Альманах рукописей: от публицистики до версэ  •  Сетевое издание Эссе-клуба ОМ

Татьяна Виноградова

ВЕРСЭТИKАVERSETHICS

Прóклятые поэты I am the Lizard King. I can do anything. J. Morrison *1 Джим Моррисон был прóклятым поэтом. Аллен Гинзберг был проклятым поэтом. Марина Цветаева была проклятым поэтом. Томас Стирнс Элиот и Эзра Паунд были проклятыми поэтами, Гамлет, если верить олимпожителю Гёте, тоже был проклятым поэтом. И только Бродский был, подобно Гёте, олимпийцем (но, в отличие от Иоганна, Иосиф взирал на мир со спокойствием обречённости). Огромное лоскутное одеяло мира выцвело, вытерлось и расползается по швам. Отовсюду торчат грязные нитки, лоскутья и несвежие заплаты. «Напиться в лоскуты». Забавно… Мир и народ не желают вылезать из уютной рамочки экрана ТВ. Мир и народ спят, перевесившись через край пропасти, вздыхая и причмокивая во сне. Миру и народу хорошо. Пропасти тоже хорошо. Она любит ждать, это её естественное состояние. Ждать и перемалывать, дождавшись. А где-то далеко, за краем ожиданья, за последней кромкой бесконечного мегаполиса, лежит невозможное, сверкающее, тёплое море. Оно обнимает попавших в него, обнимает нежно и неотвратимо. На его необъятном пустом берегу пауки и ящерицы греются на солнце, сверкают бисером песчинки, весело гниют водоросли, а камни беззвучно поют Великую Песнь, Длящуюся От Сотворения Мира. Бездомные прóклятые поэты тоже здесь. Они греются на закатном солнышке и слушают Песнь Камней, попутно закачивая в себя пиво, абсент, портвейн и прочие галлюциногены. Ящерицы щурятся на солнце. Они замерли и ждут, когда Солнце-Отец и Брат-Океан примут их в свои необъятные объятья. Солнце загадочно щурится в ответ. Оно Знает. Знает, но не скажет ничего и никогда. В особенности – прóклятым поэтам. Прозрачные бусины городов, горящий стеклярус в чёрной витрине ночи, в серебряных и бесконечных зеркалах, повторяющих друг друга, потерявшихся друг в друге, проникающих друг в друга, пожирающих друг друга, отражающих друг друга вновь и вновь, вновь и вновь, – отражающих эту ночь, эту светозарную ночь… Эти бусины/ бисер/ стеклярус, эти стразики и паетки вот-вот окончательно затеряются, скатившись с крохотного шарика в непроглядную черноту, строго-настрого не пропускающую взгляды (кроме взглядов прóклятых поэтов, но эти – не в счёт, всё равно им никто не поверит). «Живи-живи-живи», – шепчут ящерицы, волны и камни, а пауки выплетают безумные кислотные кружева с монограммами Джеймса Дугласа Рембо, Артюра Моррисона, Эзры Паунда и Аллена Элиота Датского. В нейтральных водах тихо сияет хрустальный, непотопляемый Уильям Блейк. Дворец ночных призраков, где горящие зеркала городов вот-вот будут расколоты весёлыми ghost'ями, ждёт именно тебя. Прóклятые поэты ждут именно тебя. Нежная, мягкая пропасть ждёт только и именно тебя – для последнего опыта по перемалыванию и переламыванию бессмысленных смы… Нет: бесчисленных смыслов и бессмысленных числ (сочти число Зверя… и напиши об этом в Общество Защиты Сюрреалистических Животных). В моей голове медленно прорастают свежие колючие слова. Мне щекотно. Хочется распилить череп и вытряхнуть слова на волю. Ну вот, уже заколосились. Ветер в моей голове волнует желтеющую ниву. О Боже, они меня доконают. Где твой серп, о Боже? Ещё один кусочек Изначальной Реальности, отвоёванный у Бурлящего Хаоса. У очаровательного, беспечного Хаоса, жаждущего освободиться от Занудной И Предустановленной Гармонии. Крохотный плацдарм Реала, где мы все, прóклятые поэты, намертво вцепившиеся руками, ногами, зубами и мозгами, – короче, всею своей псевдосущностью в БЫТИЕ И НИЧТО, противостоим Блаженной Энтропии (а значит, изо всех сил приближаем Ея Пришествие). Блаженная Энтропия и Могучий Беспечный Хаос знают лучше. Они – могут. Они – хотят. Они кричат и шепчут на разные голоса, они ласковы и настойчивы с нами – своими непутёвыми детьми. Лоскутное одеяло Кагбы-Реальности лишается ещё одного увесистого фрагмента. Ах, недосчитались! Чего именно недосчитались? Реальности? А что это? Где это? Кто её видел, эту реальность, эту улыбчивую маску (суку)? – Keep smiling*2, «Мистер Лыба-Улыба» (привет переводчикам Стивена Кинга). А Горящие Жирафы всё бегут и бегут. А Чёрный Квадрат всё дрожит и мерцает мазутом, притягивая взгляды поэтов и крылья чаек, засасывая их внутрь себя, схлопывая реальность – точнее, то, что от неё «кагбы» осталось. Мы все так любим нашу милую маленькую реальность. Она – прибежище и берег. Она незыблема, как… Баобаб? Нет. Как… глупость человеческая? Пожалуй, это ближе. Сотни ящериц лезут по стене. Пытаются убежать от реальности. Хаос и Энтропия крадутся за ними следом. Паук выплетает из своей паутины Чёрный Квадрат. Думай! Иногда это лучший способ отодрать от себя ещё один лоскут этой лыбящейся маски. Оторвать с мясом, отбросить и постараться забыть, поскуливая и подвывая от пустоты и сладостной боли. Ромашки и ржавые гвозди растут на поле. Сквозь ромашки прорастают детские глаза, опушённые ресницами, невинно-наглые, вопрошающие. Они всматриваются вглубь тебя. Они пытаются проникнуть за твою железобетонную улыбку. Искорёженная арматура нежно оплетает твои руки и ноги, твои мысли и сны, привет тебе, о милая ромашка на обугленном, дымящемся плацдарме. Дионисийское безумие выжигает нас изнутри, его ацетиленовое пламя синеет в эстетских индиговых небесах. Нас разрывает на куски, наши окровавленные фрагменты усеивают Ромашковый Плацдарм Реала, украшая, устрашая, удобряя… Мосты из Бытия в Ничто горят, горят! Жирафы тоже горят, им не поможет Общество Защиты Сюрреалистических Животных. Одичавшие ромашки ликуют. Хохот, клочья, скрежет, лязг, нежнейший перезвон колокольчиков, это «музыка ветра», слушай, слушай, – здесь теперь хороший фенг-шуй. Лоскутное одеяло реальности трещит по швам. Наш Плацдарм Реала тоже трещит по всем швам, он на всех парусах несётся прямо в «Breaking News», не смотри новости по ТВ, ты рискуешь увидеть там себя, увидеть прямо здесь и сейчас, на ромашковом лужке да на солнышке. И ты увидишь, что ты ГоришьГоришьГоришь!!! Один в пустом зрительном зале, над которым струится туман, – или это остывающий дым, оставшийся после тебя? Не смей уползать отсюда, — говорит ящерица. Досмотри до конца, — говорит паук. Оставь нам куски твоего реального тела, слишком реального для нашего маленького маскарада, для нашего миленького карнавала в Марди Гра. Мы с Бароном Субботой найдём им применение, этим соблазнительным кусочкам. …Эти мосты горят, всё горят. Нам нужны новые лоскуты, чтобы залатать бреши. А прорехи всё расползаются. Ты уже не помнишь, кто ты, кем ты был до того, как… Римские фонтаны продолжают бить, с чаши на чашу пенится, переливается, хлещет Эльсинорский Эликсир Бессмертия и Вечной Любви, он извергается прямо в пламя, но он не в силах загасить этот тёмный огонь. Ящерица шепчет тебе в ухо: «Зачем, для чего это всё?» Нежный язычок щекочет твою мочку: «Ты понимаешь, человече, – нет ни огня, ни фонтанов, ни ромашек на лугу, нет вообще НИЧЕГО, и даже самого этого «ничего» – тоже… Ты понимаешь меня, darling*3, тебе хорошо со мной?..» Если подойдёшь к краю и заглянешь ЗА, если ляжешь на живот и свесишь голову, а потом на локтях подтянешься ещё чуть ближе, и ещё… И вот тогда, в самый последний момент, перед тем, как ты нырнёшь вниз головой в это сверкающее, тёплое, ласковое море – море мешков для мусора, набитых неостывшими кусками Реальности, – и вот тогда – смотри, смотри, СМОТРИ туда, пока не закружится голова. Видишь: эта фальшивая пропасть – любовь. Это чёрное море пластиковых мусорных мешков – любовь. Эти ржавые прутья, эти куски бетона и оплавленной плоти – любовь. Эта пенящаяся повсюду бессмертная ложь, водопады, фонтаны лжи – это тоже любовь. Любовь – это реальность, за которую ты сражался. И она – разрушает. Хаос и Энтропия – единственные лекарства. Они приносят Истину и Покой. Твои детские вещие сны, твои глаза (их влажные, невинно-наглые глаза), и мягкие стеклянные шарики в твоей горсти – зародыши глаз – они всё горят, горят в ночи, в этой светозарной/ стразовой/ позолоченной ночи, такой беспросветной, такой безответной, в единственной, ниспосланной тебе. О эта Ночь Ночей, растворившая город, – город, сотканный из лоскутьев трепещущей, жаждущей плоти, город, где здания пульсируют и взрываются, оставляя на небе/ нёбе сладкий привкус соблазна/ запрета/ ответа. Посмотри на эту счастливую толпу. Она поймана паутиной. О, я пою вас, Реалити-Шоу в прямом эфире on-line. Show me reality, now!*4 О шизофренические орнаменты, о параноидальная иероглифика, о кислотная каббала! О нейролингвистические слоганы, о сернистокислые сериалы, о дивные новые цифровые каналы, число коим – 666! О Паук! О Ящерица! О Энтропия! О Хаос! Я пою вас, друзья мои! Я верю в вас, в вашу мощь, в вашу безграничную, как тёплое, сверкающее море, Истинную Любовь. Я чувствую, как рас-падаюсь, рас-плавляюсь, горю! Моя память, мой разум, моё загнанное, испуганное «я» – всего лишь горсточка исчезающе малых шариков, и они рассыпаются в пыль. Синий бисер, сверкающие пылинки – и ничего. Меньше, чем ничего. Плацдарм Реала захвачен. Паук торжествует. …Вау! Великий карнавал продолжается. Толпа ждёт. Страх, который, собственно и был мною («нет, darling, тобою») ушёл, затаился, забился в подводные пещеры коллективного бессознательного, в Моррисонову бездну, в Элиотову впадину, в угольный мешок Эзрапаундной туманности. Ты не вспомнишь самого себя. Ты не встретишь самого себя. Никогда. Уже никогда. Поэтому не бойся. Видишь, прóклятые поэты молча сидят на берегу у костра, закутавшись в дырявые лоскутные одеяла. На горизонте догорает хрустальный Уильям Блейк. И только Иосиф Прекрасный стоит поодаль в своем потёртом твидовом пиджаке и чему-то тихонько улыбается. Не бойся, подойди к ним. Хаос и Энтропия даруют тебе СВОБОДУ. • Татьяна Виноградова 2009   *1 Я – Король-Ящерица. Я могу сделать что угодно. — Дж. Моррисон (англ.). *2 Продолжай улыбаться (англ.). *3 дорогой (англ.). *4 Покажите мне реальность, немедленно! (англ.).     Татьяна Виноградова. «Прóклятые поэты» (авторская иллюстрация). 1990-е гг. бумага, гелевая ручка : 30.0×21.0 см     → Другие произведения автора : ВЕРСЭТИKА • Произведения

Об авторе ■ Опубликовано: 24 сентября 2014 года Текст предоставлен автором. Дата поступления текста в редакцию альманаха Эссе-клуба ОМ: 24.09.2014