Альманах рукописей: от публицистики до версэ  •  Сетевое издание Эссе-клуба ОМ

Евгения Рогова

МУСЕЙОН • ДОКТРИНА БАБОЧКИ

Образ бабочки и элегический код в литературном произведении Понятие кода (например, «как система предпочтительного выбора тех или иных семантических и синтаксических средств, как система преференций»*1) широко используется в современной научной практике. Наряду с существованием общелитературного, лингвистического, жанрового и других кодов, предположим возможность анализа постмодернистского произведения с точки зрения наличия в нём кода, связанного с тем или иным типом эстетического завершения. Обратимся к элегическому коду. Проанализируем произведения, принадлежащие разным авторам, с целью выявления возможных общих элегических тенденций. Из комплекса элегических мотивов, порождённых элегическим типом художественной целостности*2, остановимся на мотиве недолговечности человеческой жизни, часто связанного с образом насекомых (мотылька, бабочки), короткая жизнь которых уподобляется недолгой жизни человека. Мифопоэтическое значение образов мотылька, бабочки позволяет актуализировать в элегическом произведении смыслы, вызванные представлением об элегическом «я» как малом, смертном субъекте. Соединение символики, связанной с мифопоэтическим значением образов бабочки, мотылька, с элегическим и ироническим контекстами происходит в предромантической поэзии. Проанализируем, например, стихотворение У..Блейка «The Fly»*3, переведённое С..Маршаком*4 и Н..В..Мошкиной:   W. Blake. «The Fly» С. Маршак. «Муха»   Little Fly Thy summer’s play My thoughtless hand Has brush’d away. Am not I A fly like thee? Or art not thou A man like me? For I dance And drink and sing, Till some blind hand Shall brash my wing; If thought is life And strength and breath, And the want Of thoughts is death; Then am I A happy fly, If I live, Or if I die. Бедняжка-муха, Твой летний рай Смахнул рукою Я невзначай. Я – тоже муха: Мой краток век А чем ты, муха, Не человек? Ведь я играю, Пою, пока Меня слепая Сметёт рука. Коль в мысли сила, И жизнь, и свет, И там могила, Где мысли нет, – Так пусть умру я Или живу, – Счастливой мухой Себя зову. Н..В..Мошкина переводит строку У..Блейка «Little Fly» как «Маленький Мотылёк», предваряя подстрочный перевод замечанием следующего характера: «в 18 веке a fly означало любое маленькое насекомое»*5. В переводе стихотворения Н..В..Мошкиной можно выделить, на наш взгляд, элегические смыслы, элегические мотивы: Маленький Мотылёк, Твою летнюю игру Моя бездумная рука Смела прочь. Не есть ли я Мотылёк, как ты? Или не есть ты Человек, как я? Ведь я танцую, И пью и пою, Пока какая-нибудь слепая рука Не сметёт моё крыло; Если мысль – это жизнь, и сила, и дыхание, А отсутствие (необходимость, желание) Мысли – смерть, Тогда я есть Счастливый мотылёк, Если я живу Или если я умираю. В подстрочном переводе Н..В..Мошкиной присутствуют элегическая характеристика недолгого существования мотылька («летняя игра») и мотив мизерности, малости («маленький мотылёк»), мотив подвижности, неприкреплённости к конкретному пространству, связанный с образами танца, крыла. В подстрочнике есть и мотивы предопределённости («слепая рука сметёт») и несвободы («я счастливый мотылёк, если я живу или если я умираю»), отсылающие уже к романтической иронии, двойственности человеческой природы (человек – одновременно «мысль, сила и дыхание» и «смерть»). В последней строфе возникает мотив круга, замкнутости: выбирает лирический субъект мысль, жизнь или смерь, – он всего лишь «счастливый мотылёк». В версии С..Маршака a fly переводится как муха, что способствует, на наш взгляд, созданию иронического смысла произведения. В отличие от нейтрального образа маленького насекомого и элегического образа мотылька, образ мухи представляет собою поэтически сниженный образ (ассоциируется с бытом, миром изобилия). Последние строки «Счастливой мухой // Себя зову» указывают на наличие иронии, вызванной стремлением лирического героя проявлять активность (герой определяет свою сущность, даёт себе имя) в завершении себя и мира, в то время как сам он находится в руках судьбы. В стихотворении У..Блейка «The Fly» композиция, построенная на параллелизме, сочетается с кольцевой. Элегические мотивы преодолеваются ироническими, сравнение жизни лирического героя с короткой жизнью насекомого сменяется мотивами нечёткости границ между миром человека и миром насекомого, между мыслью и её отсутствием, жизнью и смертью, свободой и предопределённостью, возможностью и невозможностью счастья. Известное стихотворение А..Фета «Бабочка»*6 построено как ответ-реплика, частично воспроизводящий вопросы «собеседника», предполагаемого участника диалога, названного в тексте стихотворения «ты». Центральной словесной темой данного произведения является тема недолговечности бабочки. «Воздушное очертанье», «живое миганье», бесцельность, лёгкость, дыхание, сверкание – образы, характеризующие бабочку и способствующие созданию символического значения произведения, посвящённого красоте, искусству, квинтэссенции жизни и ритма, их самоценности. Стихотворение написано вольным размером, в тексте чередуются строки 2 и 5-стопного ямба, длинные стихи перемежаются короткими. Часть длинных строк может быть рассмотрена как отголоски вопросительных реплик несуществующего, но предполагаемого собеседника, которому «отвечает» бабочка. В стихотворении отражены две точки зрения на существование бабочки: точка зрения «ты», связанная с образами со значением «недостаточности» качества («одним воздушным очертаньем», «лишь два крыла»), и «точка зрения» бабочки, не спорящей, но соглашающейся с «ты» («Ты прав…»). Чередование длинных и коротких стихов создаёт ритм, напоминающий ритм дыхания, ассоциирующийся с одной из характеристик образа бабочки, с лёгкостью, движением её крыльев. На уровне строфики чередование стихов разного размера создаёт рисунок, напоминающий бабочку с развёрнутыми крыльями. Пространственная характеристика образа бабочки развивает мотив недолговечности существования всего, что она символизирует: «Здесь на цветок я лёгкий опустилась». Пространство здесь по-элегически мало (цветок), сконцентрировано («здесь»), «уединённо». Цветок «по самой своей природе это символ мимолётности, весны и красоты» и, одновременно, «образ “Центра” и архетипический образ души»*7, «Бога»*8. Возникает ассоциация со строками У..Блейка: «В одном мгновенье видеть вечность и небо в чашечке цветка». Образы бабочки и цветка в данном стихотворении являются контекстуальными синонимами. По логике романтической иронии, в данном случае «лишь два крыла», ничто, символизируют жизнь. Временна́я характеристика образа бабочки («вот-вот сейчас») связана с элегическими временны́ми параметрами, краткостью, раздробленностью времени на мгновения. На уровне ритмической композиции выделяются последние два стиха «Бабочки»: Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья И улечу. В единственном стихе, написанным пятистопным ямбом, отсутствуют отступления ритма от метра, и имеется пропуск метрического ударения на первой стопе в коротком стихе. Выделяются строки, содержащие такие элегические временны́е характеристики образа бабочки, как краткость, мгновенность её существования, способствующие формированию мотивов движения, неприкреплённости к постоянному пространству, «странничества». Наличием единственного в стихотворении сверхсхемного ударения (на первой стопе) маркируется строка, содержащая элегические характеристики малого, точечного пространства: «Здесь на цветок я лёгкий опустилась». В стихотворении И..А..Бунина «Настанет день – исчезну я»*9 образ бабочки связан с мотивом недолговечности человеческой жизни и, одновременно, с мотивом природы, лишённой рефлексии. Основным событием, определяющим особенности мироощущения лирического героя стихотворения И..А..Бунина, является день грядущей смерти. Всё стихотворение является «мечтой» о мире, в котором уже не будет «я» героя. Основной оппозицией произведения выступает противопоставление «исчезну я, а в этой комнате пустой всё то же будет», определяющее особенности синтаксической композиции, в сочинительных конструкциях закрепляющей мысль о неизменности (всё то же будет) и продолжении существования мира после смерти героя. В стихотворении глаголу совершенного вида «исчезну», связанному с местоимением «я», противопоставлены глаголы несовершенного вида будущего сложного времени «будет залетать, порхать, манить, шуршать, трепетать, смотреть». В мире без лирического героя продолжится движение, направленное на преодоление ограниченности земного существования. Это попытки преодоления лишены осознанности, направленности, перспективности и соотносятся с движением в мире природном, с образом бабочки, символизирующей красоту, яркость, лёгкость, мгновенность жизни: И так же будет залетать Цветная бабочка в шелку – Порхать, шуршать и трепетать По голубому потолку. Каждая строфа содержит параметры замкнутого пространства – комната (в первой строфе), «голубой потолок» (вторая строфа), «неба дно» (третья строфа), – актуализирующие мотив несвободы, ограниченности. Образы «голубой потолок» и «неба дно» являются контекстуальными синонимами. В соотношении внутреннего (человеческого) пространства и внешнего (природного) присутствует направленность в мир внутренний: «будет залетать бабочка», «будет неба дно смотреть в открытое окно». В данном тексте происходит постепенное размыкание границ между предметным миром и природой, открытое окно символизирует распахнутость, готовность к приятию присущих человеку иллюзий, связанных с представлением о свободе: И так же будет неба дно Смотреть в открытое окно, И море ровной синевой Манить в простор пустынный свой. Образ пустынного простора связан с мотивом отсутствия души и сознания в мире. Присутствие или отсутствие в нём человека ничего не меняет. На уровне ритмической композиции в стихотворении маркируется строка, в которой метрическая и ритмическая композиции совпадают: «Настанет день – исчезну я». Ритмически выделяется стих, содержащий центральную тему знания о смерти лирического «я». Последняя строка стихотворения имеет то же совпадение ритмической и метрической композиций: «Манить в простор пустынный свой». Это стих содержит тему иллюзорности человеческих надежд в отношении окружающего бытия, лишённого души («пустынный простор» был таким же и при жизни лирического «я»). Первая и последняя строки, таким образом, создают ритмическое кольцо, как создаётся тематическое кольцо, связанное с развитием с повторением мотива ограниченности человеческого знания и пустоты окружающего мира. Перед нами, как и в стихотворении У..Блейка «Мотылёк», соединение элегических и иронических мотивов. Ирония в стихотворении И..А..Бунина «Настанет день – исчезну я» преобладает, человек ограничен в своём стремлении обрести свободу, а мир предстаёт как экзистенциальная пустота*10. Образ бабочки связан со скрытым параллелизмом: тщетные усилия человека преодолеть заданные рамки земного существования уподобляются усилиям бабочки вырваться за пределы потолка, комнаты. Образ бабочки соотносится с мотивами недолговечности и предопределённости и в японской лирике. В поэзии М..Басё есть стихотворение, в котором присутствует образ бабочки, связанный с мотивом бренности человеческого существования: И осенью хочется жить Этой бабочке: пьёт торопливо С хризантемы росу.*11 (Перевод В. Н. Марковой.) В..Н..Маркова, исследователь японской литературы, говорит о настроении саби, характерном для поэзии М..Басё и, на наш взгляд, присущем стихотворению о бабочке. Понятие саби является одним из важнейших в символике японского искусства: «“Саби” происходит от того же корня, что и имя прилагательное “сабиси” – “одинокий”, “печальный” <…> в саби был оттенок ужаса перед миром»*12. Саби у М..Басё «становится художественным методом познания скрытой сущности мира, понимаемой как “бездеятельная, неизменная вселенная”»*13. Изысканное и простое, скрытая красота уходящего мгновения выражается в образе бабочке на цветке. Через малое и частное, образы недолговечных бабочки, цветка и росы постигается смысл бытия: «здесь преодолено частичное и частное понимание вещей: мир увиден через единичное, одинокое, печальное в его отрешённой и сокровенной красоте»*14. В стихотворении М..Басё темы красоты, смертности, мгновения, вечности объединяются в символике бабочки. Текст, безусловно, представляет собою отражение поэтического канона, традиции, но содержит и личное начало, необходимое в традиции дзэн-буддизма для просветления-освобождения*15. Можно сравнить светлую печаль саби, связанную с образом бабочки стихотворения М..Басё, с элегической печалью. В творчестве В..Набокова бабочка является «среди многих “именных знаков” одним из самых узнаваемых и постоянных»*16. Стихотворение «Бабочка» В..Набокова написано гекзаметром. Это подражание античному размеру неизбежно влечёт за собою образный ряд, связанный с темами вечности, искусства, красоты. Можно говорить о метрических ассоциациях, ведущих к античной элегии и элегическому дистиху. Эпический, длинный размер стихотворения придаёт образу набоковской бабочки определённую монументальность. Стремление автора подчеркнуть связь с поэтической традицией проявляется также в наличие аллюзии на стихотворение А..Фета «Здравствуй! Тысячу раз мой привет тебе, ночь!» (у В..Набокова: «Здравствуй, о, здравствуй, грёза берёзовой северной рощи!»*17). Традиционно бабочка соотносится с образом цветка, в стихотворении В..Набокова бабочка находится на стволе («Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья»). Мифопоэтическое значение подобной пространственной характеристики – в прямой аналогии с мировым древом. Бабочка расположена «на стволе» мирового древа, на оси мира, в центре вселенной. Мгновение и вечность, таким образом, как и в стихотворении М..Басё, рассмотренном выше, соединяются в образе бабочки. Бабочка у В..Набокова – это символ центра мира, Бога («О, как ликуют они, как мерцают божественно!») и искусства. Бабочка-ночь («голубоокая ночь в раме двух палевых зорь») в стихотворении В..Набокова может быть связана не только со стихотворением А..Фета «Здравствуй! Тысячу раз мой привет тебе, ночь!», но и с романтическим образом ночи-эроса, символа творчества и гармонии Новалиса из «Гимнов к ночи». Как и в стихотворении И..А..Бунина «Настанет день – исчезну я» («цветная бабочка … по голубому потолку») бабочка у В..Набокова ограничена, заключена в рамки («ночь в раме двух палевых зорь») природой, своей смертностью. Бабочка в контексте стихотворения В..Набокова соотносится с элегическим мотивом воспоминания, юностью лирического субъекта, его мечтами: «Здравствуй, грёза берёзовой северной рощи! // Трепет и смех, и любовь юности вечной моей». Контекстуальный синонимический образный ряд формирует элегический смыслы: бабочка – грёза – берёзовая северная роща – юность – Серафим. Абсолютной ценностью для лирического «я» является прошлое, воплощённое в образе бабочки, пробуждающей воспоминания о грёзах юности. На первый взгляд, образ Серафима в последних стихах доказывает наличие в произведении элегического мотива воспоминания, воскрешения посредством искусства. С образом Серафима связан мотив избранности и, одновременно, предопределённости, несвободы: «Один из серафимов очищает уста пророка, коснувшись их горящим углём, который он берёт клещами с жертвенника, и этим приготовляет его к служению»*18. У В..Набокова Серафим – это имя собственное, выделяется мотив личной судьбы и несвободы; здесь присутствует романтическая (ироническая) трактовка темы творчества: поэт – пророк и марионетка в руках судьбы. Открытость финала стихотворения В..Набокова также может быть соотнесена с романтической иронией, так как встреча с Серафимом, искусством, юностью, бабочкой связаны с планом будущего времени, реальность и мечта разобщены: Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, Крылья узнаю твои, этот священный узор. В стихотворениях «Бабочка» и «Муха» И..Бродского преобладает ироническая картина мира. В «Бабочке» в основе произведения – композиционный параллелизм. У И. Бродского, так же как и в стихотворениях У..Блейка «The Fly», А..Фета «Бабочка», В..Набокова «Бабочка», бабочка является символом мгновенности существования и вечности, красоты, творчества и ограниченности, несвободы. Как и у В..Набокова, центральной является параллель «красота формы в природе и искусство»: Когда летишь на луг… Приобретает форму Сам воздух вдруг Так делает перо, Скользя по глади Расчерченной тетради, Не зная про Судьбу своей строки, Где мудрость, ересь Смешались…*19 Элегические характеристики краткого времени бабочки («сказать, что ты мертва? // Но ты жила лишь сутки») и человека в стихотворении И..Бродского включены в рамки иронической целостности. Образ бабочки приобретает в контексте стихотворения привычное ироническое звучание: Ты лучше, чем Ничто. Верней: ты ближе И зримее. Внутри же на все на сто ты родственна ему. В твоём полёте Оно достигло плоти; И потому Ты в сутолке дневной Достойна взгляда Как лёгкая преграда Меж ним и мной.*20 В последней строфе «Бабочки» И. Бродского возникает образ Ничто, экзистенциальной пустоты, частью которой является сам человек, чья жизнь, как искусство и форма, – лишь повторяющиеся попытки наделить мир смыслом. Образ бабочки воплощает собою (в духе романтической иронии) отсутствие чётких границ между формой и бесформенностью, смыслом и абсурдом, жизнью и смертью. В постмодернистком романе Саши Соколова «Школа для дураков» образ бабочки выполняет функцию поэтического слова-сигнала, связанного с комплексом элегических и иронических ассоциаций: «Я замечаю, что бабочка, которая сидит в трёх шагах от меня, на излуке высокого снежного свея, расправляет крылья, собираясь взлететь. Я распахиваю калитку и бегу, но бабочка замечает меня раньше, чем успеваю накрыть её шапкой своей: скрывается меж кустарников и крестов. По колено в снегу бегу я за ней, скорбно, стараясь не глядеть на фотографии тех, кого нет; их лица освещены заходящим солнцем, лица их улыбаются. Сумерки опускаются из глубины неба. Бабочка, мелькавшая иногда тут и там, совсем пропадает. И ты остаёшься один среди кладбища»*21. Образы бабочки на кладбище, фотографий умерших, воспоминания одинокого ребёнка теряют в контексте романа однозначное элегическое значение, так как бабочка – это одновременно и снежинка, а рассказчик лишён целостности мировосприятия (в произведении присутствует мотив болезни, шизофрении). Перед нами образчик постмодернисткого дискурса, предполагающего затруднённое восприятие произведения и в то же время обладающего поэтической образностью, направленной на быстрое и сильное воздействие на читателя. Элегический ряд мотивов связан с воспоминанием о прошлом, детстве, с элегической печалью. Отсутствие границ между настоящим и прошлым, воображаемым миром и реальностью формирует особую игровую языковую ситуацию, возрождает иронические смыслы. Элегический и иронический коды, порождённые образом бабочки, сосуществуют в романе Саши Соколова «Школа для дураков»; создаётся картина мира, в которой принципиальным является одновременное наличие элементов разных типов художественного оцельнения. Образ-сигнал «бабочка» способствует актуализации мифопоэтических значений, формирующих воспроизводимую связь элементов элегической и иронической поэтики произведения. В проанализированных нами текстах возникают повторяющиеся темы, связанные с бабочкой: мгновение, вечность, искусство, красота, предопределённость, несвобода. В данных произведениях обнаруживается наличие общих черт на композиционном, сюжетном, мифопоэтическом уровнях. Наличие устойчивых и воспроизводимых элементов элегического и иронического позволяет в постмодернистском высказывании, лишённом целостности, опираться в эстетической игре на первооснòвные, кодовые модусные смыслы, порождаемые словами-«импульсами» – образами-сигналами. • Евгения Николаевна Рогова кандидат филологических наук, доцент   **1 Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. — М., 1998. — С. 161. **2 Тюпа В.И. Эстетическая деятельность // Теория литературы: В 2 т. — Т. 1. — М., 2004. — С. 70. **3 Blake W. The Fly // Западная поэзия конца XVIII–XIX веков. — М., 1999. — С.24. **4 Перевод С. Маршака цит. по изданию: Вильям Блейк в переводах С. Маршака. — М., 1965. — С. 88-89. **5 Западная поэзия конца XVIII–XIX веков. — М., 1999. — С. 24. Перевод Н. В. Мошкиной приводится по этому изданию. **6 Далее текст стихотворения «Бабочка» приводится по изданию: Фет А.А. Стихотворения, поэмы; современники о Фете. — М., 1988. — С. 258. **7 Керлот Х.Э. Словарь символов. — М., 1994. — С. 560. **8 Там же. — С. 561. **9 Бунин И.А. Настанет день – исчезну я // Бунин И.А. Собр. соч.: В 6 т. — Т. 1. Стихотворения 1888-1952. Переводы. — М., 1987. — С. 336-337. *10 См.: Тюпа В.И. Указ. соч. — С. 77. *11 Басё Мацуо. И осенью хочется жить // Басё Мацуо. Великое в малом. — СПб., 2000. — С. 50. *12 Маркова В.Н. Стихотворение Басё «Старый пруд» // Басё Мацуо. Указ. соч. — С. 500. *13 Там же. — С. 501. *14 Бройтман С.Н. Историческая поэтика // Теория литературы: В 2 т. — Т. 2. — М., 2004. — С. 199. *15 Там же. — С. 199. *16 Бетея Д.М. Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского // Русская литература. 1991. — № 3. — С. 168. *17 Набоков В. Бабочка // Набоков В. Стихотворения. — М., 1991, — С. 45. *18 Мифы народов мира: В 2 т. — Т. 2. — М., 1992. — С. 427. *19 Бродский И. Бабочка // Избранные стихотворения 1957-1992. — М., 1994. — С. 239. *20 Там же. — С. 240. *21 Соколов С. Школа для дураков. — СПб., 2001. — С. 142-143.     Статья Е..Н..Роговой «Образ бабочки и элегический код в литературном произведении» впервые опубликована в научном журнале «Новый филологический вестник» № 2(5) на 2007 год (стр. 229-238).     → Другие произведения из коллекции : МУСЕЙОН • Доктрина бабочки

МУСЕЙОН ■ Опубликовано: 9 января 2017 года Текст предоставлен автором. Дата поступления текста в редакцию альманаха Эссе-клуба ОМ: 08.01.2017