Часть 3.
* * *
В Мексике обнаружена новая разновидность гриппа. Несколько десятков человек уже погибло. Объявлена сначала 4-я, потом 5-я категория по степени риска, что означает возможность распространения смертельной болезни среди людей. Свиной грипп передаётся от человека к человеку! Чуть раньше – птичий, теперь – свиной. Тенденция, однако.
А впрочем, уже давно можно было заметить, если приглядеться к окружающим лицам, которые очень живо напоминают… Озверение – биологическое и социальное – налицо. За примерами далеко ходить не надо.
На днях в микрорайоне Царицыно милицейский майор, зайдя в супермаркет, открыл стрельбу по людям. Троих наповал. Нескольких тяжело ранил. Причина? Говорят, с женой поссорился.
Обрыв крутой всё ближе…
— М А Й —
Добротный двор
Лёгкая оторопь может охватить человека постороннего, когда, открыв калитку, он войдёт во двор. От ворот до крыльца – всё сплошь в собачьем дерьме. Правда, посторонним вход сюда строго запрещён. Не любит хозяин, когда посторонние. Лишние глаза, разговоры, пересуды – добра не жди. Только зависть да злые мысли от посторонних. «Удобрение хорошее», – как бы между прочим промолвит. Описывать, чем ещё завален двор, огород, что навалено под кособокими навесами и возле заборов – бесполезно. Невообразимые залежи всевозможного старья, хламья, вторсырья, собранного по принципу: авось когда-нибудь пригодится. Одним словом – Плюшкин отдыхает.
Деревянный ящик, шелушащийся остатками краски, приспособили под стол. Родительский день как никак – надо помянуть ушедших. Граф тут как тут – лезет под руку широколобой башкой, то с одного, то с другого боку поближе к хозяину, пока не нарвётся на сердитый окрик. Отступит послушно. Выжидающе глядит умными глазами, понимая, что все грозные ругательства ничего не значат. Хозяин добр и отходчив. И через минуту можно снова подойти, поднырнуть под руку – потреплет, погладит: «Ну что, морда, опять сюда лезешь! Вот он никогда не предаст. Это настоящий человек. Да, Граф? Не то что… ну давай, наливай».
«Не то что…», – это, конечно, про бывшую, которая ушла, не захотев жить в доме, окружённом помойкой, не в силах каждый день добираться по узкой тропинке среди «хорошего удобренья» до «удобств» во дворе. И её, как женщину, можно понять. Не каждая выдержит. Ведь, чтобы привыкнуть к такой картине, надо научиться на многое закрывать глаза. А что делать с запахом? Ведь не всегда же насморк.
Теперь почти всегда один с животными. «Средь людей я дружбы не имею…». Собаки, кошки. Он нужен им, они – ему. В марте Грета от Графа в очередной раз принесла семерых щенков. Выжило трое. Две девочки и мальчик. И здесь явное движение к матриархату. Кроме численного превосходства оставшиеся «девочки» гораздо шустрее и крупнее брата, и уже вовсю лопают из чашки, тогда как тот ещё не может оторваться от мамки.
Граф, несмотря на свой аристократический экстерьер, не производит впечатления породистого пса. В поведении, в характере есть что-то плебейское. Эта задушевная несдержанность по отношению к первому встречному, готовность облобызать протянутую руку… Нет чувства гордости, которое предполагает определённую дистанцию в отношении с едва знакомыми. Наверняка есть какая-то примесь, помесь. И воспитание… Собаки очень часто перенимают черты характера своих хозяев, невольно выдавая их своим поведением.
Чего стоит вся его напускная суровость, грубоватость, когда вокруг увиваются четвероногие друзья! Их не обманешь – чувствуют, чуют доброту. К злодею никогда не подойдут.
Дворняжка Машка всё ещё живёт. Однажды через дыру в заборе забежала на соседский двор и получила по хребту металлической трубой. Расплатилась сполна за доверчивость и наивность. Чтобы на всю оставшуюся собачью жизнь уяснить, что «не все люди – люди». Задние ноги почти отнялись, повисли безжизненно сплетённые. Передвигается бедняжка с невероятными усилиями, неровными рывками. Там, где раньше перелетала через препятствие одним прыжком, теперь проползает снизу по-пластунски.
— Мучается, говорят… Понятно, что мучается, но ведь она живёт. И пусть живёт, сколько сможет.
О человеке можно судить по тому, как рядом с ним чувствуют себя животные. Здесь две-три кошки всегда, собаки… им здесь хорошо – они ЖИВУТ.
Смех и грех
«Смех без правил». Название довольно точно отражает суть. Дело даже не в плоских шутках «ниже пояса». Пошлости, хотя и не такой откровенной, и раньше хватало. «Аншлаг», «Кривое зеркало» успешно продолжают юморить на потребу. Отличительной чертой совсем юных юмористов является абсолютное игнорирование нравственных запретов. Это можно было бы назвать цинизмом, если бы они понимали, что существуют какие-то границы. Но создаётся впечатление, что они не различают – их не научили, не воспитали, они не чувствуют, что есть темы, ни при каких обстоятельствах не предназначенные для шуток. И в этом смысле юные острословы вполне невинны – невинны, как животные, не знающие добра и зла. Страшно? Еще страшнее, что на подобные беспредельные хохмы слушатели отзываются дружным ржанием. От этого стадного единства становится не по себе.
Цинизм – это вполне человеческая реакция на видимый абсурд существования.
* * *
«Он работает в кадре не только лицом, но и всем своим хозяйством…».
Примета прошедшего времени
В новелле «Наваждение» Шурик в поисках исчезнувшей из поля зрения тетрадки с конспектом мечется среди прохожих, уткнувшихся в книги, в журналы. Кинематографическая гипербола и в то же время вполне правдивый символ читающей нации. А что сегодня? Бутылка с пивом в руке, заглушки в ушах или, в лучшем случае, мобильник, прижатый к уху.
* * *
Внезапный снег вчера. Тяжёлые липкие хлопья, – словно мокрую марлю развесили… Белый смирительный покров на молодую траву. Настроение… как-то тускло, тоскливо, тревожно. Но через пару часов солнце и настоящий ливень с крыш. И сразу веселей – уходит хмарь и муть, яснее на душе. Очевидная зависимость от солнечного света. Что-то вроде гелиомании. Все мы немного подсолнухи. Не потому ли одноимённое полотно Ван Гога так воздействует на многих людей? Этот свет и цвет… Ярко-жёлтое масло, мазки-лепестки, словно невероятная концентрация солнечной энергии на холсте.
* * *
Библия, как противоядие. В левом ящике стола – всегда под рукой. Достанешь после очередной мозгодолбильной процедуры, чтобы прийти в себя: «Стыдятся ли они, делая мерзости? Нет, нисколько не стыдятся и не краснеют. За то падут между падшими…» (Иеремия, 6 : 15). И «Неразумные они дети, и нет у них смысла; они умны на зло, но добра делать не умеют» (Иеремия, 4 : 22). И нет ничего нового…
Неуместный макияж
Показывают «Семнадцать мгновений весны» – впервые в цвете. Лучше ли стала картина? Не знаю. Сомнительно. Фильм чем-то напомнил книжку-раскраску, доработанную карандашами в детской руке. Этим картинкам, всё равно, не достичь трогательности детского рисунка. А вот сдержанность и строгость чёрно-белой ленты куда-то исчезает. Словно разведчику сделали принудительный макияж, уверяя, что так он будет выглядеть гораздо эффектней. А что эта «эффектность» тут же приведёт к провалу, азартным визажистам невдомёк.
Так можно и «Чаплина» сделать цветным и «Потёмкина». Но, к счастью, до этого ещё не дошло. Хотя «В бой идут одни старики» уже тоже раскрасили. Пошла мода! Конечно, лейтенант Кузнечик будет хорошо смотреться на фоне зелёной травки, но всё остальное… Пожалуй, что цвет многое заглушит в этой звучащей, поющей картине.
Повторный сеанс
Вопреки откровенному посылу на сочувствие, кадры с радисткой Кэт (когда её «ломают», используя беззащитного младенца или когда она с двумя свёртками спасается от головорезов Мюллера) особенного сочувствия не вызывают, не задевают до глубины. Понимаешь, но не сопереживаешь. Слишком прямолинейно: мать и невинный младенец в руках злодеев. И свёртки, когда она идёт по улице, кажутся пустыми.
Самый трогательный эпизод – это даже не свидание Штирлица с женой в Кафе «Элефант». Безусловно, мастерская игра обоих – этот хрестоматийный безмолвный разговор. Всё-таки самая трогательная сцена фильма – мимолётная беседа Плейшнера с торговцем птицами. Когда последний говорит о «своём» – увлечённо рассказывает о своих питомцах, а профессор, слушая, всё яснее начинает ощущать, понимать, что случилось что-то непоправимое, что произошла чудовищная ошибка. И что поэтому этот весенний день, и аккуратные улицы старинного Берна, залитые солнцем, и словоохотливый старик-птицелов с его голосистым товаром – всё это уже как будто бы в прошлом, уже как будто превратилось в мираж, который уже никогда не станет реальностью, и что пора прощаться… Евстигнеев, как всегда, гениален.
Фильм, безусловно, один из самых любимых в народе. Анекдоты – одно из доказательств этой любви. В то же время народный юмор компенсирует некую избыточную серьёзность. Не всегда так происходит. Но «Семнадцать мгновений…» – особый случай. Не только актёры… Думается, что голос Капеляна за кадром сыграл решающую роль в стимулировании народного творчества, задавая тон и даже форму анекдотам про Штирлица – лаконичность, неожиданность, некий абсурд ситуации, вызывающий улыбку. Штирлиц выстрелил в Мюллера. Пуля отскочила. «Броневой», – подумал Штирлиц.
«Отдавать руководящие указания может даже шимпанзе в цирке», – ещё раз убеждаешься, что шеф гестапо был человеком неглупым, а Броневой – великолепный артист.
Скоросшиватель времени
Где-то в дальнем углу, на антресолях бывшей коммунальной квартиры, обнаружили старую папку – коричневый с потрёпанными краями скоросшиватель. Внутри почётные грамоты – «победителю соцсоревнования», фотографии, листки протоколов, справки, анкеты (желтоватая бумага, выцветшие чернила) – всё, что осталось. Жил когда-то сосед…
Фотографий семейных нет. Только в коллективе сослуживцев на работе или с группой экскурсантов на фоне Царь-пушки, Царь-колокола, на Красной площади – «Москва. 1961 г.» и т. п. Наверно, по профсоюзной путёвке поездка в столицу. Стандартный тёмно-серый драп пальто, кепки, шляпы, фигуры, лица – стиль времени и дух эпохи на этих фотографиях. У мужчин через одного на груди фотоаппараты – «ФЭД», «Зоркий».
Документы… «Анкетный лист»: Виланд Роман Петрович, 29 января 1895 года, гор. Одесса. Социальное происхождение: кустарь-одиночка. И далее: не состоял, не участвовал, не привлекался и т. д. Потом «Трудовой список», в котором среди прочих запись: 1918, авг. 7. Поступил добровольцем в Красную Армию красноармейцем.
Потом «Протокол №… заседания комиссии по чистке сов. Аппарата от 01.04 – 30 г.». Чистку успешно прошёл. Красноармеец, счетовод, бухгалтер главный – биография трудовая.
Вот и всё… всё что в папке, в жизни… Куда её теперь? В какую канцелярию, в какой архив сдать? Кому она нужна, в отличие от комнаты, доставшейся соседям?
* * *
Комнатное растение с плотными, глянцевыми листочками, стелющимися на манер брусничных. К ним рукой – они отклоняются синхронно, как живые. Ещё ближе – начинают пугливо перебегать по ковру. Что за дела? Откуда такая волшебная прыть? Странные листья. Приснится же!..
Геометрия Глазкова
Ощущение от стихов Глазкова: дистиллированная водичка – ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Мёртвая материя. «В ход пойдёт предметов масса, // Всякий хлам ненужный весь, // Потому что есть пластмасса – // органическая смесь», – именно. И материал, и мотив побудительный. Есть слова (стройматериал), поэтому их надо зарифмовать по умозрительной схеме – суть «творческого» метода.
Вращались точки мнимые,
Что не имеют плотности,
Потом вращались линии,
Потом вращались плоскости.
Вращалась вся Вселенная,
Был бесконечный радиус.
Всё для увеселения,
Всё, что живое – радуйся!
Увы, – нечему и некому, в общем-то, поскольку «живое», одушевлённое не рождается в таких стихах. Точки, линии, плоскости – бесплотная геометрия вместо поэзии, круговерть мнимых величин.
По форме – рифмованные прописи или детские считалочки. Умиляет вид ребёнка, старательно складывающего фигуры из кубиков. Но когда взрослый человек… Как-то неловко становится. Зачем? И почти всегда слишком заметны потуги выглядеть оригинальным. «Я в мире – как никто другой, // И потому оригинален». Опять – «формулировка», конструкция. Это наследственное – от старших братьев футуристов, что было бы ясно даже без «клятвы верности»: «Я равняться, как и все, по средним // Не имею никаких охот. // Как достойный капитан, последним // Я покину футуризма пароход». Кстати, отсюда и выпирающее «я», и чересчур частое упоминание в стихах собственной фамилии.
Скоморошество – защитная реакция. Так то оно так. Но нельзя представить Мандельштама, Бродского… в роли паяцев. Да, дело в личности – поэта, человека. С настоящего и спросится по полной. Так и случается. А с блаженного какой спрос? Хотя у юродивых своя миссия. Опять же – у настоящих. А таковых – единицы. Впрочем, как и поэтов. Большинство – «мнимые больные». Притворяются, маски напяливают, при этом вполне здраво и трезво сообразуясь с окружающей обстановкой.
* * *
В школе проходят какую-то пьесу-сказку, в которой действие разворачивается вокруг сказочного цветка. Сказочным героям срочно «Необходим волшебный цветок Илютик. Что в переводе с медицинского языка означает – Всем-всем хорошо и всем-всем весело». Действительно, десятилетние дети очень веселятся, читая эти строки. Вряд ли сам автор рассчитывал на такую реакцию. Иногда жизнь вносит дополнительные и непредсказуемые смыслы в уже написанные тексты. Ну, кто бы мог предположить ещё лет двадцать тому назад, что, к примеру, обычные слова «травка», «голубой» обретут дополнительный смысл, весьма отличный от первоначального.
* * *
Писатель напоминает каракатицу, которая вместо себя оставляет чернильного двойника. Насколько они схожи? Какая разница, всё равно растворится, исчезнет рано или… почти мгновенно.
* * *
Дневник Нагибина… Много злых и точных характеристик, портретов. Но почему «злых», если они правдивы? Конечно, упомянутые лица вправе обижаться. Но неча пенять на зеркало… С каким знанием дела «изнутри» описывается всё, что касается пьянства – все симптомы, стадии, последствия. Вообще, «злое» всегда интересно читать, потому что злость это всегда страсть. А страсть… может вызывать разные чувства, но никогда не оставляет равнодушным даже случайного свидетеля. А если страсть рвёт сердце и терзает печень большого художника! Сколько горечи, гнева и желчи! Взять «Окаянные дни»…
* * *
Бомжу выделили жилплощадь!.. Собираются открывать (или открыли?) музей А. Кутилова. Да, теперь можно, когда ему уже ничего не нужно. Можно проявить заботу, внимание. Теперь некрофилам от культуры раздолье – делай с покойником, что угодно. Заворачивай в фантик, выставляй на божничку. В ответ не огрызнётся, не обматерит, не плюнет в рожу. Не против музея… талант достоин. Но коробит фарисейство власти, её бесстыжее постфактум, postmortum и задним числом. А сейчас? Живых писателей? А этих можно запросто выгнать из дому, чтоб глаза не мозолили. Вот помрут, тогда поглядим ху из ху, тогда и соорудим какой-нибудь мавзолей областного значения, камней памятных понаставим.
Уроки Ури
Великая вещь – воспитание. Насколько более благоприятное впечатление производит человек воспитанный по сравнению с не умеющими себя вести, даже если последние формально правы. Оппоненты Ури Геллера с каким-то злобным раздражением разоблачали его «фокусы», обзывая его шарлатаном, проходимцем, обманывающим доверчивых людей с целью наживы. Тот лишь грустно улыбался на все оскорбительные филиппики. И своей улыбкой, не говоря ни единого слова, он ПОБЕЖДАЛ. Побеждал всех своих неистовых обличителей, а по сути жалких неудачников, завидующих заслуженной славе мировой знаменитости.
И это умение себя вести производило большее впечатление, чем все его коронные трюки – с остановленными часами, прорастающим зерном и гнутыми ложками.
* * *
Воинская повинность, священный долг… Кто как чувствует.
* * *
Открыл Фабра, чтобы проверить: сколько у паука ног. (Забыл, к стыду.) И невозможно оторваться. Словно влип в паутину. Сколько себя помню, всегда завораживал этот удивительный и таинственный мир самых разнообразных и многочисленных тварей, живущих безошибочным инстинктом – настоящих хозяев нашей планеты. «Чтобы вылечить от тарантизма – так называется болезнь от укуса тарантула – надо, говорят, прибегнуть к музыке, как к единственному действенному лекарству».
Всё верно: только музыка!.. Против глухоты паучьей только музыка может спасти.
* * *
Не то, чтобы наугад, но рука сама потянулась… взял книжку Тэффи. Прочитал рассказ «Выслужился» (созвучно службе). Бывает такое время на работе, когда, чтобы не сойти с ума в этом дурдоме, надо обязательно остановиться, отвлечься, окунуться в другой мир, глотнуть другого воздуха. Книги спасают. Мой рабочий книжный шкаф, как лучшее лекарство. Сегодня целительница – Тэффи. А вечером в интернете узнаю, что именно сегодня (21 марта) Надежде Александровне 137 лет. Бывают странные…
* * *
На служебной подготовке тема: «Организация воспитательной работы среди сотрудников». Под ножку небольшого столика, стоящего перед первым рядом, кто-то заботливо подложил сложенный вдвое журнал «Патриот Отечества». Что сказать? Надёжная опора… для стола, престола…
* * *
«…я сидел на даче, и у меня полезла проза». Да-да: когда б вы знали, из какого места… Понятно, что о вкусах не спорят, но заранее возникают большие сомнения по поводу качества таким образом полученного продукта. Хотя… кажется, где-то у Толстого есть подобное «физиологическое» определение творческого процесса. В нём схвачена суть – когда уже невозможно терпеть, только тогда и может что-то выйти. Опять же – не всегда. А вот специально высиживать, тужиться – по-большому счёту, толку не будет. Ни в прозе, ни в стихах. Кроме специфической болезни ничего не получится. С другой стороны, без усилий, без пресловутых «мук творчества» не обойтись. «Как бы резвяся и играя…» – счастливое и редкое исключение.
* * *
На майские праздники сообщили, что губернатор Иркутской области со своими приближёнными разбился на вертолёте. Ещё один любитель активного отдыха. Опять охота! Карабины охотничьи на месте аварии. Говорят, на медведя… летали. Раньше с рогатиной, а теперь на вертолёте. Трофеи? Успели холуи верные убрать добычу до прибытия журналистов, чтобы те лишний раз не компрометировали власть. Но мишку в мешке не утаишь и следы кровавые… И сытую чиновную рожу, обнаглевшую от вседозволенности, ни капли не жалко – по делам, поделом ей. Жаль, что не всегда так случается. И жрут, и жируют эти высокопоставленные выродки, уничтожая вокруг всё живое беззаконно и безнаказанно. И хоронят их по высшему разряду. На красных подушечках перед гробом медальки за усердный труд и за всевозможные заслуги перед отечеством разложены. Вдова, как положено, хлюпает в мокрый носовой платок. Ничто человеческое… теперь оказывается.
Неблагодарность
Позвонил поэт. Кажется, трезвый, но жаждущий, с душой горящей… Среди прочих аргументов:
— Я же «Доброту» свою дарил тебе?
Да-да, конечно. Но сейчас не могу… надо идти… одно дело… и т. д. Жалкий лепет в ответ на просьбу: взять бутылку и приехать в гости.
— За такси заплачу. Посидим немного.
Тяжело ему сейчас. Один. Жену («кошечку» свою) в марте похоронил. А у меня в голове: масло в двигателе поменять, фильтр купить! Так и не поехал. Вот и получается: душу меняем на железо, живое общение – на хлопоты о машине. Вот она – плата за доброту.
* * *
Меня это потрясло!.. потрясающий талант… картина потрясная. И прочие «потрясающие» вариации. Хотя по виду говорящих совсем не скажешь. Никаких особых эмоций: дежурные физиономии, интонации заученные – привычный необязательный трёп. От частого употребления слово стирается, как монета, теряет свою энергетику, по сути превращается в фальшивый купон. Увы, в повседневном общении мы в основном обмениваемся именно такой девальвированной валютой. Не хватает настоящей.
* * *
«Но после этого (крещения) в течение более десяти лет Илья ни разу не завёл со мной разговора о христианстве. Не задал как крёстной ни одного вопроса.»
Ах, как хочется быть пастырем, наставлять на путь истинный, выводить к свету заблудшие души! Плохо скрываемая досада, даже обида на крестника – проигнорировал, не воспользовался духовным опытом. А крестник просто оказался умным, тонким человеком – не захотел вести пустопорожних разговоров, понимая, что общение с Ним происходит наедине без всяких посредников.
Окормить, окормлять… неприятные слова, что-то топорное, хотя речь о духовном совершенствовании. Окормить – словно чурку отесать. Или что-то вроде процедуры педикюра или массажа. Да – окормление… корма! Способ борьбы с целлюлитом. Она окормлялась у отца такого-то. Личный духовник, словно парикмахер или массажист. Та же сфера обслуживания. Что-то здесь не то, не так.
В Ожегове только одно значение: «окормить – отравить каким-то вредным кормом». То же и с духовной пищей при неразборчивости…
* * *
Живёт себе хомячок, этакая мышка-норушка. Бегает с этажа на этаж по своей клетке, спит в пластмассовом домике, крутит своё колесо. Ничего особенного. И не замечаем вроде бы. По утрам подбегает к решётке, ждёт, когда обратят внимание, угостят кусочком сыра или колбасы. О, эти трогательные нежно-розовые лапки, микроскопические пальчики, цепко хватающие еду! И частые, быстрые движения миниатюрных челюстей – словно у заводной игрушки. Невольно засюсюкаешь в умилении. И ведь души-то нет, но существо живое, и своим присутствием препятствующее очерствению душ человеческих.
Зверинец
Бегемоту лет двадцать. Бегемотиха умерла год назад. Теперь он один. Он уже старый, полуслепой. С трудом вытаскивает своё грузное тело из грязного бассейна, подходит к ограждению. Машинально отворяет свою пасть, напоминающую огромный развалившийся башмак. Только вместо гвоздей оттуда во все стороны торчат изогнутые ржавые… не зубы, а настоящие бивни. Бегемот ждёт, пока посетители зоопарка набросают ему в пасть еды. Он уже не чувствует отдельных точных бросков, не ощущает вкуса кусков, шлёпающихся в розоватую слизистую мякоть. Сквозь старческую полудрёму он смутно соображает, что пора – и закрывает пасть, чтобы протолкнуть полученную пищу вглубь безразмерной утробы, что даст ему силы просуществовать ещё день… месяц или даже год на радость праздно глазеющей публике.
Зоопарк, зверинец… В детстве не мог разобраться со сложным чувством: интересно смотреть на животных, но отчего так грустно после становилось и хотелось плакать? Постарше понял и… разлюбил это печальное зрелище – зверей, лишённых свободы, в ограниченных вольерах (издевательская этимология), в тесных клетках. Особенно кошачья порода – тигры, львы, леопарды, пумы… Какой тоской наполнены глаза! Каково им за железными прутьями без всякой надежды? Зарычишь тут, завоешь. Кусок парного мяса – ежедневная порция – не лезет в горло.
— И Ю Н Ь —
Грим времени
Интеллигентного вида старушка притулилась на парапете возле входа в магазин. Пучки пунцовой редиски рядышком аккуратно разложены.
Я её узнаю́. Поздороваться? А потом? Что ей сказать? Напомнить, что я один из тех, кто когда-то входя в школьный медпункт, поворачивался спиной и обречённо стягивал штаны, чтобы получить укол или хуже того – какую-то стеклянную колбу, для взятия пробы внедряемую…
Нет, лучше не вспоминать, не напоминать. Сколько таких… учеников прошло через её руки за время работы школьным врачом! Сколько юных лиц и прочего. И вот уже почти пожилой дядька, в котором при всём желании не распознать прежнего вихрастого (а какого же ещё?) пацана. Теперь по отношению к ней я невидимка. Только вместо шапки – седина, морщины – грим времени, который уже не смыть. Таким и останусь. Ни к чему смущать старушку делами сорокалетней давности и незнакомой физиономией. Пусть себе спокойно торгует свежими «витаминами». Хотя можно… можно было и поздороваться, не вдаваясь в подробности, оставляя в лёгком и приятном недоумении. Ведь даже «анонимное» приветствие вызывает тёплое чувство.
Не знаю почему, но всегда волнуют такие полувстречи. Городской район, где долго живёшь, постепенно населяется тенями, призраками людей, с которыми когда-то был знаком. Они где-то здесь, рядом, они ходят по тем же улицам, ездят в тех же маршрутках, заходят в те же магазины, но они существуют как бы в ином измерении. Но всякий раз, выходя из дому по обычным делам, рискуешь стать участником случайного пересечения параллельных миров – настоящего и прошлого, совершить мгновенное перемещение из одного в другой и обратно. Как будто лёгкое дуновение, видение неясное, но волнующее – едва уловимые признаки этого путешествия.
* * *
В юстиции за справками… Молодой и грамотный не сразу сориентируется. А тут бабулька с палочкой зашла. Кое-как с помощью скупых подсказок заявление накропала. Потом оплата, квитанция, копия… в другом крыле… Опять ковылять! Туда – обратно. Боже мой! И ещё писанина на «слепых» бланках. Ау! Караул! Может здесь кто-нибудь помочь?! – взмолилась старушка.
Глас вопиющего… крик отчаяния. А вокруг стена глухая и лица каменные. Каждый занят своим делом, свою бумагу заполняет. Или просто отвернулся. И своё лицо непробиваемое вижу как будто со стороны. Не выдержал – помог написать. Немного легче стало. Нет, нельзя пожилым людям в такие места в одиночку ходить. Не рассчитана эта система «справедливости» на тех, кто больше всех нуждается в помощи и внимании.
Двурушник
— Гражданин начальник, разрешите обратиться… давно про книгу хотел спросить… это ведь ваша книга – «Выход»?
Отрицать глупо. Сознаюсь. Не впервой, но не могу остаться равнодушным. Тем более, когда: «почти все стихи переписал» и «нет ли ещё?..». Оказывается, что отыскал «Выход»… в колонистской библиотеке, когда все книги во время ремонта пылились в полуразваленных стопках за экраном на клубной сцене – за кулисами, так сказать.
В этом что-то есть – быть в местах не столь отдалённых, среди обделённых. Пусть и виноватых. Но смущает некая двойственность ситуации. Ведь в роли начальника иногда обязан наказать своего несчастного (ведь грех – это несчастье) читателя (к примеру, за курение), который наизусть цитирует… Ничего не поделаешь – служба. Хотя именно в такие моменты вдруг сознаёшь, что кроме должностных инструкций есть не менее важное… И вот как совместить? Пытаюсь вот уже 16 лет. С переменным, мягко говоря, успехом. В одной руке стихи, в другой ПВР (Правила внутреннего распорядка). Такое двурушничество.
Странно, но лучше всего нахожу «общий язык» с осуждёнными по тяжким статьям. Да, да – случается и с убийцами. Они кажутся более серьёзными (статья говорит за себя), основательными в рассуждениях. Как будто лишив человека жизни, они всерьёз задумываются о её смысле. И в глубине им не откажешь. Вот и любитель стихов сидит по 111 ч. 4 (тяжкие телесные, повлёкшие смерть). Простецкий с виду парень лет тридцати пяти. Не из деревни ли? Нет, из города оказался. Впрочем, не важно это всё. Не важно.
Головорез
Жёлтоликая полная луна, как наливное яблоко над самым забором. Ещё чуть-чуть и зацепится за колючую проволоку, брызнет сладковатым соком…
С убийцей за жизнь разговорились. Точнее, он мне свою историю поведал, которая потянула на 14 лет строгого режима. Ничего особенно оригинального: приятеля ножом в сердце. Понятно, что оба выпимши и тот первый (как обычно) за нож схватился.
— Я и не ожидал, что так легко… как в масло ножик вошёл. Он выдохнул и голова на грудь. Запах помню такой густой – железом как будто пахнет… кровью так… Запаниковал, конечно. Протрезвел сразу. Следы давай заметать. Оставлять нельзя. Надо вынести куда-то. Начал его распиливать. Пальцы хорошо ножом, а вот остальное… Сходил домой за ножовкой по металлу. К тому времени он уже остыл, крови почти не было. А тут в двери постоянно стучат. Коммуналка, проходной двор. То стакан, то закусить чего-нибудь… пошли с нами – выпьем. Бабка какая-то припёрлась: я ему пола помыть обещала и тараканов потравить. Потом, говорю, потом! Сейчас его нету. Кое-как от неё избавился. Ну распилил и в сумки всё это… А вечером, как стемнело, на помойку выбросил. Вообще, плохо соображал тогда – всё, как в тумане. На следующий день я туда же пошёл. Иду, а возле мусорки уже толпа, милиция. Спрашиваю ещё: что там случилось? С понтом я ни при чём. Оказывается, бомжи утром рылись в баках и нашли – голова там – в пакете, ну и всё остальное в сумках. Ну и потом быстро меня вычислили. Соседи слышали, как мы там ругались, кто-то видел. Один даже на телефон через окошко снял. Плохо видно, но всё равно понять можно. Бесполезно было отпираться. Да я и не думал.
— А как насчёт того, что человека убил, да ещё все эти манипуляции… Было какое-то чувство… ну вроде… человек же?..
— Да ничего такого. Испугался, конечно, за себя. А так нет, не особенно не переживал. Друзьями мы не были.
Ни намёка на терзания Родиона. Всё проще, обыденней и страшнее. Потому что наказание – «голый» срок. Ещё до 18-го года ему сидеть!.. В ПТУ у него каморка. Рисует наглядную агитацию, картины пишет – пейзажи, портреты. Талант художника несомненный. В местах лишения довольно часто проявляются творческие способности. Избыток времени способствует. Есть занятие для души. Скопировал Сальвадора «Рождение нового человека», когда тот в муках из «резиновой» скорлупы, с каплей крови, сбежавшей по трещине. Увы, в действительности: ни «рождения», ни «нового». Только кровь, пахнущая железом, пролитая зря.
* * *
Свидетельство о рождении… Оказывается я был зарегистрирован ещё в Сталинском (!) ЗАГСе. Раньше как-то не замечал, не обращал внимания на этот факт биографии.
* * *
Съездили в Большекулачье. С дочерью зашли в церковь, поставили свечки Николаю Чудотворцу. Прихожан немного. Перекрестившись, заходят, подходят молиться к «нужному» святому. Над Царскими Вратами – многоликий иконостас. Старых икон не видно. В основном лубочные образа. Но всё равно что-то умиротворяющее под церковными сводами. Тишина, потрескивание свечей. Женщины – те, что при церкви, – заняты делом: убираются, очищают от воска подставки перед иконами, что-то протирают. Всё как-то буднично, по-домашнему, как в хорошей патриархальной семье, где каждый знает свои обязанности. Какая-то чистота, опрятность душевная в этом занятии, духовная высота в кротости не рассуждающей веры. Как там… «У людей пред праздником уборка. // В стороне от этой толчеи // Обмываю миром из ведёрка // Я стопы пречистые твои».
Появился батюшка, – глава этой семьи, с седой бородой, в чёрной рясе, – что-то сказал одной из женщин. Та, молча, почтительно наклонила голову, повязанную лёгким платком. Удалилась неслышно.
Традиция… Многих её лишили, насильно перерезав живую нить. А ведь так и надо начинать – не с богословских рассуждений, не с многословия от лукавого, а с того, что, зайдя в церковь, поставить свечу, помолиться или просто помолчать, хоть на несколько минут отрешившись от мирского. Лучше, чтобы с детства, когда мать, бабушка приводят за руку несмышлёныша. В таком возрасте и без молитвы ближе к Нему. И душа привыкает быть с Господом. Традиция, что называется, с молоком матери…
Визит
Ранний звонок. На этот раз не сумел отказать. Побежал по вызову. По пути на рынке взял «лекарство». Может и зря… Но если просит поэт, если душа его горит!
В который раз… Ещё одно наглядное подтверждения того, что лучше, когда мужья умирают первыми. Жестоко? Но так по природе вещей, по очевидной разнице мужской и женской сути. Кто он сейчас без своей «кошечки»? Больной, беспомощный, никому не нужный старик, с трудом перемещающий по липкому линолеуму поражённые жестоким варикозом ноги. Трясущаяся рука скомканным платком не успевает утирать выбегающую изо рта слюну. Так случается после перенесённого инсульта. На правой скуле и возле глаза неровный кровоподтёк, как следствие того же неустойчивого положения на ногах, плохой координации. Потерял равновесие и об какой-то твёрдый предмет – дверной косяк, мебель. Могло быть и хуже. И как он один? Кто поможет, если вдруг?.. А тут ещё и «развязал». «Позавчера Колька зашёл, ну мы и…». Наливает из принесённой ёмкости в пузатую рюмку. Выпивает, забывая закусить. Подмоченный пряник возвращается в блюдце с какой-то тягучей жидкостью.
Весь этот ужас, всю безысходность только усиливают эти жуткие подробности, от которых не оторваться: забитая грязной посудой раковина, заставленный стол в разнообразных пятнах, на котором между тарелками и в них полузасохшие остатки какой-то еды, колючие крошки, надкушенная редиска рядом с дорожкой рассыпанной соли. Этот безрадостный натюрморт немного оживляли цветок алоэ и чахлый кустик герани на подоконнике. Две птички из папье-маше на ветке из того же материала, растущей из кухонной стены над самой головой сидящего напоминали какую-то странную корону. Словно лесное божество, козлоногий Пан вдруг оказался на кухне городской квартиры. Но долго ли он сможет протянуть в неволе, в этом крупнопанельном каземате, вместо чистого виноградного вина заливая горе сорокоградусной? Вопрос риторический. Увы.
Правда, беспорядок в комнате внушает робкую надежду, что ещё не всё… не всё написано, сказано, что ещё не отчалил в бескрайнее плавание кораблик с последней вестью на бумажных парусах. На столе листы рукописей, машинка пишущая, четыре толстых тома академического словаря рядышком на тумбочке. Ещё вполне рабочая обстановка в капитанской каюте.
* * *
Вчера, едва вышел из дома – ураганный ветер, тучи пыли, песка в лицо, треск ломающихся веток над головой. Того и гляди!.. А ночью – гроза. От грома, казалось, подпрыгивает крыша. И дождь до утра. А сегодня днём – внезапный ливень, слепой! Не какой-нибудь дождик, а настоящий летний ливень – упругие косые струи вперемешку с солнечным светом. Как хорошо дышать!
* * *
Смотри-ка! Большой чёрный дятел в красной кардинальской шапочке на стволе сухой берёзы. Нет, он не долбил бездумно мёртвую древесину, а внимательно, как опытный доктор исследует пациента, едва касался острым клювом коры – не то, не то, не здесь – и каждый раз, упруго подпрыгивая, перемещался в поисках нужного места, демонстрируя при этом исключительную цепкость своих коготков и великолепные навыки верхолаза.
Заросли ивняка возле самой воды. Плакучие ветви над спокойной поверхностью. Тонкие подвижные разводы, по которым угадывается течение и глубина.
Бывают, что за собственное благополучие испытываешь чувство неловкости и даже стыда, хотя никакой твоей… нашей вины вроде бы и нет. Просто она одна, а мы вот семьёй. И потому находимся в разных мирах. И разговор не клеится, хотя и сёстры родные. И понимаешь, что счастье (вдруг становится ясно – это именно оно!) в какие-то моменты может быть не совсем приличным состоянием (иначе, откуда стыд?), и может выглядеть вызывающе и раздражать окружающих, обделённых…
* * *
Надежда Мандельштам, умнейшая женщина и вдруг фраза: «Хорошо, что мы вовремя сообразили, что живём не в идиллическую эпоху, и не завели детей». Всё в этой фразе фальшиво: и пренебрежительно-равнодушный тон – «сообразили», «не завели» (так говорят о домашних животных) и утверждение, что это «хорошо» (ложная забота о не рождённых). А уж ссылаться на «эпоху» – просто ни в какие ворота! «Тогда б и мир не мог существовать», если бы все ожидали некой идиллии. Тем более, давно известно, что личное счастье мало зависит от политического устройства общества или от тех или иных исторических событий, хотя то и другое, безусловно, оказывает влияние на людские судьбы, зачастую весьма трагическое.
Может быть, ей хватало Мандельштама – большого ребёнка – и она боялась, что на других детей её не хватит? Или это удел многих сильных женщин – забывать о своём основном предназначении. Есть подозрение, что эта фраза – причинно-следственный перевёртыш: когда оказалось, что детей нет, тогда и появилась «причина» – не подходящая эпоха.
Она совершила подвиг – сохранила стихи, написала книгу. А ведь могла… могла вырастить его ребёнка! Запретная мысль. Об этом даже думать больно. Отсюда и: «сообразили».
* * *
«И наведу на вас мстительный меч в отмщение за завет» (Левит, 20 : 13).
Может ли Господь быть мстительным? Да ещё до такой степени изобретательным по части жестоких форм? «И будете есть плоть сынов ваших и плоть дочерей ваших будете есть» (Левит, 9 : 16). Хотя нельзя не поразиться точности библейского текста применительно к отечественной истории: голод на Кубани, в Поволжье, на Украине.
А казни египетские! Куда там маркизу де Саду с его приватными извращениями! Масштабы несопоставимы. И по части разнообразия и жестокости Всевышнему нет равных. В то же время есть что-то детское в этих «мстительных» экспериментах. Так иногда ребёнок начинает своё знакомство с природой с умерщвления различных насекомых разнообразными способами. А для Бога и человек – тварь дрожащая, хотя и особо отмеченная. «Но для того Я сохранил тебя, чтобы показать на тебе силу мою» («Исход», 9 : 16). То есть – не всех, не до конца. Должен быть зритель, чтоб было кому ужасаться, трепетать, восхищаться. Неужели мы все марионетки такого «крепостного» театра?
По доброте…
Ей уже скоро рожать, подъездной нашей кошке. Кто-то выставил коробку картонную, в которой подстилка. Она сразу забралась, уютно устроившись. Выглядывает из своего нового логова. Внимательная морда, умные глаза. Как будто понимает, о чём говорят. Большинство к ней хорошо относится. На каждой площадке шведский стол – плошки пластмассовые с едой, молоком. Но никто не забирает к себе домой. Дома – лишние хлопоты, неудобство, шерсть на диване. Проще за дверью проявить заботу – кусочек колбаски вынести, молочка в миску плеснуть. Вроде бы доброе дело сделал и ответственности никакой. Дверь прикрыл – забыл. Такая ни к чему не обязывающая удобная доброта. Доброта по-маленькому в соответствии с размером души. Мы так и нищим подаём (издревле любят это дело на Руси) – чтобы совесть свою успокоить, откупиться копеечкой. А куда он завтра исчезнет, убогий этот – уже никого не волнует. С глаз долой… Много было этих нищих, этих кошек… Всех не упомнишь, на всех не хватит сердца. Соседка уже пообещала утопить будущих новорожденных. И не по злобе, а по доброте душевной. Куда им здесь – слепым, беспомощным – под ногами в подъезде пыльном! Чтобы целый выводок под дверью, надрываясь, пищал. Нет, лучше уж сразу – из темноты во тьму, минуя радость света…
* * *
«…Мне бы хотелось выразить буквами тот психологический закон, по которому ни одно слово, произнесённое человеком, ни один поступок не забываются, не пропадают в мире, но производят непременно какое-либо действие; так что ответственность соединена с каждым словом, с каждым по-видимому незначащим поступком, с каждым движением души человека…» (Одоевский).
И это то же самое, что жить с Богом в душе. «А потому не спрашивай: по ком звонит колокол…».
Грибы пошли
Машины предупредительно притормаживали, останавливались, пока он нетвёрдой походкой, рискованно кренясь, переходил дорогу. В годах уже мужичок – резиновые сапоги, рубашка полурасстёгнута, на голове видавшая виды кепка. Как ещё идёт – в каждой руке по ведру полному грибов. Через полчаса, возвращаясь, увидел знакомую фигуру, лежащую на краю тротуара. Видимо, силы иссякли. Отдохнуть решил. Рука под головой, на лице выражение сонной безмятежности и покоя. И вёдра полные рядышком стоят. В одном (теперь вблизи сумел разглядеть) не просто грибы, а БЕЛЫЕ! Всех размеров – от молоденьких крепышей с плотно надвинутыми шляпками до более «взрослых» с роскошными, расправленными во всю ширь шляпами, с характерной зеленоватой пористостью испода. Да, после такой добычи не грех и употребить. Вот только бы донёс до дома всё это богатство. А то найдутся охотники на халяву…
Сон в руку
Тихая заводь, прозрачная вода, сквозь которую хорошо видно. Песок, камни, нити водорослей, среди которых тёмные узкие… Так это же щучки! Только чем их?.. Ни сетки, ни удочки. А если голыми руками? Пробую. И надо же – получается! Две-три щурогайки успеваю схватить, удержать, несмотря на скользкую слизь поверх чешуи. Сую улов в пакет. Глубина чуть выше колена. Иду дальше, внимательно высматривая в подводных зарослях затаившихся хищниц. И вдруг – тень не менее метра – щука! Гибкое движение хвоста выдаёт скрытую мощь хозяйки заводи. Матёрая рыбина. Бока в леопардовых пятнах, сливающихся с солнечными бликами – камуфляжный окрас. Вот бы её!.. Не долго думая, хватаю ближе к голове (откуда такая реакция!), чтобы, не дай бог, не вывернулась, не цапнула за руку своей саблезубой пастью, и что есть силы, давлю, вжимаю в песчаное дно рыбью башку. Но что это? Вдруг вместо хищной щучьей морды вижу трогательную физиономию мультяшного утёнка, шея которого сдавлена моей (!) безжалостной рукой. К тому же под водой. Глаза навыкате, плоский клюв разинут. В испуге разжимаю пальцы, вытаскиваю из воды… Очнётся ли бедняга после такой удушающей хватки или уже всё? Так и не понял – проснулся.
* * *
Можно было ожидать, что модная певица, разбирающаяся в бриллиантах, не знает русской поэзии даже в пределах школьной программы. («Виагра» рассчитана на возбуждение совсем иного интереса.) Но когда 70% аудитории, «помогая», приписывает известную строчку Есенина «Задрав штаны, бежать за комсомолом» – Маяковскому!.. Впрочем, показательный в каком-то смысле блиц-опрос. И закономерный результат. Действительно, глупо было бы ожидать, что среди желающих стать миллионерами большинство окажется знатоками поэзии. И всё же, когда дело касается одного из самых любимых (так принято считать) в народе поэтов, то такая беспамятная любовь наводит на грустные мысли. Что тогда говорить о других – менее любимых! Кто их знает, кто помнит? Одна надежда на собратьев: «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит». Даже Пушкин рассчитывал только на посвящённых, понимая, что иной публике (черни) «печной горшок дороже» любых стихов.
— И Ю Л Ь —
* * *
Вся нижняя половина газетной страницы отдана похоронной рекламе. Соотношение площадей уже говорит о многом. Вспомнилась пугающая (только кого? – хочется спросить) статистика по «ящику». В Турции потребление алкоголя – 1,5 литра на человека в год, прирост населения – до 0,5 млн. В среднеазиатских государствах – 2 литра и прирост тоже немалый. Китайцы – особая статья. Несмотря на 5 л алкоголя на каждого, ежегодный рост – 6 (!) млн. Ну, а мы, заливая за воротник по 15 литров чистого алкоголя на душу, сокращаемся примерно на 800 (!) тысяч ежегодно. Так ведь это не общее количество, а разница за вычетом родившихся! Вымираем, как мамонты. Словно собственные поминки страна справляет круглый год с присущим русскому характеру размахом.
Как-то надо прибрать эту естественную убыль. Грандиозный рынок. Вот где у нас сервис, действительно, поднялся на должную высоту. Многие отмечают. ООО «Сфинкс», артель «Стикс» (вот бы ещё директор по фамилии Харон) и т. п. «ПОЛНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОХОРОН», «Гробы от простых до элитных. Скидки», «Сохранение тела до похорон», «Прижизненный договор» и, наконец, самая оптимистичная услуга «Доставка в морг БЕСПЛАТНО». Безенчук бы умер от зависти, увидев такой уровень конкурирующих фирм.
«…в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них ещё не было» (Псалтирь, 138 : 16).
* * *
На боку автобуса по всей длине надпись: «Россия с БОГОМ!». Явно не рейсовый. Может быть современные паломники? А может служебный транспорт местной епархии. Типа «Нефтепроводстрой», «Газпромнефть». От большого ума или от великой набожности? Раньше пешком, сбивая ноги, шли на поклонение к святым местам, а теперь в духе времени на спецтранспорте с комфортом, с ветерком. Чего зря мучиться! А чтобы не спутали с обычными туристами или с какими-нибудь «ястребами» – отличительная надпись.
Неужели и впрямь думают, что такая мобильная реклама поможет этим пассажирам попасть в число избранных и без проблем в рай въехать? Вот уж воистину: заставь богу молиться… Похоже, что авторы этой задумки даже не почувствовали, насколько дико смотрится этот религиозно-патриотический лозунг на борту шикарного «Икаруса». Мгновенно два самых высоких понятия – Родина и Бог – низведены до уровня рекламно-рыночного слогана. Не иначе, бес попутал. Трудно предположить, что это транспортное средство движется по дороге к храму.
С другой стороны, учитывая обстановку на наших дорогах… если уж помирать, то с Богом.
* * *
Как же неприятен этот большечемпоэт с лисьей сморщенной мордочкой. Сколько позы, фальши в жестах, в интонации, в расписной рубахе. И читал что-то ужасное: «Их подрастающие грудки торчат по-прежнему торчком». Зрительницу в зале передёрнуло от отвращения.
* * *
Неожиданное «развлечение»… Крыса с перебитыми задними ногами на голом асфальтовом плацу. Никуда не убежать, не скрыться. Зеки пытаются натравить на неё промзоновских котов, кошек. Но никто даже не попытался притронуться. Сделав из любопытства шаг, другой навстречу, потянувшись мордой, все равнодушно отворачивались и удалялись, пренебрегая потенциальной добычей. Скорее всего пугала внутренняя решимость обречённого грызуна, которому нечего терять кроме жизни. С какой яростью раненая крыса хватала зубами подставленный черенок от лопаты!
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи