В духе предков
Одна загадка томит Кобякова с детства: происхождение деревянного колеса, на котором не первую тысячу лет скрипят по нашим тягучим дорогам телеги и другие повозки. Интересует доцента обод – не тот, что собран из дуг («косяков»), скреплённых между собою болтами, а цельный, из одного бруска, каким-то чудом согнутого в окружность. Секрет – от древних мастеровых, от тех великих русских умельцев, которые избу могли поставить и храм без единого гвоздя возвести. А на досуге и блоху подковать. Их мысль не плутала по лабиринтам теорий — летела стрелой с натянутой тетивы. И нашему современнику, даже учёному — не вообразить её траектории.
«Они, предки, были гении по сравнению с нами, – считает Иван Демидович. — С природой – на “ты”. Она им и подсказывала идеи. Нам до таких ни в жизнь не додуматься – не понимаем её языка.»
Конечно, обод – изделие не секретное. В Сибири делают их и сейчас. Ближайшее место от Омска, где они изготавливаются, – обозостроительный завод города Тары. Но до сих пор не представилось случая Ивану Демидовичу там побывать. Обычная история: то с работы не вырваться, то домашние дела не пускают. А очень хотелось бы ему посмотреть, как гнётся брус, каким образом крепится, и как накладываются друг на друга концы, и как снимается со станка гнутый обод, и как надевается на колёсные спицы…
А может, и медлит он с поездкой туда, чтобы не утолялось его детское любопытство – чтоб оставался хоть один секрет неразгаданным. Все остальные, какими пользуются крестьяне в сибирских селах с ермаковских времён, пожалуй, хранятся в кладовой его памяти.
Наполовину она заполнилась в детстве. Родился и вырос он в деревне Шарып Шумерского сельсовета Шушенского района Красноярского края. В этих местах в конце позапрошлого века хлебнули романтики будущий вождь революции и его верная спутница и соратница по борьбе. Прошёл там, наверное, самый светлый и целомудренный период их супружеской жизни.
У Вани было 10 сестёр и братьев. Что примечательно, у отца его – столько же. Происходил Демид Фёдорович из семьи зажиточных саянских крестьян, живших на берегу Енисея. Принадлежало им 97 гектаров угодий. На них затевали они пахоту – спиливали деревья, корчевали пни. Хозяйство вели экономно и оборотисто. Советская власть таких людей ненавидела.
В начале 20-х у Кобяковых был большой двухэтажный дом. Имелось у них 25 коров, 13 лошадей и полный набор сельхозтехники, самой «продвинутой» по тем временам. Большевики их обобрали до нитки и сослали братьев в тайгу, определив им территорию проживания. Отец Ивана был самым младшим из 11 детей, и пуще смерти ему претила перспектива жить и размножаться в неволе. Решился бежать он от новой власти – в такие таёжные дебри, где не пахло и духом её. Но пролетарское око зорче, чем царское: при государе можно было утаиться в урмане, большевики доставали везде. За вольнолюбие пострадал он жестоко: красноармейцы, настигшие беглеца, избили зверски, прикладом сломали рёбра. После чего до конца своих лет не мог Демид Фёдорович поднимать тяжести. А ведь крестьянский труд из них состоит. Но так умны были у него руки, что мог он ими кормить семью, не шибко надрываясь физически. Был пчеловодом, плотником, столяром, всё, что угодно, мог смастерить. Главной его специальностью стала выделка кож.
Хром получался у него высшей пробы. Сам делал он и сапожный крем (смешивал сажу с яичным белком). Когда намазывал сапоги, цвет становился у них тёмно-сизым… И в годы войны, и в послевоенные, когда в Сибири свирепствовал недород, многочисленная семья Кобяковых не испытывала смертельного голода. Хотя, конечно, заморить червячка Ване в ту пору не всегда удавалось.
Рос он в отца – смышлёным и любознательным. Ещё до школы помогал взрослым в поле. В семь лет назначен был копновозом. Сам правил лошадью, объезжал стога – женщины сбрасывали сено на волокушу. Вроде бы чего проще – перебросить верёвку через копну и затянуть, чтобы сено не растрепалось. А и такую мелочь надо уметь: не так завяжешь – «пойдут гулять клочки по закоулочкам».
Он и сейчас, говорит, легко может вспомнить, где там, в Шарыпе, какая стояла изба, как были сложены на подворьях поленницы. Кузницу, водокачку, колодцы. Кто как своих коней запрягал. Конная упряжь, говорит Кобяков, – целая наука. Или искусство: тут нужен индивидуальный подход – чтобы не в тягость она лошадке была, чтобы легко неслась – с ветерком, с колокольчиком. Древние всё это выдумали – не мы. Взять хоть простую курную баню (без дымохода) – за тысячу лет ничего лучшего для здоровья тела и духа, считает Иван Демидович, не придумано.
Век воли не видать
К восьми годам Ваня умел уже многое. Мог в доме наладить любую вещь – часы, к примеру, или утюг (электрических тогда ещё не было). Швейную машинку сёстрам чинил. Ремонтировал и сельхозинвентарь: конные грабли, сенокосилки, льномялки… Годам к десяти разбирался в тракторных двигателях.
Потом поступил в Омский сельхозинститут. Стал крупным специалистом по тракторам и комбайнам – доцентом агроуниверститета, членом-корреспондентом Академии наук, заслуженным изобретателем России. Жил в городе, выезжал иногда на село – на испытания сельхозтехники. Поездки эти нагоняли тоску – уходит дух из деревни, почти весь вышел. После одной из поездок рука Кобякова, как у Пушкина, потянулась к перу, перо – к бумаге: захотелось нарисовать сани-розвальни, которые они с отцом ладили, сани-самосвалы, конный плуг, деревянный самовар… Всплывали из детской памяти кадушки, весёлки, толкушки и прочие предметы крестьянского обихода, безвременно ушедшие из него.
«Село потеряло свое лицо, – говорит он, – превратилось в городское захолустье». Вот и студенты его, ребята в основном деревенские, не знают даже, как косу отточить, а о серпе и понятия не имеют. Не все и ложку деревянную видели.
Когда обесцветилась так сельская жизнь? «На перестройку грешить тут не стоит – намного раньше этот процесс начался». Хотя 90-е, а следом 2000-е годы в одной только Омской области разорили сотни хозяйств. Могучие некогда молочные комплексы, свинофермы, обглоданные реформами до костей, как мёртвые с косами, стоят вдоль дорог – не тех, по которым возили министра Гордеева, когда он нахваливал здешний опыт хозяйствования.
Однако, считает Иван Демидович, эти реформы лишь выявили и ускорили процесс разложения на селе. Благополучие хозяйств-миллионщиков было отчасти дутым, ненатуральным – оно возрастало на химизации почв («аморальных удобрениях», как в то время писал Андрей Вознесенский), на бюджетных вливаниях, проистекавших из тех же нефтегазовых труб, на подневольном коллективном труде, лишённом, как правило, смысла и радости. Спивалось сельское население уже и тогда (по рассекреченной в конце 80-х статистике редкий механизатор до пенсии доживал). И как бы ни повышались надои с привесами, путёвой закуски нельзя было купить и в сельмаге. А в городских гастрономах (кроме Москвы) в ходу были зельц и ливерная колбаса. За «бутербродным маслом» (так называлась сыворотка) стоять приходилось часами – в одни руки давались две пачки…
Иван Демидович Кобяков.
Всё это – к вопросу о животворящем духе крестьянина, который 70 лет выбивала из него советская власть – прикладами, трудоднями, партсобраниями, соцсоревнованиями… Особо духоподъёмных пускала «в расход» (за год и 3 месяца – с августа 37-го по ноябрь 38-го года приговорены к расстрелу 16 тысяч жителей Омской области).
И всё-таки этот дух, уверен Иван Демидович, в народе, особенно в Сибири, неистребим. Веками ссылались сюда люди вольного нрава и сами стекались со всей Руси – «долго шли зноем и морозами» (А. Башлачёв) с мечтой о земле и воле. В Сибири крепостного права не было никогда. Советское рабство, правда, было не лучше, а то и покруче, но как только правительство на рубеже 80–90-х годов выдало колхозникам вольную, в регионе образовалось 6 тысяч крестьянско-фермерских хозяйств. И среди этих фермеров есть самородки – такие, как отец Ивана Демидовича. О некоторых писала «Новая газета» – Сергей Гордиенко (вывел породу коров, которая в сибирских условиях выдаёт рекордные для Европы надои), Виктор Осеев (вдвоём со своей супругой выращивают на бросовых землях по 200 тонн картофеля в год и больше 1000 тонн зерна, держат полсотни голов крупного рогатого скота, около сотни свиней), Пётр Шумаков (за два года вместе с кумом Виктором Колосовичем на поросшей будыльём земле создали прибыльное крестьянско-фермерское хозяйство, теплицу для роз, на двух гектарах – самодельное озеро).
Но власти этих людей не жалуют. Потомки той «ликующей гопоты» (как выразился некто в Кремле), которая ломала рёбра Демиду Фёдоровичу, сегодня иными способами пытаются сжить со свету природного земледельца. О них «Новая газета» тоже писала: его грабят – скашивают урожаи с его полей, подсовывают зерноотходы вместо элитных семян, превращают его в сутяжника, фабрикуя судебные иски и уголовные дела, или просто не видят в упор, как фермеров Гордиенко, живущих уже 19-й год в «несуществующем» селе Решетиловка. Но никакая потрава такого крестьянина не берёт.
Правда, немного таких – гораздо больше тех, кто ломается – спивается от безысходности сельской жизни. «Советская власть хороша была тем, что держала народ в узде – заставляла работать», – сказал мне не для печати директор одной из крупных в области агрофирм. Таких же взглядов придерживаются чиновники регионального сельхозведомства, с которыми доводилось общаться. Так думают в большинстве своём и простые селяне, которым в начале 90-х новая власть дала вместе с волей права на земельные доли. И бывшие колхозники расставались с ними легко, как с ваучерами, – продавали их за бутылку водки. В начале 2000-х по такой цене скупались они по всей Омской области. В последнее время цена подросла, но суть не изменилась: многим селянам как таковая земля не нужна. Сдают её в лучшем случае в аренду сельхозкооперативам – за пару центнеров фуража в год и полтонны сена впридачу. «А на кой нам эти паи? – говорят. — Что нам делать на них без техники? Завалящий комбайн стоит 3 миллиона рублей. В лизинг нам не дают, а если б и дали – как бы рассчитывались за него?»
Конная тяга
Всем своим – народным опытом доказывает доцент Кобяков, что земледельцу такая техника за ненадобностью (хотя сам он – крупный специалист как раз по комбайнам). Тысячу лет обходились без неё наши предки и были, считает он, счастливее нас. Опыт этот собран в уникальном издании, где представлены практически все предметы сельского труда и быта с описаниями их назначения и принципа действия. Поначалу, рисуя их в общей тетради, никакой книги Иван Демидович и не замышлял – просто извлекал их из детской памяти и набрасывал картинку-чертёж в изометрии (вид в объёме), побуждаемый не научно-техническим интересом, а скорее тем чувством, которое диктовало Есенину его грустные строки об уходящей Руси, где стальные кони вытесняли с полей настоящих. Кобяков – художник в душе: рисовал то, что видел и делал сам, о чём слышал от отца своего и односельчан. А когда собралось таких картинок несколько сот, стал подумывать и о книге. Работал над ней не спеша: выезжая на село, расспрашивал старожилов – о сельхозугодиях, приспособлениях, вышедших из употребления и разных бытовых мелочах. Отыскал в «Пушкинке» журналы для крестьянина 80–90-х годов XIX века. Проверил себя: те наброски, которые он делал по слухам и памяти, совпадали с иллюстрациями один к одному. Получилась в итоге рукопись из 1200 глав. Энциклопедия народного опыта, как сказал бы Виссарион Белинский. Иван Демидович озаглавил её скромней – «Книга для сельского хозяина».
В ней есть всё, чему научились крестьяне, и не только сибирские, за тысячу лет, пока их не согнали в колхозы – от кузницы и русской печи до приспособления для сбора яблок с деревьев. Водяные мельницы, ветряки, которые «сами пашут, сеют, убирают», устройства для витья верёвок и скатывания в домашних условиях валенок, оконная тепличка, корчеватель пней, «калитка, не пропускающая животных», «снаряд для наименее мучительного убоя рогатого скота» (наши предки были, оказывается, не такие уж варвары), «ручные копачи для свёклы», «как в старину хранили картофель», «дешёвое домашнее мыловарение», «кустарные промыслы и ремёсла»… Признаюсь, поначалу, как человек от асфальта, с настороженностью книгу эту листал, а читал, как исторические хроники: так прозрачно всё изложено и нарисовано в ней – самому захотелось что-нибудь эдакое соорудить, например складные грабли, сажалку картофеля или, на худой конец, копытный крючок, приспособление для отучения лошадей от лягания.
Любой хозяин, смекалистый и сноровистый, говорит автор книги, в состоянии материализовать любой из этих рисунков, включая самые сложные – элеватор для нагрузки сена, почвообрабатывающие орудия (их тут больше 40 названий), жатки, сеялки и т. п. И больших материальных затрат для этого не потребуется. Обойтись можно и без кредитов по нацпроекту «Развитие АПК», всё равно подавляющему большинству крестьян недоступных.
Сама «Книга для сельского хозяина» могла бы стать национальным проектом – по возрождению смысла жизни в селе, если б власть донесла её «до каждой деревенской избы», как пишет в предисловии бывший глава Омской области Анатолий Леонтьев. Потому что в Сибири да и в России предостаточно мужиков с руками и головой – просто трудно найти им сейчас в сельской местности применение.
Основной раздел книги – «Конная тяга». За ней будущее – убеждён заслуженный изобретатель РФ. Комбайн – техника не для крестьян, а для землевладельцев – ему не разогнаться на площади меньше 100 га. А вспахать и засять земельную долю, 5-10 га, можно на лошади – для здоровья полезнее и для души. Для зерна территория маловата, а для картофеля, овощей – в самый раз. Чтобы сельской семье жить в достатке, двух лошадок – достаточно. А всё, что цепляется к ним, – плуги, бороны, сани, телеги – можно сделать собственноручно.
Возрождение натурального земледелия неизбежно ещё и потому, что когда-нибудь кончится нефть. Человечество ещё не решило, как будет справляться с дефицитом энергоносителей, прогнозируемым Международным энергетическим агентством к 2030 году. Ясно, что, если бензин подорожает в разы, ни один комбайн и трактор с места не тронется. И сегодняшние «инвесторы-ликвидаторы», для которых страда – скашивание «бабок» с полей, не останутся долго на этой земле – продадут её горькие доли на пике их стоимости.
А крестьянин от Бога останется навсегда. Без него, говорит Кобяков, у России нет будущего. И не только в аграрном смысле: из этих «лаптей» вырастала культура её и растёт по сей день. В них «обуты» и Есенин, и Высоцкий, и Бродский… Понимает ли это сегодняшняя умная власть?
Слух о «Книге…» случайно дошёл до общины Виссариона, что на юге Красноярского края. И приехал оттуда к Ивану Демидовичу человек, и купил у него 600 экземпляров. Сам Учитель пригласил автора в гости – посетить Город Солнца. Но не смог он пока поехать туда. Да и как-то страшновато, говорит – признаётся, что в церковных этих вопросах не разбирается. Слышал, правда, что у детей там – особенные лица, счастливые.
Остальные 400 экземпляров разошлись по друзьям и знакомым, по Омской области. А всю выручку от реализации тиража с разрешения спонсоров пустил на издание второй книги, куда вошли всевозможные «крестьянские хитрости» и рецепты старинной кухни, для которых не нашлось места в первой. Хватило на 50 экземпляров.
Гонорара за свой многолетний труд ни копейки не получил, да ему, говорит, и не нужно. Благодарен властям за то, что оценили его работу, заметили – на последнем совещании работников сельского хозяйства Омской области, состоявшемся 2-го марта 2008 года, губернатор самолично вручил ему почётную грамоту.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи