Несколько слов об имажинизме.
Имажинизм, как самостоятельное литературное направление, появился сравнительно недавно. В русской печати первое, значительное упоминание о нём встречается в статье Зинаиды Венгеровой „Об английских футуристах, называюших себя ‘имажистами’“.
Представители нового течения – группа молодых поэтов выпустила манифест, где говорилось о том, что „футуризм, сделав своё дело разрушения старых устоев поэзии, умер, и настала пора создавать новую поэзию“.
— „До нас были поэты прошлого – символисты и романтики; футуристы пытались создать поэзию будущего. Мы знаем одно: нет прошлого, нет настоящего, нет будущего – есть лишь созидаемое…“
L’image – образ, главное орудие поэзии имажинистов. Они говорят: история поэзии с очевидностью указывает нa победу слова как такового над словом-звуком. Первоначальная поэзия в ритме соединяла жест танца, звук музыки и образ слова, но постепенно первые два элемента вытеснялись третьим.
У нас в России эта теория была разработана поэтами Вадимом Шершеневичем, Сергеем Есениным, Анатолием Мариенгофом и некоторыми другими.
Начав своё литературное существование в период германской войны, воспитанные на футуризме, a в частности на Маяковском, эти поэты, усвоив теорию имажинизма, явились недурными описателями революции.
Сборник „Явь“ (Москва, 1919), изданный при ближайшем участии имажинистов, поражает яркой революционностью последних и является своеобразным отображением Красного Октября.
Такое же впечатление производит и 1-й выпуск „Конницы Бурь“, где на первых страницах помещён „Марш революций“ Мариенгофа:
Конь революций буйно вскачь
Вёрст миллионы в пространствах рвы
Каждый волос хвоста и гривы
Знамя восстаний – бунта кумач!
2-й сборник „Конницы Бурь“ уже не столь революционен, как первый. Заглавие ему мало соответствует. В этом сборнике совершается поворот к тому крайнему индивидуализму, которому суждено было вылиться, в конце концов, в порнографию – грубую и безвкусную.
После талантливой книги поэм „Тучелёт“ (Мариенгофа), после яркой и стильной „Трерядницы“ (Есенина), вышли два сборника, которые заставляют призадуматься над судьбой имажинистов. Это брошюры: „Имажинисты.1921“ и „Золотой кипяток“.
В противоречие самим себе, имажинисты, провозглашая образ как самоцель, не зaбыли и о содержании, особенно Шершеневич и Есенин. И это их спасало: писались произведения оригинальные и интересные всем.
Ho затем революция, события внешнего мира, общественность – исчезли из поля зрения имажинистов, и осталось „только громоздкое и неуклюжее ‘Я’“.
И что же? Вот результат:
— Хорошо, когда сумерки дразнятся
И всыпают вам в толстые з.....ы
Окровавленный веник зари.
(Есенин)
Или ещё:
— Мне сегодня хочется очень
Из окошка луну о.....ть.
(Он же)
Или вот:
— Отсюда и все беды.
Имя мне при рожденьи дали…
Hy и так далее
И проч. проч.
(Мариенгоф)
Имажинисты зашли в тупик. Это было неизбежно и случилось потому, что содержание было ими отвергнуто, а запасы образов и сильных слов быстро израсходовались: „каталог образов“ (определение Шершеневича) истощился. Имажинисты начали перепевать самих себя. Это, разумеется, не могло удовлетворить ни их самих, ни читателя.
Можно ли вообще имажинизм назвать литературным направлением? Имажинизм – это деталь. И как деталь, как частица громадного целого поэзии, он существует и будет существовать.
Но злоупотреблять им не следует.
„Каталог образов“ истощился. Поэты попали в тупик. А выйдут они из тупика тогда, когда перестанут быть „имажинистами“ и сделаются просто поэтами, – поэтами, не нуждающимися ни в каких кличках.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи