Эрой развития промышленного капитала было начало XIX века. Несмотря на все колоссальные успехи техники в деле завоевания и подчинения сил природы, несмотря на новые возможности облегчения человеческого труда, общественная жизнь не только не была облегчена по сравнению с прошлыми этапами экономического развития – но, наоборот, как известно, осложнилась целым рядом обстоятельств, имманентных, как выяснил анализ, данному экономическому status’у.
Прогресс в технике и параллельно с этим прогресс в ухудшении материального и духовного положения трудящихся масс, – этот злой порядок жизни обратил на себя внимание мыслителей т..н. утопического социализма: Сен-Симона, Фурье, Кабе, Оуэна и т..д., предлагавших, как известно, свои социальные рецепты для лечения общественных недугов. Но эта социальная терапия, заключавшая в себе много верных наблюдений и ценных выводов, не смогла дать конкретного ответа на все вопросы, поставленные самой действительностью. Эта заслуга принадлежит другому направлению экономической мысли, основоположником которой является Карл Маркс, определивший с гениальной ясностью как сущее исторического процесса, так и его должное завершение в рамках капиталистического производства. Нашей задачей является иное: мы хотим показать связь, существующую между социальной средой и воспринимающим её поэтом, не оторванным от корней жизни, не увлечённым интересами имущих классов и воспринимающим действительность объективно.
Для того, чтобы установить эту связь, нам необходимо обратиться одинаково как к тому, кто вложил в свои произведения холодные наблюдения ума, так и негодование чувства, а также к поэту, отобразившему действительность в реальных символах.
„Ни один период в развитии современного общества (первая половина XIX века), – говорит Маркс, – не является до такой степени благоприятным для изучения капиталистического накопления, как период последних 20 лет. Он производит такое впечатление, как будто он нашёл суму фортуны. Но из всех стран классический пример представляет опять-таки Англия, так как она занимает первое место на мировом рынке, так как только здесь капиталистический способ производства достиг полного развития, и так как, наконец, водворение тысячелетнего царства свободной торговли с 1846 года отняло у вульгарной политической экономии последнюю лазейку“1).
Чем же характеризуется экономическая конъюнктура Англии в этот период, т..е. с 1843 по 1867.г.?
Вот что говорит Гладстон в палате общин 13 февр. 1843.г.: „Одна из самых печальных черт социального положения страны заключается в том, что в настоящее время происходит совершенно несомненное уменьшение потребительной силы народа и возрастание лишений и нищеты рабочего класса. И в то же время совершается постоянное накопление богатства в высших классах, увеличение пышности их жизни и их наслаждений“.
Тот же Гладстон в 1863 году говорил: „С 1842 по 1852 год подлежащий обложению доход этой страны повысился на 6%. За 8 лет (с 1853 по 1861 год) он повысился, если принять за основание доход 1853 года, на 20%, факт настолько поразителен, что он представляется почти невероятным. Это ошеломляющее увеличение богатства и мощи… всецело ограничивается имущими классами, но оно должно принести косвенную выгоду и рабочему населению, потому что оно удешевляет предметы всеобщего потребления, – в то время, как богатые стали богаче, бедные во всяком случае стали менее бедны“.
Всё это, что говорил когда-то Гладстон, и до сих пор является символом веры для многих социалистов.
Богатые богатеют, это, – правда, нo, ведь, и бедные тоже не отстают, существует известный прогрессивный % их обогащения, который постепенно уничтожает нищету. Для доказательства ссылаются на статистические данные, которые зачастую составляются намеренно неверно, как, напр., отчёт вашингтонского статистического бюро: „Требовалось доказать, что в течение финансового года, закончившегося 30 июля 1906.г., заработная плата в некоторых главных отраслях промышленности возросла нa 1½%, тогда как расходы на существование возросли всего на ½% или около этого. Этот отчёт ложен, и не требуется особого труда, чтобы обнаружить его ложность. Достаточно упомянуть лишь один пункт: оценивая расходы на существование, учёные статистики основывали свои заключения на ценах некоторых товаров. Замечательно, однако, что в числе этих товаров лишь небольшая часть предметов, необходимых для существования. B Нью-Йорке, например, от четверти до трети всех расходов на существование тратится на плату за квартиру. В течение этого периода наёмная плата за помещение в Нью-Йорке страшно возрастала. Между тем, это возрастание не учтено учёными статистиками“2).
На эти данные ссылаются часто ревизионисты и прочие оттенки социалистической мысли, которые на мировой палитре капитала видят, или стараются видеть, цветы ласкающие глаз. Ещё в 1865.г. проф. Fawcett, цитируемый Марксом, заявил: „Разумеется, я не отрицаю, что денежная плата повысилась с этим увеличением капитала, но этот кажущийся выигрыш, в значительной степени, уничтожается тем, что многие необходимые средства существования всё дорожают. Богатые быстро становятся всё богаче, между тем в жизни трудящихся классов незаметно никакого улучшения… рабочие превращаются в рабов лавочников, которым они задолжали“.
Несмотря на то, что ещё более 60 лет было ясно основное противоречие капитала, до сих пор находятся экономисты, упорно берущие своим отправным пунктом, в доказательство улучшения положения трудящихся масс, не относительную, а абсолютную заработную плату. Ещё и теперь пользуются авторитетом такие „теоретики“ капитализма, как американец Тэйлор, заявивший, что „есть много людей, которым не годится богатеть“.
Все приведённые данные, так или иначе, дают отвлечённое представление о той действительности, которую мы имели в первой половине XIX века. Не менее интересны и конкретные данные, обнажающие социальные язвы того периода.
B санитарном отчёте, относящемся к 1863.г., доктор Симон так характеризует положение рабочих: „Всякий, кто знаком с медицинской практикой среди бедных или с пациентами госпиталей, живут ли они госпиталях или вне их, подтвердят, что в многочисленных случаях недостаток питания порождает или обостряет болезни… Но с санитарной точки зрения сюда присоединяется ещё одно, очень важное обстоятельство… Следует вспомнить, что лишение питательных средств переносится лишь после упорных попыток противодействия, и что огромная скудость питания обыкновенно лишь следует за другими предшествующими лишениями. Задолго до того времени, как недостаток питания окажет своё действие на здоровье; задолго до того времени, как физиолог начнёт взвешивать те граны азота и углерода, между которыми колеблется жизнь и голодная смерть, – задолго до этого времени домашнее хозяйство лишается всех материальных удобств. Одежда и отопление становятся ещё более скудными, чем пища. Нет достаточной защиты от суровой погоды; уменьшение жилого помещения до размеров, при которых оно становится причиной болезней или их обострения; жалкие остатки домашней утвари и мебели; даже поддержание чистоты становится слишком дорогим или затруднительным. Если ещё из чувства собственного достоинства и делаются попытки поддержать её, то всякая такая попытка ведёт к новым мукам голода. Жилище отыскивают там, где можно дешевле всего нанять кров; в таких кварталах, где меры санитарной полиции приносят наименьшие результаты, где самые отвратительные стоки, самое плохое сообщение, больше всего нечистот, самое жалкое или плохое водоснабжение, и, поскольку речь идёт о городах‚ величайший недостаток света и воздуха. Таковы опасности для здоровья, которым неминуемо подвергается бедность, если она сопряжена с недостаточным питанием. Если сумма этих зол имеет страшное значение для жизни, то простая недостаточность питания ужасна уже сама по себе… Это – мучительные мысли, особенно, если вспомнить, что речь идёт здесь не о бедности, которая сама в ней виновата вследствие праздности. Это – бедность рабочих“ (курсив наш).
Комментируя этот отчёт, Маркс говорит: „Только понимание экономических законов раскрывает внутреннюю связь между муками голода наиболее трудолюбивых слоёв рабочих и грубой или утончённой расточительностью богатых, основанной на капиталистическом накоплении. Совершенно иначе с жилищными условиями. Здесь всякий беспристрастный наблюдатель видит, что чем обширней централизация средств производства, тем больше соответствующее скопление рабочих на данной небольшой площади, и что, следовательно, чем быстрее капиталистическое накопление, тем хуже состояние жилищ рабочих. Сопровождающие прогресс богатства, ‘улучшения’ и ‘усовершенствования’ городов посредством сноса плохо застроенных кварталов, устройства дворцов для банков, универсальных магазинов и т..д., посредством проложения улиц для деловых сношений и роскошных экипажей, проведения городских железных дорог и т..д. быстро вытесняет бедноту всё в худшие и худшие, всё в более переполненные трущобы. C другой стороны, всякому известно, что дороговизна жилых помещений обратно пропорциональна их качеству, и что рудники нищеты эксплуатируются строителями, спекулянтами c большей прибылью и меньшими издержками, чем эксплуатировались когда бы то ни было серебряные рудники Потози“.
Нищенское существование трудящихся масс, a в связи c этим и пониженная интенсивность духовной жизни существовали тогда, как и существуют теперь, по обе стороны Ла-Манша.
Прогрессивный капитализм, развивающий свою деятельность по всем направлениям земного шара, расширяющий и в то же время дифференцирующий производство, являлся и является ядовитым вихрем, под дыханием которого умирали и умирают миллионы людей различной степени культуры, различных цветов кожи.
Труд – это фундамент для капитализма, на котором он обосновывает своё господство, свою мощь. Капитал обладает гипертрофированной волей к власти и нет ни одного пункта на земле, нет ни одного общественного или личного акта, на котором бы так или иначе капитал не ставил свой штамп.
Развивающийся капитал всё резче и резче отграничивает общественные классы. Капитал – великолепный гравёр и он кладёт безупречные грани на социальные классы, отделяя один от другого.
И в первой половине XIX века классы и их взаимоотношения уже определились, исчезли фантастические иллюзии на всеобщее благосостояние при существовании капиталистического способа производства, и два коллектива – пролетариат и капитал – выступили, как основные социальные антагонизмы, процессом взаимной борьбы которых определяется ход общественного развития.
Классы, стоящие на различных полюсах, c резко дисгармоничными интересами, конечно, не могли не привлекать к себе художников, стремящихся в различной форме дать изображение общественной борьбы со всеми её оттенками.
Из поэтов первой половины (и второй) XIX века, отметившем резкое деление общества на классы и выразившем его в поэтической форме, интересно остановиться на Бодлере. Что мы видим в промышленных государствах первой половины XIX века? На одной стороне полубоги капитала, захватывающие в свои руки все жизненные средства, пользующиеся всеми преимуществами новой технической культуры, не жалеющие денег на свои прихоти, и с другой стороны – миллионы пролетариата – фактические создатели богатств и в то же время жалкие нищие, питающиеся крохами от трапезы капитала. В одном лагере – сытость и жизнь, в другом – стоны и смерть.
Род Авеля! ты ешь и пьёшь,
Твой взор согрет улыбкой Бога;
А ты, род Каинов, ползёшь,
И смерть в грязи – твоя дорога!
Монополизаторы всех существующих богатств, капиталисты, привлекают к себе на службу все достижения науки, искусства, и, кроме того, стараются лицемерно осветить своё право религиозной санкцией, т..е. церковь выступает в этом обществе, как духовный жандарм, имеющий полномочия вязать и разрешать, как на земле, так и в потустороннем мире.
Религия во всевозможных вариациях – это всё, что буржуазия находит возможным дать массам.
Род Авеля! твой щедрый дар
У Серафима нос щекочет;
Род Каина! проклятых кар
Твоих убавить Бог не хочет!
Авель-буржуазия внешне лицемерно исповедует религию, роскошно декорируя публичные отправления этого института, и заставляет всеми способами, имеющимися в её распоряжении, верить в её правдивость и необходимость Каина-пролетариат. Бог – это самое ужасное существо во всём мироздании, как говорил Прудон, украшенное всеми аксессуарами рантье, т..е., другими словами, персонифицированный буржуа, разрешает необузданную оргию наслаждений для имущих и налагает запрещение на неимущих.
Для капиталистических классов Бог – это символ гаргантюа-обжоры, для пролетариата он должен быть изнуряющим схимником, призывающим к отречению от самых обычных наслаждений в жизни, приказывающим повиноваться всем гнусностям капиталистических монархов. Бог и буржуа – это союзники, Бог и пролетариат – это враги, как в прошлом, так и в настоящем. Мы видели, в каких условиях жили трудящиеся массы в первой половине XIX века, да и в настоящий момент мансарды и подвалы остаются неизбежным и необходимым прибежищем неимущих в промышленных центрах Европы.
Поэт, всматривающийся в общественные отношения, не мог не видеть бытовых контрастов, существующих между классами.
Род Авеля! зимой очаг
Тебя согреет в должной мере;
Род Каина! ты вечно наг,
Ты, как шакал, дрожишь в пещере.
А, ведь, в этих пещерах живут те, кто является действительным создателем материальной культуры; те, чьи мощные руки всегда ткут пряжу жизни на станке современной промышленности. Но „проклятьем заклеймённый“ класс имеет право только трудиться. Капиталист же имеет право на исключительное присвоение всех, как материальных, так и духовных богатств.
Развитие промышленного капитала в начале XIX века обнаружило уже тогда все свои ядовитые симптомы, которые, главным образом, сказываются на пролетариате. Уже тогда были налицо все признаки нищеты, голода, физической и духовной дегенерации, отмеченные Марксом в „Капитале“. Рабочий разрушался сам, вырождались его дети, пополнявшие в определённом % кадры проституток и уголовного элемента. Современные описания быта рабочих, как‚ напр., Э..Золя „Углекопы“, Гауптмана „Ткачи“, рассказы Лондона, Горького и других говорят за то, что под железной пятой капитала рабочий класс обречён быть только соглядатаем чужой радости, чужого здоровья, чужого счастья.
Род Каина, весь – страсть и злость,
Чужой восторг лишь видеть может!
„Коммунистический манифест“ Маркса и Энгельса, выпущенный в первой половине XIX.в., ясно ставит прогноз будущих схваток двух классов. Слишком очевидно противоречие, слишком очевиден конечный пункт этих контрастов – взаимно жестокая, безжалостная борьба, не только в интересах одного класса неимущих, – но борьба во имя будущей культуры всего человечества, во имя внеклассового прогресса общества, действительно превращающего человека из средства в самоцель.
Бодлер, участник – на революционных баррикадах 1848.г., – воспринимающий действительность в классовом аспекте, в своём творчестве говорит о будущей битве классов.
Поэт, к какой бы школе он ни принадлежал – реализма, натурализма, символизма, должен быть связан корнями своего творчества с социальной средой, – только тогда его творчество приобретает ценность, только тогда мы имеем перед собой творчество, заслуживающее внимания. И поскольку, конечно, социальная среда неоднородна, поскольку она распадается на ряд социальных единиц, постольку и творчество поэта, направление его мысли различно; другими словами, творчество поэта определяется его социальными симпатиями и антипатиями.
Социальные симпатии Бодлера, как мы видим, на стороне определённого класса. В этой творческой интуиции существующие классовые противоречия замыкаются решительными битвами между угнетёнными и угнетателями:
Род Авеля! твой труп пожрут
Земли дымящиеся недра;
Род Каина! за гнёт и труд
Твой враг тебе заплатит щедро!
Пролетариат уничтожит имущие классы, и вместе с ними, навсегда, погибнет великий фетиш человеческой мысли – Бог.
Род Каина небес достиг
И наземь низвергает Бога!
Только в этом процессе человечество закрепит за собой действительную свободу, создающую новые формы, новые этапы общественного развития.
Каин и Авель – это в творческом воображении поэта – определённые социальные категории, реальные символы нашей действительности.
Художественное творчество с начала XIX века уже начинает останавливаться на многообразии социальных явлений, и мы имеем художественные образы, связанные с классовой психологией, со всеми её особенностями.
Элемент борьбы, движения – существеннейший признак этого творчества.
Бодлера можно рассматривать, как художника, который в своё эстетическое восприятие явлений включает социальный мотив и берёт его не в статическом состоянии, а непрестанной динамике жизни.
Промышленный капитал, резко дифференцируя общество монополизацией и развитием средств производства‚ дифференцирует также восприятия художников и вводит в систему эстетики новые элементы, а именно: 1) классовое восприятие общественных явлений, что даёт возможность говорить о классовой эстетике и 2) создаёт психологию социальной симпатии и антипатии в творчестве художника.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи