Алёша Попович *13
Былина четвёртая
(Переложение. Из русского народного эпоса)
Как из славного Ростова, красна города,
Не ясёнъ сокóл с сокóликом вылётывал –
Выезжали два могучиих богáтыря,
Что по имени Алёшенька Попович млад,
*14
С ним молоденький Еким Иванович.
Ездили богáтыри плечо в плечо,
Стремя в стремя богатырское;
Ездили, гуляли по чисту́ полю,
Не наезживали ничего в чистóм поле,
Не видали птицы перелётной,
Не видали зверя порыску́чего;
Только и наехали в чистóм поле
Три дороженьки широкие,
Промежду́ дороженек горюч камéнь лежит,
А на камне подписи подписаны.
Говорит Алёшенька Попович млад:
„Ай ты, братец мой Еким Иванович!
Человек ты поучёный в грамоте:
Посмотри на камне подписи,
Чтó на камне-то подписано?“
Соскочил Еким тут со добрá коня,
Посмотрел на камне подписи,
A нa камне три дороженьки расписаны:
„Первая дороженька на Муром град,
А другая на Чернигов град,
Третья ли ко городу ко Киеву,
К ласковому князю ко Владимиру.“
Говорит Еким Иванович:
„Ай ты, братец мой Алёшенька Попович млад!
Ты какой дорожкою изволишь путь держать?“
Говорит ему Алёшенька Попович млад:
„Лучше ехать нам ко городу ко Киеву,
К ласковому князю ко Владимиру.“
Повернули добры мóлодцы добры́х коней,
И поехали ко городу ко Киеву.
He доехали до славной до Сафат-реки,*15
Становились на лугах зелёныих,
Покормить своих добры́х коней,
Разставляли два белы́х шатра,
И Алёша поизволил опочи́в держать.
Мало время позамешкавши,
Молодой Еким добры́х коней
В зéлен луг пустил стреноживши,
Сам в шатёр ложился опочи́в держать.
Как прошла та ночь осенняя,
Ото сна Алёша пробуждается,
Возстаёт ранó-ранёшенько,
Утренней зарёю умывается,
Белою ширинкой утирается,
Ко востоку Богу молится.
Молодой Еким Иванович
По добры́х коней сходил скорёшенько,
Попоить сводил их на Сафат-реку.
Приказал Алёша тут седлать добры́х коней.
Оседлавши он, Еким, добры́х коней,
Снаряжалися ко городу ко Киеву.
Приходил к ним тут калика перехожий:
*16
Лапотки на нёмъ семи шелков,
Подковыренные чистым сéребром,
Передок унизан красным золотом,
Шуба соболи́ная да долгополая,
Шляпа сорочи́нская да земли греческой,
Шелепуга подорожная
Чебурацкого свинцу нали́та в тридцать пуд.
Говорит калика перехожий:
„Ой вы гой еси, удáлы добры мóлодцы!
Видел я за славной за Сафат-рекой
Молода Тугарина Змеевича:
*17
В вышину-то он, Тугарин, трёх сажень,
Промеж плеч-то y него косá сажень,
Промеж глаз-то каленá стрела,
Конь крылатый под Тугарином как лютый зверь,
Из хайли́ща-то огóнь пышет,
Из ушей-то дым столбом валит.“
Привязался тут Алёшенька Попович млад:
„Ай ты, братец мой, калика перехожий!
Дай своё мне платьице каличее,
Сам возьми моё да богатырское,
Дай мне лапотки семи шелков,
Подковыренные чистым сéребром,
Передок унизан красным золотом,
Шубку соболиную да долгополую,
Шляпу сорочинскую да земли греческой,
Шелепугу подорожную
Чебурацкого свинцу нали́ту в тридцать пуд.“
Не отказывал калика перехожий,
Дал ему своё он платьице каличее,
Надевал сам платье богатырское.
Наряжается Алёшенька каликою,
Взял с собою шелепугу подорожную
Чебурацкого свинцу нали́ту в тридцать пуд,
Взял ещё в запас чингалище булатное,
И пошёл за славную Сафат-реку.
Как завидел тут Тугарин сын Змеевич млад:
От дали́ Алёшеньку Поповича,
Заревел собака зычным голосом,
Ин продрогнула дубровушка зелёная,
Млад Алёша еле жив идёт.
Говорит ему Тугарин сын Змеевич млад:
„Ай ты гой еси, калика перехожий!
Не слыхал ли ты да не видал ли где
Про младá Алёшу про Поповича?
Я б Алёшу заколол копьём,
Заколол копьём, спалил огнём.“
Говорит Алёшенька каликою:
„Ай ты гой еси, Тугарин сын Змеевич млад!
Подъезжай ко мне поближе ты, ко стáрчищу:
Не слыхать мне от дали́-то, чтó ты гóворишь.“
Подъезжал к нему Тугарин сын Змеевич млад.
Как сверстáлся млад Алёша со Тугарином,
Шелепугою его по голове хлестнул,
Буйну голову Тугарину разбил-расшиб,
Повалил собаку на сыру́ землю,
Сам вскочил ему на чёрну грудь.
А и взмóлится Тугарин сын Змеевич млад:
„Гой еси, калика перехожий!
Ты не сам ли есть Алёшенька Попович млад?
Если ты Алёша – побратаемся.“
В тé поры Алёшенька врагу не веровал,
Отрубил ему он буйну голову,
Поснимал с него он платье цвéтное,
Платье цвéтное да нá сто тысячей,
Самого во тороки́ вязал,
Одевался в платье цветное,
На коня его садился на лютá зверя,
И поехал ко своим белы́м шатрам.
Как увидели его Еким с каликою,
Испужались, сели нa добры́х коней,
Побежали ко Ростову городу.
Настигает их Алёшенька Попович млад.
Как обёрнется Еким Иванович,
Показался он ему Тугарином,
И выдёргивал он боевую пáлицу,
Палицу булатную во тридцать пуд,
И бросал её назад себя –
Угодил Алёше в груди белые,
Сшиб Алёшу из черкасского седёлышка,
И упал он на сыру́ землю.
Соскочил Еким тут со добрá коня,
Сел ему на груди белые
Ладит их пороть ему чингалищем –
И увидел золот чуден крест на нём,
Сам заплакал, говорит каличищу:
„По грехам мне, видно, учинилося,
Что убил я братца своего родимого!“
Стали оба тут его трясти, качать,
Пóдали ему питья заморского,
И пришёл он от того ко живности.
Поменялися они с каликой платьицем:
Надевал калика платьице каличее,
Надевал Алёша богатырское,
А Тугарина-то платье цвéтное
Положили в тороки́ к себе.
Сами сели на добры́х коней,
И поехали ко городу ко Киеву,
К ласковому князю ко Владимиру.
Как приехали они во Киев град,
Как заехали нa княженецкий двор,
Соскочили со добры́х коней,
Привязали ко столбам дубовыим
И пошли во гридни светлые.
А у ласкового князя у Владимира
Co его княгиней co Апраксией
Поразставлены столы дубовые
И идёт хорош почéстен пир.
Как вошли во гридни светлые,
Молятся святому Спасу образу,
Бьют челом на все четыре стороны,
Князю со княгинею в особину.
Говорит им ласковый Владимир князь:
„Гой еси вы, добры мóлодцы!
А и как же вас зовут по имени,
Величают по изотчеству?
Вам по имени бы можно место дать,
По изотчеству пожаловать.“
Говорит Алёшенька Попович млад:
„Я из славного Ростова, красна города,
Сын Леонтья, старого попа соборного,
А зовут Алёшею Поповичем.
Повстречал путём Тугарина Змеевича,
Голову́ срубил чудовищу,
В торокáх его привёз к тебе.“
Как возрадуется тут Владимир князь,
Говорит Алёше таковы́ слова:
„Гой еси, Алёшенька Попович млад!
A садись-ка ты да по отечеству
Во большое место, во большóй угол,
Во другое место богатырское –
Во скамью дубову супроти́в меня,
В третье место – куда сам захошь.“
Не садился млад Алёша во большóй угол,
Не садился во скамью дубовую,
Сел он со товарищами на палатный брус.
Воскричал Владимир князь тут громким голосом:
„Гой еси вы, слуги верные!
Вы идите-ка да на широкий двор
За чудовищем Тугарином Змеевичем,
Вы берите-ка со торокóв его,
Принесите пред лицо моё.“
И идут двенадцатъ добрых мóлодцев,
Принесли Тугарина Змеевича
На доске из красна золота,
Посадили во большóй угол,
Рядом со княгиней со Апраксией.
*18
Были же тут поварá догадливы:
Приносили яствушек сахáрныих,
Приносили белую лебёдушку.
Стали есть все, прохлажатися;
А Тугарин сын Змеевич млад нечестно ест:
По ковриге целой за щеку́ мечёт,
Проглотил зараз всю лебедь белую,
Закусил ещё ковригой монастырскою.
Говорит Алёшенька Попович млад:
„Как у моего у государя батюшки,
У Леонтья у попа Ростовского,
Было псище старое, седатое,
Еле по подстолию таскалося;
Как хватило псище кость великую,
Где хватило там и подавилося:
Подавиться и Тугарину Змеевичу
От меня Алёши от Поповича.“
Почернел Тугарин как осення ночь,
Прояснел Алёша, как светёл месяц.
Были поварá опять догадливы:
Приносили зеленá вина,
Приносили питьицев медвяныих,
Питьицев медвяныих, заморскиих;
Стали пить все, прохлажатися;
А Тугарин сын Змеевич млад нечестно пьёт:
В раз охлёстывает чары целые,
Каждая-то чара в полтора ведра.
Говорит Алёшенька Попович млад:
„Как y моего родителя у батюшки,
У Леонтъя у попа Ростовского,
Было старое корóвище‚
Еле по двору таскалося,
На поварню к поварам забилося,
Браги пресной целый чан охлестнуло,
Где охлестнуло – и треснуло:
Треснуть и Тугарину Змеевичу
От меня Алёши от Поповича.“
Потемнел Тугарин, как осення ночь,
Выдернул чингалище булатное,
Бросил во Алёшу во Поповича;
Да Алёшенька на то повёрток был,
И не мог Тугарин угодить в него.
А стоял у печки у мурáвленой
Молодой Еким Иванович,
Налету чингалище подхватывал,
Сам Алёше приговаривал:
„Ай ты, братец мой Алёшенька Попович млад!
Сам изволишь ли бросать в него, аль мне велишь?“
Говорит Алёшенька Попович млад:
„Сам не брошу и тебе не дам бросать.
Зáутро ужó с ним переведаюсь:
Бьюся с ним я о велик заклад,
Не о ста рублях и не о тысяче –
Бьюся о своей о буйной гóлове.“
В тé поры князья и бóяре
Повскочили на резвы́ ноги,
Все поруки держат за Тугарина:
Как по сту рублей князья кладут,
По пятидесяти бóяре,
А крестьяне по пяти рублей.
Гости ли торговые случилися:
Под Тугарина Змеевича
Подписали корабли свои,
Чтó стояли на быстрóм Днепре
Co товарами заморскими.
За Алёшу за Поповича подписывал
Изо всех владыка лишь черниговский.
Взвился тут Тугарин и с палат ушёл,
На добрá коня садился, на лютá зверя;
Поднялся́ на крыльях его добрый конь,
Полетел высóко близ под облаком.
Со товарищами и Алёша вон пошёл;
На добры́х коней садилися,
И поехали ко славной ко Сафат-реке;
Поразставили белы́ шатры,
Отпустили кóней в зелены́ луга,
Сами стали опочи́в держать.
Тут Алёша целу ночь не спал –
Целу ночь стоит да на восток лицом,
Со слезами Богу молится:
„Дай-ка, Господи мне тучу грозную,
Тучу грозную со градом-дождичком,
Подмочило бы коня крылатого
У Тугарина Змеевича,
Опустился бы Тугарин на сыру́ землю,
Было бы мне с ним посъехаться.“
По тому ли по Алёшину молению,
По Господнему да по велению,
Наставала туча грозная,
Туча грозная со градом-дождичком,
Подмочило крылья у коня крылатого,
Пал Тугарин нa сыру́ землю.
Прибегает тут Еким Иванович
Ко Алёше с радостною весточкой,
Что Тугарин едет по сырóй земле.
Скоро млад Алёша снаряжается,
Взял с собою палицу тяжёлую,
Взял ещё в запас чингалище булатное,
И садился на добрá коня,
Едет ко Тугарину на стретушку.
А Тугарин едет на добрóм коне,
На добрóм коне да по сырóй земле,
Увидал Алёшеньку Поповича,
Заревел собака зычным голосом:
„Гой еси, Алёшенька Попович млад!
Хошь ли, я тебя огнём спалю?
Хошь ли, я тебя конём стопчу?
Хошь ли, я тебя копьём убью?“
Замахнулся он чингалищем булатныим,
Чтобы снять с Алёши буйну голову;
А Алёша был востёр собой:
Завернулся за ту гриву лошадиную;
Промахнулося чингалище булатное
И ушло в сыру́ землю до чéрена.
Говорит Алёшенька Тугарину
Из-за гривы лошадиной:
„Гой же ты, Тугарин сын Змеевич млад!
Бился ты со мною о велик заклад:
Биться-драться один-нá-один,
А ведь за тобою силы сметы нет
На меня Алёшу на Поповича.“
Как оглянется Тугарин тут назад себя,
Млад Алёша был востёр собой:
Вывернулся из-за гривы лошадиной,
Да ударит палицей тяжёлою
В буйну голову Тугарина Змеевича –
Своротилося глави́ще на праву́ страну,
Тулови́ще да на левую.
Соскочил Алёша со добрá коня,
Брал чингалище булатное,
Проколол собаке уши в гóлове,
Да глави́ща-то не может на плечо поднять,
Жалким голосом кричит товарищам:
„Гой еси, мои вы верные товарищи!
Подсобите-ка глави́ще нa плечо поднять.“
Подъезжали верные товарищи,
Помогли глави́ще на плечо поднять.
И несёт его Алёша ко добру́ коню,
Привязал кудёрушками жёлтыми
К стремянам ко лошадиныим,
И повёз ко городу ко Киеву.
Как приехали они во Киев град,
Как заехали на княженецкий двор,
Бросил он середь двора чудовище.
Увидал их ласковый Владимир князь,
Выходил к ним на краснó крыльцо,
Проводил их в гридни светлые,
За убрáные столы сажал,
Сам Алёше приговаривал:
„Гой еси, Алёшенька Попович млад!
Уж живи-ка ты теперь у нас во Киеве,
Послужи-ка мне, князю́ Владимиру:
Дó-люби тебя пожалую.“
Так про молода Алёшу старину поют,
Морю синему на ти́шину,
Добрым людям на послу́шанье.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи