А. В. Бородиной
Когда я гляжу на розу, как она робко прильнула к зелёному листу, или когда я встречаю на липе под лучами электрического фонаря болезненно-горькую улыбку непонятности, стыда, раскаяния, страха – в сердце моём возникает потребность услышать музыку, услышать хотя бы один аккорд, один намёк на мелодию, которая началась и, не встретив сочувствия, смолкла.
Розовое розы успокоилось: оно нашло зелёный цвет листа, и солнце нагло уверяет его, что это навсегда она, роза, прильнула к своему тонкому спутнику. Аккорд, мимоходом взятый на открытой клавиатуре пьянино, среди хаоса нотных листов в комнате, ароматной от сирени, и в полдень, почти тёмный, – через раскрытое окно торжествует эту гармонию красок в природе, которая называется в жизни безумием…
Болезненная улыбка – та не нашла ответа… То единственное слово, которое могло бы обратить её в розу на листке, в розовое на зелёном, обратить, слить их в мистический белый луч, – не было сказано: и улыбка осталась на мгновение, схваченное ею у жизни, лишь грустным пятном на пыльной полосе, созданной мертвящей силой динамо-машины…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, бедные дети природы, вы, живые краски цветов, и вы, вечно ищущие друг друга люди, – идите мимо, идите мимо сердца поэта! Оно любит не вас, оно любит только то, что вечно, вечно не в банальной метафоре, а в абсолюте, в Боге. Оно любит только музыку, только диссонансы, едино-разрешимые диссонансы, никого никогда не оскорбившие, не омрачённые ничьей едкой слезой стыда или раскаяния и знакомые здесь, среди нас лишь с блаженным блеском слёз восторга. Живу, потому что верую, что когда больше во всём мире не будет биться ни единого сердца, музыка угасающих светил будет ещё играть, и что она будет вечно играть среди опустелой залы вселенной.