Образы Достоевского на протяжении нескольких десятилетий pacсматривались, как гениальные достижения художественной мысли. Его идеи и образы проникали всюду, вызывали вопросы, споры – другими словами, Достоевский читался и владел мыслью определённых поколений. Ho будет ли так и дальше, и нет ли оснований предположить, что Достоевский – уходящий писатель, для нас, со своим творчеством, всё больше и больше непонятный, да не только непонятный, a даже враждебный. Нет ли в его мыслях яда разложения живой жизни, нет ли в ней апологии вечного, неизбывного плена для человеческой дерзости и творчества здесь, на земле?
Вот вопросы, которые теперь интересно поставить, и так или иначе на них ответить.
B творчестве каждого художника мы видим восприятие явлений мира или с эстетической, или мистической, или же рационалистической точек зрения, а иногда мы наблюдаем и эклектический метод, т..е. художник берёт и там и здесь, восприятие жизни носит дробный характер, как, например, y A..Блока.
Достоевский, вглядываясь в поток жизни, преломлял его под мистическим углом. Жизнь для него – борьба между добром и злом за утверждение Божественной гармонии. В этой борьбе силы человека, его ratio – ничто. Своими земными силами люди никогда не создадут жизни, которой они жаждут, они замучатся в безответных вопросах и взаимных проклятиях, спасение только в Богочеловечестве.
Это подтверждается и такими лицами, бывшими близкими к Достоевскому, как Влад. Соловьёв. „Изведав божественную силу в душе, пробивающуюся через всякую человеческую немощь, Достоевский пришёл к познанию Бога и Богочеловечества. Действительность Бога и Христа открылась ему во внутренней силе любви и всепрощения, и эту же всепрощающую благодатную силу проповедывал он, как основание и для внешнего осуществления на земле того царства правды, которого он жаждал и к которому стремился всю жизнь.“ (Вл..Соловьёв, т..III, 169-170.)
Жизнь в Боге, с Богом – вот к чему звал Достоевский, стремясь по-своему осуществить идеал теократии. Мысль бессильна, порывы к лучшему бесполезны, человек – жалкий странник, бродящий по пустыням мира.
У Достоевского вы не встретите веры в силы человека и общества, в борьбу за высшие достижения жизни. Всё это парализуется тем, что нет единения, нет богочеловечества. „Смирись, гордый человек!“ Чем это лучше стихотворения другого поэта, который говорит:
Мы – пленённые звери,
голосим, как умеем.
Крепко заперты двери,
мы открыть их не смеем.
Достоевский не только „голосит“, не только не открывает, но и запрещает всякие попытки к этому. Вся его идея творчества – это суровое veto на ростки жизни.
В „Записках из подполья“ он даёт картину социализма и говорит о скуке, которая будет тогда, говорит о том, что все общественные логарифмы отправятся к чёрту.
B своей критике будущего строя Достоевский не прибавил ничего своего, но зато и ничего не отнял у буржуазных писателей.
Проблема государства будущего и его критика у него разрешаются чрезвычайно плоско и трафаретно.
На протяжении всего своего творчества Достоевский распинал человеческую личность. Он иногда заставлял бунтовать, но тут же унижал бунтаря (Иван Карамазов) и безжалостно топтал разум всеми аргументами теологии.
Необходимость веры в Бога, Христа, необходимость преображения жизни в церкви – это основы его произведений. Всё остальное – мятеж, безбожие.
Для Достоевского чуждо „любить свой острый мозг, огонь своих очей, стук сердца своего и кровь своих артерий“. Он всё и всех сводит к Богу и на контрастирующих сравнениях показывает тщету и нищету человеческих попыток.
Проблема религии занимает центральнейшее место в произведениях Достоевского. Реакционная полоса в нашей общественности, общая депрессия, способствовали тому, что Достоевский был одним из тех, кто содействовал углублению богоискательства в нашей жизни. Силы общества, сжатые так, что они едва были заметны, в своей определённой части отдали себя на самоуглубление, индивид устраивал революцию внутри себя, ставил „проклятые“ вопросы, спорил с Богом и творил „свой“ мир, совершенно отдельный. (Этой же депрессией объясняется и успех Толстого.)
Это время (конец XIX.в.) и начало XX.в. – моменты наибольшего авторитета и успеха Достоевского.
Он и Соловьёв создали определённую школу неославянофилов – своих последователей и учеников. Школу, которая занимала авторитетное место в официальной науке и владела многими кафедрами в университетах, а в 1914 году с определённой частью интеллигенции монополизировала в своих руках идеологию борьбы c Германией, как борьбу креста и меча (Эрн, Бердяев, Булгаков, Трубецкой).
Если человек, в понимании Достоевского – раб, то, естественно, что и общественные вопросы разрешаются им в той же плоскости. „У нас гражданская свобода может водвориться самая полная, полнее, чем где-нибудь в мире, в Европе, или даже в Северной Америке… Не письменным листом утвердится, а созиждется на детской любви к царю, как отцу.“
Это не что иное, как славянофильская отрыжка патримониальной теории на Западе, теории, любезной сердцу автократов, юнкеров, помещиков и т..д.
Если раньше Достоевский говорил о мировом рабстве человека, то теперь он утверждает политическое рабство, подчиняя народ царю, идеализируя просвещённый абсолютизм. „Не в коммунизме, не механических формах заключается социализм народа русского, он верит, что спасётся лишь в конце концов всесветлым соединением во имя Христа. Вот – наш русский социализм.“ Царь и церковь – колыбель, в которой Достоевский собирался укачивать русский народ. Страшные воспитатели, способные обескровить всё живое!
B романе „Бесы“ Достоевский дал пасквиль на революцию и опять всё свежее подавил „большой идеей“ – богочеловечеством.
Церковник-теократ в философии, абсолютист и обскурант в политике – Достоевский ныне мёртв со своими идеями и лозунгами.
Весь этот инвентарь самой жизнью выброшен навсегда…
Проблема религии интересует современного человека только в процессе своего возникновения и развития, но совсем не как основа для устроения жизни.
Проблема политики точно так же весьма далека от направления, намеченного Достоевским. А, по существу, эти две идеи и есть основные в его творчестве.
Всё это, в настоящий момент, заставляет признать, что Достоевский остался и останется навсегда в прошлом, связанный своей идеологией с самыми мрачными и глухими временами русской жизни. Настоящему он ничего не может сказать, кроме скверных анекдотов из подполья.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи