Джурабай был сын Азамата, истинный сын киргизского народа, и песни его нравились, потому что пел он о своём народе, воспевал его радости и горе. Настало время, никто не хотел слушать других певцов, кроме Джурабая, и все говорили: „Не хотим мы слушать песни других певцов, потому что уши наши слышали самого Джурабая“. Тогда собрались пятнадцать певцов и пошли к Джурабаю, и сказали: „Вот ты пришёл, великий певец, и нас никто слушать не хочет, и мы впали в бедность и не каждый день пьём кумыс и едим мясо“.
— Трудитесь, – ответил Джурабай.
— Трудитесь… Это хорошее слово, но почему сам ты не трудишься?..
— Потому что я – поэт…
— И мы так же…
— Тогда пойте свои песни так, чтобы они давали вам скот и народ слушал вас…
— Мы поём, но никто не даёт нам больше скота… Никто не приглашает на байгу, и никто не хочет слушать наших песен…
— Потому что плохо вы поёте…
— Нет, мы так же хорошо поём, но ты более счастлив, и прославилось имя твоё.
— Так ли?
— Сделай опыт, возьми с собой певца Чимана и ступай в дальний аул, и пусть каждый споёт свою песню, но пусть Чиман скажет: „Я – Джурабай“, а Джурабай скажет: „Я – ученик Джурабая – Чиман“… И увидим, кому слушатели отдадут свою благодарность.
— Я согласен… и если победа останется за мной, в чём я не сомневаюсь, тогда вы должны оставить меня в покое. Но если только скажут слушатели, что песни другого лучше моих, то я больше никогда не раскрою рта своего…
И пошли трое: Чиман, Джурабай и Турсун.
И пел свои песни Джурабай, говоря: „Слушайте песни Чимана, ученика Джурабая, он поёт так же, как и его великий учитель“.
Слушали и потом говорили:
— Нет, не так поёт Джурабай, песни Джурабая совсем другие, и не хотим мы слушать твоих песен. Ступай и ещё поучись y Джурабая.
И тогда сказал Чиман: „Я здесь, я – Джурабай, но не хотел говорить имени своего“.
И пел самозваный Джурабай…
И говорили: „Вот это другое… И голос другой, и слова песни совсем другие. Велик Джурабай!..“
А настоящий Джурабай ничего не говорил, только слушал.
Они обошли много аулов, и всюду было так: не хотели слушать песен настоящего Джурабая и радовались песням самозваного…
Тогда сказал Джурабай: „Известите по всей степи, что Джурабай хочет спеть новую песню!“
И с быстротою ветра разнеслась эта весть по степи. Каждый слышал эту весть, и богатый Бурибай в честь её сделал большую байгу, лучших бегунцов начали готовить на эту байгу, потому что знали: Бурибай не пожалеет скота на угощение и на призы победителям…
Настал этот день, со всей степи ехали гости, чтобы послушать великого певца Джурабая, который собрал в своей душе так много радости и так много горя… Он умел голосом своим выплакать тоску киргизского народа и другим весёлым голосом дать забвение этого горя…
И вот начал петь самозваный Джурабай, все песни спел, и громко высказывали слушатели свою радость. Но подошли к Бурибаю несколько человек и шёпотом что-то начали говорить. Вышел Бурибай и сказал:
— Вот эти люди приехали с родины Джурабая и говорят, что вам теперь поёт песни Чиман, а Джурабай сидит рядом и слушает. Правда ли это?
И понеслось по степи: правда ли это?
— Да, правда, – сказал Чиман, – я не Джурабай, Джурабай сидит рядом…
Наклонив голову, сидел Джурабай. И стали его просить спеть что-нибудь.
— Хорошо, я спою… но не буду я оплакивать жизни Алаша. Дайте мне балалайку.
И начал Джурабай петь:
— Не буду я оплакивать жизни Алаша, не буду петь свои песни печали… Не буду я петь своих песен о прошлых днях, о том, что видел, о том, что слышал, o том, что сами видели старики… Не буду вас спрашивать: почему они плачут. Не буду говорить вам о вашей земле, о долинах и ущельях, об озёрах, солончаках и лугах.
А почему это так, теперь я спою вам. Слушайте! Слушайте! Давным-давно это было, при царе Сулеймане. Степные птицы орлиной породы слетелись в одно место, потому что спор у них зашёл, кто быстрее и лучше ловит добычу. Ловил мышей кобчик: высоко взлетал и на одном месте, почти не шевеля крыльями, высматривал свою добычу. Сокол с быстротой сильного ветра налетал на добычу и своими сильными когтями ловил с налёта и сразу ломал шею своей добыче. Белый ястреб показывал, как он ловит свою добычу. Степной орёл показал своё искусство и ловил зайцев… и для потехи поймал ворону, что летала за ним со злым смехом: „а вот меня не поймаешь…“ Итильги – сокол с белым брюшком – стрелою налетал и крепкими когтями распарывал у своей добычи спину… Но не за ним осталась победа. Победил всех караклыч – „кобчи“. Долго он стоял неподвижно в воздухе и потом камнем падал на добычу. И все остальные птицы сказали: „Вот – победитель!“
Но мудрый царь Сулейман сказал: „Пойдите и посмотрите добычу караклыча…“ Пошли и увидели, что караклыч поймал саранчу и долбит её голову. И все птицы степные расхохотались.
Так и здесь теперь зашёл спор между певцами, кто лучше поёт… И пел певец Джурабай, думавший, что лучше его никто не поёт… И все то же самое говорили в степи… Как сокол, как ястреб, как орёл, как итильги, ловил Джурабай слова киргизского народа. Но вот пришёл певец Чиман и назвался именем Джурабая и поймал слова такие ничтожные, как саранчу… Долго и красиво ловил слова, долго и красиво пел, а в конце концов его песня, как добыча караклыча – саранча, маленькая, ничтожная. И киргизский народ поверил его красивым словам и не стал слушать орла степного Джурабая. И потому возьмёт он свою домбру и сломает, и ни одного слова не выпустит изо рта своего, пусть это будет наказанием Алашу…
И пусть помнят песни Джурабая, песни, которых никто, кроме него, не знает, и никто не поёт.