Три сына – три сердца
З. В. Р. Р.
Когда были зори июльские багровые,
Ангел, в одежде шарманщика, пришёл к ней
на дачу, где, счастливая, она жила.
Только всего и было, что зори багровые.
Спросил её шарманщик: одно ли у тебя сердце?
Она подумала и сказала: три.
Заплакал шарманщик, шарманку завертел свою,
другие слушали и ничего не понимали,
но выговаривала шарманка ясно для неё:
«Посмотри, посмотри на зори багровые,
вынуты у тебя будут все три сердца,
три раны, три раны останутся вместо них…»
Розовые в свете зорь багровеющих,
розовые капали у Ангела слёзы…
Кончилась песенка, и пошёл он прочь.
Но чуть вышел за ограду садовую,
встречу ему попался пустой извозчик,
старый старичишка с белой бородой.
Увидал старичишка Ангела,
начал, на чём свет стоит, ругаться:
«Ах ты, своевольник, такой-сякой,
ах ты, жалетель без ума-разума,
чего распустил розовые слюни,
душу человечью на месте убил?
Гляди, вот, её верёвочка длинная,
в тысячу дней тесёмка,
и не сряду на ней, не сряду три узелка!
Тысячу дней ты сделал минуточкой,
да как ты осмелился на такое,
силы человечьи не ты считал!»
Испугался Ангел, и слёзы высохли.
Николая-Угодника узнал он:
нажалуется, не минует, – как быть?
А извозчик на козлах прыгает,
рукой морщинистой машет:
«Иди, неуёмный, иди назад,
сыграй ей такую песенку,
чтобы всё, что узнала, забыла;
а тебе нагоняй – своим чередом».
Побежал Ангел, спотыкается,
спешит, а она на том же месте,
только не стоит – сидит на песке.
И видит Ангел: губы у неё белые.
Вынуты у неё все три сердца,
но не три раны, а одна.
Привязал к шарманке верёвочку,
длинную верёвочку с тремя узелками,
длинную верёвочку в тысячу дней,
и заиграл Ангел песенку,
песенку забвенную, бедную,
возвращая Время в свой круг,
покрывая тьмою грядущее,
чтобы копились силы человечьи
по воле Того, Кто их знал.
И дрожал шарманщик, играючи:
закроется ли тройная рана?
вернётся ли в свои дни душа?
Люди подбежали, подняли
ту, что сидела с белыми губами.
Она очнулась, слушает, глядит,
смеётся: «Ах, вдруг точно уснула я,
и что-то снилось мне, что – не знаю…»
Три сердца её Ангел увидал,
три сына, Смертью отмеченные,
три узелка на верёвочке длинной,
на длинной верёвочке в тысячу дней.
А Николай-Угодник у решётки дожидается,
посадил Ангела в старенькую пролётку
и судить его за самовластье повёз.
* * *
Недаром разгорались зори багровые.
У кого не вынули они сердца?
Не оставили кровавых ран?
У той, что на даче жила, счастливая,
первое сердце взяли чужие,
второе – свои, а третье – неизвестно, кто.
Но три раны не сливались в единую,
потому что давал ей сил для страданья,
давал каждый из тысячи дней.