Тоскую по громадному, честному, былому Графоману. Такому настоящему, с толстой рукописной, плотно зашнурованной папкой. Только увидишь его на пороге редакции (а он почему-то любил по обыкновению белую суконную – парадную! – одежду и летом, иногда, соломенную, с широкими полями, шляпу), только заглянешь в рукопись – и всё сразу ясно: Графоман. Где ты, дорогой человек, великий прожектёр, мечтатель, радетель за всемирную справедливость? Нету тебя. Вымер, как мамонт.
А кто остался взамен? Свято место пусто не бывает? Не бывает. Взамен остались ладненькие, гладенькие, лысенькие слоники, похожие на скинхедов, в отличие от мохнатых мамонтов. Иногда до того гладенькие, что кажется – мраморные. Да и графоманами их сразу не назовёшь, сходу не распознаешь. Особенно в стане стихотворцев.
Техника стихосложения на высоком уровне, как правило. Плюс изощрённость форм и тропов. Всё знают, всё умеют, всему обучены. Верлибр – на западный манер, частенько без знаков препинания. А если рифма, то уж такая закрученная, что сам Семён Кирсанов, виртуоз из виртуозов, языком бы, пожалуй, прищёлкнул от восхищения!
Слушая или же читая их молодые, отлично скроенные стихи, ты искренне восхищаешься и думаешь про себя – «Вот же племя народилось! Они ошеломят мир, они перевернут устаревшие представления, они, они…».
Но вот что удивительно: только окончилось чтение, только вышел из зала, через какой-то десяток шагов по улице, силясь вспомнить что слушал, чем восхищался, вдруг с ужасом осознаёшь – не можешь вспомнить ни строчки! Да какое там строчки, ты вообще не помнишь ничего. О чём это было? Что это было? И было ли что-то вообще?
И понимаешь – тебя просто надули… не фокусники даже, а ловкие жулики, разводящие людей на «шарики-марики». Напёрсточники!
Боже ты мой, что же это за чародейство творилось в зале? Ведь владеют, черти, всеми приёмами стиха, могут что угодно наворотить… а стихи через несколько минут смываются в памяти, как смываются самые затейливые, невероятные сны.
И со временем приходит осознание – да это же новый вид или подвид графомании! Техника есть, величия нет…
Вот-вот, ключевое слово нащупано – величие. Вспоминается прекрасная, печальная ода графоману 60-х годов, пропетая Ярославом Смеляковым. Это о том, великом и честном графомане, которому писатели и редакторы, собираясь за рюмкой в компании, мечтали поставить памятник.
«Памятник Неизвестному Графоману».
В каждой шутке есть доля шутки. – Кормились от громадных рукописей Великого Графомана многие профессионалы. Внутренние рецензии в советских издательствах очень неплохо оплачивались. Очень!
Вот строфа из оды Смелякова «Поэты»:
<…> замыслов величье
Их души собственные жгло,
Но сквозь затор косноязычья
Пробиться к людям не могло…
И – совершенно независимо от Смелякова – Анна Ахматова говорила о том, что в конечном итоге всякое состоявшееся произведение оценивается по величию замысла. Смеляков же, в отличие от Ахматовой, отважился воспеть и не-состоявшихся. Несостоявшихся гигантов.
Вот чего не достаёт нынешнему гладенькому, чистенькому, виртуозному графоману, каким-то чудом или чародейством преодолевшему тот сам «затор косноязычья», о котором писал Смеляков, недостаёт Величия замысла.
Как ни крути, как ни верти, а если два таких разных поэта, как Смеляков и Ахматова (да и не только они!) говорят об одном и том же, ставят один и тот же диагноз, нельзя не прислушаться. И не затосковать…
По Графоману тоскую…
—————— • ——————
Вячеслав Киктенко
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи