств существования Бога, словно задним числом убеждая своего тёзку-апостола, который доверял не рассуждениям, а осязанию – своим перстам, вложенным в раны воскресшего Спасителя.
«И зрячих пальцев стыд…», – это ведь о сомнении, о малодушном неверии, требующем грубых, материальных доказательств произошедшего чуда.
* * *
Начальник районного УВД характеризует местного бандюгана: «Как угонщику, ему цены нет – за 30 сек. любую тачку…».
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи