Зимний сезон окончился.
Театры перешли по летнее положение…
Закрылся и Омский гостеатр, привлекавший особенное внимание омичей. Ещё до открытия его дверей для зрителей он возбудил много толков и очень заинтриговал. Ждали чего-то необычного, из ряда вон интересного. Наконец, открылись двери гостеатра и началась его видимая работа. Она сразу же вызвала ряд „недоуменных“ вопросов. И чем дальше шла работа театра, тем этих вопросов становилось всё больше и больше. Линия „поведения“ его мало кому была понятна. Наконец, он и сам почувствовал, что надо что-то объяснить – себе ли, другим ли – Аллах eгo ведает… И вот в центро-печати была назначена дискуссия „о гостеатре“. Не много народу собрала она, но всё-таки на двух больших заседаниях гостеатру пришлось получать удары и справа, и слева… Он яростно оборонялся, мобилизовав очень опытных защитников.
Но когда окончилась дискуссия, то вопрос о деятельности и намерениях гостеатра не стал яснее, хотя он, так сказать, официально и признал себя „академическим“… Последние дни же лихорадочно-спешные, непродуманные постановки и совсем его запутали. Итак, академичность – вот последняя позиция гостеатра. C точки зрения этой академичности и приходится делать обзор его работы.
Начнём с репертуара. Поставлено 8 больших пьес. Из них „Василиса Мелентьева“, – конечно, пьеса не классическая, а одно из второстепенных созданий Островского; затем „Сполошный зык“ Юрьина – более яркая по названию, чем по содержанию и типам и „Романтики“ – академичная, может быть, только потому, что автор её – Ростан – французский академик. И вот приходится признать, что со стороны peпертуара в академичности театра есть весьма солидная брешь. Брешь очень увеличивается постановкой „Горе от ума“ – этой жемчужины русского драматического искусства, – постановкой наспех и всего на 2 спектакля: для Грибоедова оказались свободными лишь два дня… O, бессмертная комедия, ты, действительно, бессмертна ещё и до сего времени!
Перейдём теперь к самым постановкам.
Их крайние полюсы: реалистические постановки „Грозы“, „Сполошного зыка“ и др. и условная постановка „Дон Жуана“ Мольера.
Реалистические постановки с внешней стороны чистенькие‚ грамотные, но и только.
B смысле же выявления содержания пьес о них не приходится говорить с восторгом.
Bот „Гроза“… Поставить „Грозу“ – это значит, во-первых, дать актёра с яркий индивидуальностью и с сильной игрою, умеющего быть убедительным в яркой подчёркнутости характеров и страстей и стремительности действия у Островского, во-вторых, дать красочный язык Островского с его простодушной верой в каждое произносимое слово и со своеобразной московской мелодичностью рисунка речи и, в третьих, дать в декорациях и костюмах стиль старо-купеческой эпохи.
Что же дал гостеатр? Прежде всего, он не дал Катерины. Обе Катерины нашего театра (Ильина и Ленина) не смогли дать не только трагичности образа Катерины и выявить полуязыческую и полухристианскую мистику, но даже просто оживить щемящей и мучительной бабьей тоской затерянный „луч света в тёмном царстве“.
Остальные играли в „дежурных“ бытовых тонах, что, конечно, мало помогает выявить Островского. И лишь Баской – типичный и живой Дикой, Некрасов – бойкий и интересный Кудряш и, пожалуй, Сумарокова – задорная Варвара – дали кое-что от Островского.
Общего тона пьесы не было, как не было и красочного и певучего языка московской старины.
Декорации темны, заурядны и мало соответствующи старо-купеческой России.
Костюмы удачнее. В общем, можно определённо сказать, что „Гроза“ нашего гостеатра не только не передала духа Островского, но даже не выявила щемящую душевную драму Катерины.
„Василиса Мелентьева“ выплыла, видимо, ввиду какой-то заминки в деятельности театра и должна была заполнить пустое место в репертуаре… Но она роковым образом сама осталась пустым местом: это самая шаблонная постановка в духе постановок губернских антреприз старого времени. Больше о ней ничего сказать не приходится.
„Сполошный зык“ – оказалась пьесой скучной и растянутой. Попытки режиссёра оживить её мало помогли делу. Без центральной фигуры Стеньки Разина, фигуры мощной и темпераментной, эта пьеса совершенно не нужна. Исполнители же этой роли – Баской c его резонерской манерой игры и Аблов – ни с какой стороны к этой роли не подходящий, конечно, ни мощи, ни темперамента дать не могли. Значит, пьесы „Стенька Разин“ (другое её название) не было.
„Женитьба“ прошла прилично, толково, но и только.
Неумирающее творение Грибоедова не могло дождаться очереди и попало в репертуар неожиданно перед концом сезона, в „два счёта“ и, конечно, только для счёта в репертуаре „академического“ театра.
Пьеса репетировалась спешно и постановка оказалась очень бледной. От бледной немочи не спасли её даже прекрасный Фамусов (Аблов)‚ интересный Репетилов (Леонов), колоритная и скульптурная Хлестова (Соломинова), жизненная Наталия Дмитриевна (Ленина) и пикантная Лиза (Сумарокова). Не было только Чацкого и Софьи: Колосов не дал ни яркой любви Чацкого к Софье, ни пылкого негодования по адресу московского общества начала прошлого столетия; a Софья (Чумак) звонко, но однообразно, почти по-ученически читала стихи, ничем не оживив интересное и загадочное создание автора.
Так не повезло Грибоедову на нашей „академической“ сцене.
Иностранцем же повезло: наиболее яркой оказалась постановка „Стакана воды“ Скриб’а, оживившая скуку гостеатра. Остроумная и тонко-ядовитая сатира плодовитого автора прошла с прекрасным ансамблем у главных персонажей. Особенно удались роли двух воюющих между собою придворных интриганов – у Писаревой и Аблова: дуэты их разыграны были, как по нотам. Хотя королева (Стоянова) и оказалась близкой родственницей Василисы Мелентьевой из Московии, хотя Мальшет вышел несколько бледным и невидным покорителем королевского сердца и хотя толпа придворных вызывала сомнения в аристократичности своего происхождения, – всё-таки спектакль этот с полным правом можно считать самым интересным за весь сезон.
И вот, подводя итоги, приходится с грустью признать, что и в смысле исполнения пьес реалистического характера наш гостеатр мало удовлетворил требованиям академичности, т..к. две наиболее солидные пьесы – „Грозу“ и „Горе от ума“ поставил еле удовлетворительно.
Перейдём к так называемым условным постановкам. Конечно, наш театр создал не свою условную постановку, a скопировал работу режиссёра-новатора Мейерхольда.
Когда я смотрел эту копию с Мейерхольда, то невольно вспомнил крылатое слово Тургенева по адресу Гнедича, что „перепёр он Иллиаду на язык родных осин“.
Да, Мальшет, режиссируя „Дон Жуана“ Мольера, „перепёр его на язык омских осин“ по Мейерхольду.
Театр – не жизнь, даже не иллюзия жизни, а только представление, только условность. И потому не обстановка и декорации, a актёр с его словом, жестом, мимикой и пластикой есть единственный творец представления. Вот та отправная точка зрения Мейерхольда на театр, которая положена была в основу постановки „Дон Жуана“ у нас.
Подчёркивая эту условность, режиссура попыталась соединить актёра c публикой, поместила по бокам сцены прислужников-суфлёров, ввела, по типу старо-японских театров, слуг-арапчат, поднимающих на сцене веера, платки, переставляющих мебель, объявляющих о начале и конце актов и т..п.
Следуя указаниям Мейерхольда дать для Мольера ту обстановку, в которой жил зритель его эпохи, режиссура дала пышность и красочность времён Людовика.XIV в декорациях и костюмах. С целью заставить зрителя впитать все чары роскоши дворца Короля-Солнца и надышаться его воздухом, „Дон Жуан“ ставился совершенно без занавеса. Для создания светлого, ясного настроения пред началом каждого акта небольшой оркестр играл на сцене произведения Моцарта.
Всё это было дано… Но всё это вышло как-то тяжеловесно, местами грубовато и аляповато. Не было тонкости, не было должной остроты и изящества.
Дон Жуан (Мальшет) был изящен по внешности, но, пожалуй, излишне женственен по манерам и не обольстителен.
К сожалению, однообразная и крикливая читка, отсутствие нюансов в речевой мелодии роли совершенно обескровили его образ Дон Жуана.
Зато Сганарель (Леонов) дал сочные интонации, был жив, прост и комичен без шаржа. Исполнение Леонова поставило Сганареля на первое место, удалив в тень Дон Жуана. Получилось неудобное для академичности театра извращение перспектив, т..к. из пьесы „Дон Жуан“ вышла пьеса „Сганарель“…
Но не будем ставить этого в большую вину гостеатру.
Постановка „Дон Жуана“, во всяком случае, исключительно интересная, доставившая большую радость друзьям и любителям театра.
Жаль только, что гостеатр не постарался объяснить зрителям все особенности условной постановки. Ведь, не только простой люд, но даже и наши интеллигенты в массе своей совершенно незнакомы с теорией условных постановок Мейерхольда. Следовало давать перед каждым спектаклем популярную лекцию о Мольере и об условной постановке его „Дон Жуана“.
К сожалению, и местная пресса не считала театр достойным большого внимания, a потому не поместила никакой заметки об интересной и новой для Омска постановке.
Из мелких пьес особенно удачными были постановки „Зелёного попугая“ Шницлера – живая, волнующая вещь, и как-то неожиданно удавшаяся миниатюра Куприна „Клоун“, и интересный „Белый ужин“ Ростана (декор. худож. Филевича).
Дал ли гостеатр новые драматические силы? Нет, – как это ни печально признать.
Репертуар несли на своих плечах старые наши знакомцы.
Жаль, конечно, что нести-то было нечего. Такой, напр., крупной силе как С..Б..Писарева, за весь сезон пришлось сыграть только одну роль (герцогини в „Стакане воды“); роль сумасшедшей барыни в „Грозе“, а эпизодическую роль в „Клоуне“ можно и не считать.
Другие артисты играли немногим более.
От недостатка интересной и живой работы гасли на наших глазах ценные и яркие артистические дарования… Это, может быть, caмое печальное для театра.
Вот каковы результаты работы гостеатра в области драмы.
Сам гостеатр устами своего докладчика на дискуссии оценил свою работу безобидной „тройкой“.
Положа руку на сердце, можно прибавить к этой тройке плюс.
Если в области драмы гостеатр хотел и по мере сил показал нечто новое для Омска, то в области оперы он шёл по пути оперного шаблона… и Вампука царила в нашей опере вовсю.
Впрочем, оперные постановки и в крупных центрах с трудом поддаются новым веяниям.
Большой заслугой гостеатра надо признать постановку первым спектаклем „Князя Игоря“. Богатырский размах, былинная мощь, музыка Бородина и прекрасная оркестровка этой оперы ставят её на одно из первых мест в рядах русского оперного творчества.
Прошла она у нас много раз и очень удачно. Прежде всего приходится оценить энергию главного дирижёра оперы Бpayepa, сумевшего из наших разрозненных оркестровых сил создать нечто твёрдое, спаянное и послушное замыслам дирижёра. Брауер – солидный дирижёр: музыкальный, серьёзный, знающий партитуры, с энергичным и чётким взмахом дирижёрской палочки.
Из отдельных исполнителей приходится особо отметить Волжина, с благородной простотой певшего князя, Оржельского – темпераментного княжича, Пиотрович – изящную и звонкоголосую Кончаковну и несколько шаржирующего Кочергина – князя Владимира.
Партия княгини исполнялась Марковой, Коченовской и один раз Азарской – всеми довольно прилично.
С отъездом тенора Оржельского опера много потеряла, т..к. на партию княжича подходящего исполнителя не нашлось.
В сцене половецкого стана прекрасно выступал балет с прима-балеринами Вронской и Каруссо, давший ряд ярких и страстных восточных танцев.
„Паяцы“ и „Сельская честь“ принесли мало отрады. Из исполнителей на первом месте Боначич, умело пользующийся остатками своего голоса и создающий образы более яркие со стороны драматической, чем с вокальной. Остальные исполнители: Волжин, Мейнгард, Комиссаржевский приличны. Молодой певец Пантофель – ещё только оперный младенец, видимыми нитями привязанный к палочке дирижёра.
„Борис Годунов“, это изумительное по правде и красоте создание Мусоргского, прошёл с большими купюрами, особенно в хоровой части.
Исполнители сольных партий – Кочергин, Боначич, Пиотрович, Крамской и др. были совсем хороши, но хоры шатались.
Дирижёр Виткин вёл оркестр излишне нервно, местами суетливо и вообще как-то разбросанно, но к концу сезона стал выравниваться.
Живо прошёл „Севильский цирульник“ с интересным и бойким Фигаро–Чигариным и хорошими Бартоло (Кочергин) и Доном Базилио (Крамской), и Розиной (Мейнгард).
„Евгений Онегин“ – совсем чистенький спектакль. Очень удачно выступала в партии Татьяны, особенно в лирической части её, Айзина – небольшой, но очень приятный голос. Боначич–Ленский был интересен, но несколько слащав. Комиссаржевский пел эту же партию чем-то вроде тенора. Один раз экспромптом спел Ленского и довольно удачно Каренин.
Закончился оперный сезон спешной постановкой „Кармен“. Опера была слабо срепетирована и прошла неважно. Даже прекрасная певица Пиотрович не дала ничего яркого.
Декоративная и костюмерная часть работы гостеатра очень заметна: таких разнообразных, ярких и свежих костюмов и декораций омские театры ещё не видали. Декораторы – худож. Белоуско, Филевич, Фрейберг и др. дали всё, что можно при нынешнем недостатке материалов. Конечно, не все их работы одинакового художественного достоинства.
Очень красочы вообще декорации „Князя Игоря“ (кажется, большею частью работы Белоуско), но декорации первого акта испорчены кургузыми крышами теремов, весьма сомнительной перспективой и грязно-тёмными тонами заднего занавеса, а фанерочно-вагонный терем княгини сделан не в стиле старо-бревенчатой Руси. Остальные декорации „Игоря“ очень и очень недурны и положительно хорош половецкий стан (работы художника Филевича).
Декорации „Бориса Годунова“ в общем слишком ярки, а потому не передают характера старой Москвы и как-то лезут на зрителей. Декорации же внутренних покоев в царских палатах стильны и выдержаны по тонам.
„Гроза“ не может похвалиться декорациями: они заурядны и темны. Стильны декорации „Дон Жуана“, хотя несколько аляповаты: из меняющихся их задних занавесов обращает внимание берег моря, a все остальные и особенно садовый – посредственны. Темноваты, но стильны декорации „Стакана воды“, особенно же удачны гобелены, украшающие стены (работа художника Филевича). Хорошо задуманы декорации „Сельской чести“. Остальные графически грамотны и красочны, но не привлекают особенного внимания зрителей.
Общий недостаток, мешающий декоративности, – очень слабое освещение сцены.
Гостеатру надо серьёзно подумать об улучшении освещения на сцене.
Костюмы главных персонажей – более или менее стильны, богаты и даже роскошны. Но вторые персонажи и толпа одеваются часто неважно и сборно. Особенно слабы их костюмы в „Игоре“ и „Борисе“. Руководителям театра следовало бы поближе познакомиться с рисунками таких знатоков нашей старины, как художники Рерих, В..Васнецов, Стеллецкий.
Костюмы к иностранным пьесам свежи, богаты, но несколько трафаретны.
Заканчивая заметку, приходится отметить, что главной особенностью гостеатра является отсутствие живой и творческой работы. И, конечно, позиция „академичности“ в таком случае – самая удобная для него. Ведь за академичностью, как за нерушимой стеной, наиболее часто скрывается застой, иногда именующий себя весьма звучно традицией.
Но в наше яркое, животрепещущее время это, может быть, самая опасная плоскость работы.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи