Альманах рукописей: от публицистики до версэ  •  Сетевое издание Эссе-клуба ОМ

Ольга Григорьева

МНЕМОСИНА • ΜΝΗΜΟΣΥΝΗ •

Павел Николаевич ВАСИЛЬЕВ Поэт 23.XII.1909 {05.01.1910} — 16.VII.1937 • Биографическая справка • Все посвящения в собрании   ПОСВЯЩЕНИЕ К 90-летию со дня рождения поэта Павла Васильева в Омске была установлена мемориальная доска на здании, в котором в 1927-1930 годах располагалась редакция газеты “Рабочий путь”.   Памятный знак Мемориальная доска в память о Павле Васильеве была торжественно открыта в Омске в конце 1999 года – к 90-летию со дня рождения поэта. Памятный знак поместили на фасаде здания (ул. Ленина, 21), в котором размещалась редакция газеты «Рабочий путь», (позже «Омская правда»), о чём указано в надписи: «В этом доме в 1927-30 годах в редакции газеты “Рабочий путь” бывал выдающий русский поэт Павел Николаевич Васильев». Дом № 7 по улице 5-й Армии, где в те годы жила семья Васильевых, уже давно не существует.   Улица Ленина, дом 21. Фотография: неизвестный автор.   Так выглядело это место в начале ХХ века. Чернавинский (в обиходе – Любинский) проспект. Фотоизображение: открытка из набора «Омск на старых фотографиях» (составитель: И. Г. Девятьярова). При увеличении: Омск, улица Ленина. Здание редакции газеты «Рабочий Путь» [между 1924 и 1930 гг.]. Фотоизображение: почтовая карточка. Дом Васильевых давно разрушен – снесён. Редакция газеты «Омская правда» (ранее «Рабочий путь») давно располагается в другом месте. А в 2011 году, после ремонта фасада здания – памятника регионального значения (как заботливо указано на мраморной информационной табличке) по улице Ленина, дом 21, – исчезла и мемориальная доска в память о выдающемся русском поэте Павле Васильеве. Мемориальная доска, посвящённая Павлу Васильеву, которая была открыта в Омске к 90-летию со дня рождения поэта. Фотография: из личного архива О. Н. Григорьевой, автора очерка «“Самый даровитый поэт…” (Павел Васильев в оценке зарубежных исследователей)», опубликованного к 100-летию Павла Васильева в майском номере журнала «Омская муза» за 2010 год. • Ольга Григорьева «Самый даровитый поэт…» Павел Васильев в оценке зарубежных исследователей Всегда интересно узнать, как оценивали творчество того или иного поэта современники, что писали ведущие критики и литературоведы прошедших лет, насколько поэт был известен читателю… Но могла ли быть объективной оценка творчества Павла Васильева вплоть до 60-х годов ХХ века? В полной мере – нет. Не могла она быть объективной при жизни Павла, так как тогда не вышел в свет ни один сборник его стихов. Потом последовали два десятилетия после его расстрела, когда имя поэта в СССР было просто вычеркнуто из истории русской литературы.     То есть зарубежные исследователи судили о творческом потенциале Васильева только по тем произведениям, которые появились в советской печати до 1937 года, а появлялось порой далеко не самое лучшее. Тем не менее даже эта «верхушка айсберга» – небольшая часть огромной глыбы сверкающего и неповторимого таланта Васильева – позволяла говорить о нём как о «самом даровитом поэте сегодняшней сов. России». Так писал литератор Александр Курилович в статье «О поэте Павле Васильеве», которая была опубликована в газете «Рассвет» (Чикаго) 19 и 20 августа 1935 года, то есть ещё при жизни Павла!   Статья в русскоязычной газете «Рассвет» от 19 августа 1935 года (Чикаго, США).   Эту статью я обнаружила в Государственном архиве Российской Федерации (Москва), в личном архиве Павла Николаевича Милюкова (1859–1943) – российского политического деятеля, историка, публициста, теоретика и лидера партии кадетов. В 2009 году статья А. Куриловича (с моими комментариями) была перепечатана в сборнике материалов международной научно-практической конференции, посвящённой 100-летию поэта, – «Наследие Павла Васильева в его ретро- и перспективном окружении» (Павлодар, 2009). «Первые стихи Павла Васильева, – пишет автор, – появились в сибирском журнале “Сибирские огни” в 1927-1928 гг. и были приняты, что называется, с распростёртыми руками, ибо в Сибири всё ещё существует какая-то элементарная свобода выражать свои мысли более или менее независимо…» А. Курилович высоко оценивает его поэтический дар, его гуманное отношение к человеку прошлой России, «неподкупную простоту языка и неподражаемый, данный только истинным талантам приём творчества». Издания в Нью-Йорке В 1952 году в Нью-Йорке, в издательстве имени Чехова, была издана антология Владимира Маркова «Приглушённые голоса. Поэзия за железным занавесом». (Я нашла её в отделе литературы русского зарубежья Российской Государственной библиотеки, Москва.) В «хорошей компании» вышли тогда в свет стихи Павла Васильева: Ахматова, Волошин, Мандельштам, Клюев, Есенин, Хлебников, Маяковский, Пастернак, Заболоцкий… «Лучше полно показать перворазрядных поэтов, чем недостаточно всех второстепенных», – пишет составитель, объясняя отсутствие в антологии таких имен, как Клычков, Асеев или Антокольский. В книге «Приглушённые голоса»* опубликовано пять стихотворений П. Васильева: «Ярмарка в Куяндах», «Сестра», «Город Серафима Дагаева», «Рассказ о деде», «Стихи в честь Натальи». Не обошлось, к сожалению, без ошибок и опечаток. Особо «пострадало» стихотворение «Ярмарка в Куяндах», начиная с заголовка: «Ярмарка в Куиндах»… После фамилии каждого поэта, перед его стихами, в антологии публикуются краткие биографии. О Павле Васильеве сведения у составителя, видимо, настолько скупы, что в скобках делается пометка: «Немногие биографические сведения даны в предисловии». В предисловии Владимир Марков пишет: «Павел Васильев быстро стал самым «подающим надежды» из так называемой крестьянской группы. Он многословен, но в нём было что-то, чего не было у Клюева и Есенина, – отсутствие вычурности и претенциозности. Его даже можно назвать более настоящим крестьянским поэтом. У него был подлинный лирический напор… …После 1936 года его стихи исчезают со страниц советских журналов, так как в этом году он был арестован и пропал». В словах Маркова есть суждения и верные, и весьма спорные, и неточности (Васильев был арестован в феврале 1937 года), но в целом они отражают ситуацию, в которой оказались все западные литературоведы: нехватка информации о поэте и самих его произведений, чтобы составить картину полную и объективную. Показательна в этом отношении книга писателя, критика, публициста, историка литературы Р. В. Иванова-Разумника (1878–1946) «Писательские судьбы», вышедшая в том же Нью-Йорке в 1951 году. Подзаголовками этой книги поэты Советской России делятся на «погибших» (то есть физически погибших), «задушенных» (к которым автор относил и себя) и «приспособившихся» («лакеев»). Не найдя имени Павла Васильева в двух первых разделах (а тем более в третьем), я, конечно, удивилась, что поэт даже не упоминается в книге, претендующей на такой обзорный характер… Но стала читать дальше – и нашла это имя в отдельном разделе – «Советская литература»! То есть литературовед просто не знал, что П. Васильев расстрелян в 1937-м, и предполагал, что поэт ещё отбывает наказание где-то на Колыме! Иванов-Разумник пишет: «…Если судьба пощадит его, а он сумеет много и серьёзно поработать над своим дарованием, то из него может ещё выработаться хороший поэт». Увы, судьба не пощадила… Но процитируем и другие слова Р. Иванова-Разумника о Павле Васильеве. «Кого же можно назвать настоящими поэтами? – размышляет критик в статье «Советская литература. Поэзия». – Их много, в одной Москве зарегистрировано 1600! Но ведь мы говорим не о казённой регистрации, а о поэтах, вошедших в историю «советской литературы». Однако если постараться припомнить, да к тому же скромно ограничиться малым, то вот три имени, о которых ещё кое-что можно сказать. Первый – Павел Васильев, поэт не без таланта, губивший себя чрезмерной поэтической многоречивостью… Горькая его участь заслуживает всяческого уважения и сожаления» (далее следуют слова о том, что «если судьба пощадит его»). Затем литературовед называет имена Сельвинского и Василия Казина. А ведь Иванов-Разумник мог услышать о судьбе Павла Васильева ещё в 1937 году! Сам писатель тоже был репрессирован, его арестовали первый раз в 1933 году, повторно – в сентябре 1937 года. Горькая ирония судьбы заключается в том, что в ноябре этого года он находился во внутренней тюрьме Лубянки, то есть там, где сидел до этого Павел Васильев и где в феврале написал последнее из дошедших до нас стихотворений – «Снегири взлетают красногруды…». Описание этого мрачного места Р. Иванов-Разумник оставил в своей книге «Тюрьмы и ссылки» (издательство имени Чехова, Нью-Йорк, 1953 год). Во внутреннюю тюрьму Лубянки его привезли из Бутырской тюрьмы. Автор описывает тюремный быт, допросы, поведение следователей. Читая эти страницы, осознаёшь, в каком аду побывал Павел Васильев перед смертью: «…Нам суждено было стать свидетелями, а многим и страдательными участниками ряда ничем не прикрытых пыток: ими, по приказу свыше, ознаменовал себя “ежовский набор” следователей». Счастливой случайностью можно назвать тот факт, что Р. Иванов-Разумник остался жив, его освободили в 1939 году (после ареста Ежова), и поэтому он смог оставить эти свидетельства о том ужасном времени. То, что происходило с Павлом Васильевым за этими лубянскими стенами, мы уже не узнаем никогда… Монографии в Мюнхене и Лондоне Писал о Павле Васильеве и крупнейший литературовед первой волны русской эмиграции, поэт, критик, переводчик Глеб Петрович Струве (1898–1985) – в своих книгах: Geschichte der Sowjetliteratur («История советской литературы»), вышедшей в Мюнхене в 1950 году на немецком языке, и «Russian Literature under Lenin and Stalin. 1917-1953» («Русская литература между Лениным и Сталиным»), вышедшей в Лондоне в 1972 году на английском языке. Эти издания также хранятся в отделе литературы русского зарубежья РГБ. Тексты о Павле Васильеве в этих книгах практически идентичны. В лондонском издании он, как и Иванов-Разумник, размышляет о масштабе репрессий: «В те годы, особенно в 1937 и 1938, многие писатели стали жертвами массовых чисток. Сколько из них было бесправно ликвидировано и сколько умерло в тюрьме или изгнании, неизвестно. Их биографы в своих работах говорят только о “незаконных репрессиях” и “посмертной реабилитации”. Среди этих жертв сталинского террора – известные писатели (Бабель, Пильняк, Мандельштам, Клюев), многие представители “пролетарской” и “крестьянской” литературы (Александровский, Тарасов-Родионов, Гастев, Герасимов, Кириллов, Третьяков, Киршон, Клычков, Орешин, Корнилов, Павел Васильев), члены группы “Перевал” (Иван Катаев, Борис Губер, Зарудин), видные критики и журналисты (Воронский, Мирский, Лежнев, Горбачев, Лелевич, Кольцов, Селивановский), а также многие писатели, относящиеся не к русской литературе (украинские, грузинские и т. д.)». Г. Струве посвящает в книге П. Васильеву и Б. Корнилову отдельную главку: «Два поэта, которые пользовались значительной популярностью в ранние тридцатые годы, исчезли из литературы к концу этого десятилетия. Это были Павел Николаевич Васильев и Борис Петрович Корнилов. …Васильева сравнивают с Есениным и Клюевым, и, как последние, он был обвинён в симпатизировании кулакам. В 1934 против него была начата настоящая кампания. Он был обвинён в идеализировании отсталой деревни, и ему было сказано измениться. В опубликованных в 1936 поэмах Васильева прослеживаются его попытки подогнать себя под эти требования. …После 1936 его имя прекращает появляться в советской прессе. Его смерть в 1937 была признана лишь в 1956 году, когда некоторые из его работ были переизданы и некоторые новые поэмы были впервые опубликованы. В его лирической поэзии и повествовательных поэмах на социальные темы – например, “Соляной бунт” и “Кулаки” – Васильев даёт признаки мощного, хотя и слегка неотёсанного таланта…». Насчёт «неотёсанности» таланта Васильева с исследователем можно было бы и поспорить. Скорее, подошли бы сюда слова – «мощного, но не до конца раскрывшегося таланта…». Но это уже вина времени, а не поэта. • Ольга Григорьева Павлодар - Омск - Москва Фото: из архивов ГАРФ, РГБ; из личного архива автора.   Статья Ольги Григорьевой опубликована в журнале «Омская муза» за май 2010 года*.   * Григорьева О.Н. «Самый даровитый поэт…» : (Павел Васильев в оценке зарубежных исследователей) / Ольга Григорьева // «Омская муза», 2010. — № 1(26). — С. 54-57. — (К 100-летию Павла Васильева).   → см. : Омская муза. № 26 (2010) — PDF : 9.9 Мб   Статья Александра Куриловича, опубликованная в газете «Рассвет» (Чикаго, США): выпуски от 19 и 20 августа 1935 года.   О поэте Павле Васильеве Русские газеты в Америке общим хором подхватили появившееся в советских газетах сообщение о “писателе-хулигане” Павле Васильеве, приговорённом советским судом к полуторагодичному тюремному заключению за “хулиганский дебош”, учинённый на квартире “поэта” Алтаузена. Это очередная сов. клевета на самого даровитого поэта сегодняшней сов. России, не должна быть оставлена без надлежащего внимания. Она, эта клевета, должна быть расшифрована и рассказана читателям о том, “как это случилось”. Поэт Павел Васильев в силу особенных условий его творчества, мало известен широким массам русских читателей за океаном. Его поэтический дар, его гуманное отношение к человеку прошлой России, его неподкупная простота языка и неподражаемый, данный только истинным талантам, приём творчества – долго были скрываемы в самой сов. России в надежде, что он, как и все самостоятельные “попутчики”, придёт, наконец, к коммунистическому ярму и охотно вложит свою молодую шею в это ярмо и повезёт общий комвоз советской поэзии. Но этого не случилось, и поэт Павел Васильев Краснопресненским судом приговорён к одному с половиной году “лишения свободы”, т..е. приговорён к тюремному заключению. В настоящей заметке мне хочется восстановить перед читателями образ этого сравнительно молодого поэта, хочется рассказать читателям, в общих чертах, кто такой на самом деле Павел Васильев, как и почему он был судим сов. судом и оказался виновным за “дебош”, устроенный им на квартире “поэта” Алтаузена, именно Алтаузена, а не кого-либо иного из русских советских поэтов. Павел Васильев известен мне как поэт около десяти лет. Он начал писать свои стихи в то время, когда Есенина уже не было в живых и когда лучшие продолжатели литературных “традиций” Есенина: Николай Клюев, Сергей Клычков и отчасти Пётр Орешин были загнаны в советскую преисподнюю и обозваны “бардами кулацкой деревни”; когда им, как, например, Клычкову и Клюеву, пришлось совсем забросить поэзию и обратиться к другого рода занятиям. Им не было прохода от разных Алтаузенов, Жаровых, Безыменских и Иванов Батраков… Первые стихи Павла Васильева появились в сибирском журнале “Сибирские огни” в 1927-28 гг. (5) и были приняты, что называется, с распростёртыми руками, ибо в Сибири всё ещё существует какая-то элементарная свобода выражать свои мысли более или менее независимо – руки Безыменского и Бедного туда не всегда так легко могут быть протянуты – и Васильев мог сравнительно свободно писать и печатать, не оглядываясь назад, “что скажет сов. княгиня Марья Алексеевна”. Но вот и он, подобно своим славным сибирякам, отправился из далёкого казачьего Семиречья в Москву – в эту Мекку всех советских достижений и всех падений – и здесь, конечно, был также подхвачен “шумною толпою” разных поэтов и поэтиков и превознесён до самых советских небес… Нужно понять всю горечь и разочарование молодого поэта, когда только через десять лет начали появляться в сов. “солидных” журналах “критические” отзывы о “несомненном” таланте Васильева в то время, когда другим сов. бездарностям посвящены целые тома “критических отзывов”. Но он продолжал писать, будучи поддержан именно “толпой”, и полагал в простоте своей, что “всё образуется”… И вот в результате этих долгих усилий появилась поэма “Соляной бунт”, новая сов. поэма с совсем новым подходом к казакам, к самостоятельной жизни, прежней казачьей вольной жизни, которую Васильев поставил неизмеримо выше нынешней закабалённой жизни казаков. И это было, конечно, замечено сов. “критикой”, но спасло поэму от полного критического уничтожения именно талантливое изложение и правдивое описание событий, произошедших лет 50-60 тому назад (6). Послушаем, что говорит один из сов. критиков о поэме Васильева “Соляной бунт”. Статья появилась в сов. журнале “Литературный критик” за январь 1934 года и принадлежит перу одного из редакторов этого журнала Е. Усиевичу (4). Статья озаглавлена “От чужих берегов” (7). «Появление на литературном горизонте молодого поэта Павла Васильева породило разнообразные толки в литературной среде. Толки эти, лишь частично вызванные несомненным для всех талантом Васильева, в значительной степени были обусловлены направленностью его творчества, возбуждающей настороженность сов. писателей, некоторые надежды реакционных элементов и, главное, нездоровое любопытство обширных обывательских слоёв. Это нездоровое любопытство, толки и сплетни создали вокруг П..Васильева специфическую атмосферу скандалёзной известности, которая предшествовала появлению в печати его крупных произведений. С выходом из печати его поэмы “Соляной бунт” открывается возможность серьёзно поговорить о нём и о том месте, которое он может занять в советской поэзии. В этой поэме он впервые делает попытки пересмотреть ряд ярко-реакционных тенденций, характеризующих до сих пор его творчество, преодолеть тяготеющие над ним и враждебные всей советской действительности традиции и навыки, взглянуть на свой обычный, с детства знакомый материал другими более объективными глазами. То, что Васильеву удалось это преодолеть, если можно так выразиться, “на полном ходу”, т..е. не снижая силы голоса, не теряя характерной для этих стихов насыщенности образами, не впадая в риторику и декламацию – создаёт надежду, что богатая одарённость даст ему возможность выбраться из реакционной трясины, в которую увязало его творчество до сих пор.» Из этой длинной выписки из критической статьи Е..Усиевича явствует, что, с одной стороны, поэт Васильев “несомненно” талантливый поэт, но что, с другой стороны, его поэзия – враждебна “всей советской общественности”. Можно легко понять, до какой степени эта враждебность могла дойти в условиях советской обывательщины. Критик Усиевич не только “критикует” поэму “Соляной бунт”, но прямо-таки зовёт к “советскому бунту” против поэта Васильева как человека вообще и как писателя в частности. Он говорит следующее: «Захваленный (сторонниками поэзии Васильева. — А..К.) и превозносимый ими, подхваченный издателями и журналистами, с непонятной беспечностью и либерализмом заключающими договоры на его талантливые, но ярко реакционно окрашенные произведения, пьяный возбуждаемым им нездоровым любопытством и скандалёзным успехом, он на всех парусах нёсся к собственной гибели, видя оригинальность в реакционности, даже словно кокетничая своим отличием от советских поэтов. Путь вёл прямёхонько в пропасть открытой контрреволюционности.» Результат всей этой “контрреволюционности” – советская тюрьма со всеми её атрибутами и долгое, быть может, в течение всей жизни этого ещё молодого поэта полное изгнание из советской печати. Это последнее хуже физической смерти. Е..Усиевич, призванный “блюсти чистоту советской поэзии”, особенно резко нападает на поэта Васильева за следующие строки, выхваченные из поэмы “Соляной бунт”. Это – “апологетика кулацкого быта” казачества: Там живут по-нашему, В горнях полы крашены, В пять железных кренделей Сундуки закованы. На четырнадцать рублей Солнца наторговано. Ходят в горнях песенки, Взад-вперёд по лесенке, В соболиных шапочках, На гусиных лапочках. Видите ли, советской критике, как и всей вообще “советской общественности”, нужна не правдивая, старая, довольно-таки привольная жизнь дореволюционного казачества, описанная поэтом Васильевым в таких красках: Красотой бесстыжей Красивы, Пьяны праздничной кутерьмой, Разукрашенные на диво Рыжей охрою и сурьмой. Этой советской “общественности”, убившей поэта советской России П..Васильева, нужны вот такие мотивы: Вся она высокою Поросла осокою, Вениками банными, Хребтами кабаньими, Медвежьими шкурами, Лохматыми, бурыми, Кривыми осинами, Перьями гусиными. Но и в этих “мотивах” виден талант поэта, когда он касается дорогой его сердцу родины – вольного семиреченского казачества и с особой силой ударяет на отдельные типы былого казачества, что уже явно противоречит советской обывательщине, сглаживающей черты “индивидуума” и подгоняющей весь советский люд под одну общую гребёнку: А Ярковы – чистый казацкий род: Лихари, зачинщики, Пьяные сани, Восьмерные кольца, первый народ, И живут, Станицами атаманя. Эта внутренняя осознанность поэта о том, что казаки “живут, станицами атаманя”, до болезненности страшит всех нынешних “военкомов” и этим быть может объясняются уступки, делаемые одна за другой по отношению к Японии. Разразись война, “станицами атаманящие казаки”, чего доброго, ещё вздумают воевать против советов. Вся поэма “Соляной бунт” посвящена бунту киргиз, работающих на соляных озёрах, принадлежащих русскому купцу, и усмирение этого бунта казаками. На этом фоне автор рисует картины жизни, быта, традиций, взглядов казачества, которое он знает превосходно и которое так ярко и неподражаемо описано Павлом Васильевым. Первые стихи П. Васильева, как заявляет критик Усиевич, были явно реакционного направления и “литературная общественность была ошарашена появлением в реконструктивный период поэта, который, с совершенной не свойственной на данном этапе чуждым классовым прослойкам непосредственностью выражал в своём творчестве противоречащие и враждебные советской общественности эмоции”. Мне же кажется, что и первые его поэтические опыты, помещённые в советском журнале “Сибирские огни”, не были настолько уж реакционные, чтобы причислить самого поэта Васильева к числу поэтов, “идущих явно к гибели”. Взять хотя бы одно из его стихотворений, появившееся в книжке “Сибирских огней” за январь-февраль 1928 года. Вот оно: Сибирь Сибирь, настанет ли такое, Придёт ли день и год, когда Вдруг зашумят, уставши от покоя, В бетон наряженные города. Я уж давно и навсегда бродяга, Но верю крепко – повернётся жизнь, И средь тайги сибирские Чикаго До облаков поднимут этажи. Плывут и падают высокие закаты И плавят краски на зелёном льду. Трясёт рогами испуганный сохатый (8) И громко фыркает, почуявший беду.(8) Всё дальше вглубь теперь уходят звери, Но не уйти им от своей судьбы. И старожилы больше уж не верят В давно пропетую и каторжную быль. Теперь иные подвиги и вкусы. Моя страна, спеши сменить скорей Ты бусы из клыков зверей – На электрические бусы!.. Это стихотворение, взятое мною из первой попавшейся в руки книжки “Сиб. огни”, ничем не отличается от множества подобных ему стихотворений, посвящённых Сибири и её будущности, но всё же стихи эти поражают обыкновенного читателя своей простотой и тем отсутствием всякой вычурности, в которую впал впоследствии и сам Павел Васильев в своём стремлении подражать манере письма Маяковского, Жарова и Уткина. Я хочу оттенить, насколько это возможно, ту разницу между поэтическими приёмами П..Васильева и теми из его сотоварищей по перу, которые, начав писать раньше его, далеко отстали от него и некоторые из них уже почти забыты и сошли со сцены “сов. литературного талантливого молодняка”, заполнявшего своими виршами бесцветные советские журналы в течение всего прошлого десятилетия. Павел Васильев стоит ныне на вершине свой поэтической деятельности и если бы не тюрьма и разного рода лишения, порождённые этой тюрьмой, мы имели бы одного из самых талантливых певцов казачества, его широких вольностей и неизсякаемой ненависти к угнетению. Казачество ещё не изжило себя, оно и в своей слабости всё ещё довольно сильное и может в любую минуту показать свою былую мощь. Подвернись только случай! Поэма “Соляной бунт” об этом даёт значительно понять советским владыкам. Вот почему и послали в тюрьму одного из самых славных певцов этой былой опоры “старой” России, поэта Васильева за то, что “как мог он сметь своё суждение иметь” в “реконструктивный период”, как в угоду властям замечает и сам Усиевич. Павел Васильев, по моему глубокому убеждению, пал жертвой именно гнусного заговора всех тех “поэтов”, которые сами никак в “музыканты не годились”, а раз не годились в музыканты, то наиболее пригодными оказались для разной клеветы и провокации, чтобы таким путём обезглавить одного из самых мощных “советских орлов”, осмелившихся подняться выше обычной беспросветной советской обыденщины и парить в недосягаемых для них высотах своего поэтического творчества. Александр Курилович Питтсбург   Примечания (Комментарии О. Григорьевой к статье А. Куриловича). 1. Бескин Осип Мартынович (1892–1969) — издательский работник, журналист, критик, искусствовед. Занимался современной поэзией: статьи о Клычкове, Клюеве, Орешине (“Россеяне”), Багрицком (“Больной Уленспигель”), Казине (“Поэт, идущий стороной”) и др. Летом 1933 года в “Литературной газете” появилась одна из самых подлых статей, посвящённых “разоблачению” поэта Николая Заболоцкого в качестве замаскировавшегося “классового врага”. Статья О. М. Бескина называлась “О поэзии Заболоцкого, о жизни и о скворешниках”. В журнале “Печать и революция” Бескин обвинял О. Мандельштама в “антиматериализме” и ругал за отказ “ревизовать свои старые позиции”. Несколько раз фамилию Бескина упоминает в своих произведениях А. И. Солженицын: «В период торжества революции над Россией какой-нибудь Осип Бескин мог травить крестьянских писателей за “россеянство”…»; “доносительские статьи О. Бескина против Клюева и Клычкова…” (“Бодался телёнок с дубом”). Критиковал О. Бескин и художников, хорошо была известна его книжка “Формализм в живописи”. 2. “Рассвет” — “Ежедневная газета российских рабочих организаций США и Канады”. Издавалась в Нью-Йорке и Чикаго в 1924-1939 гг. Была основана анархо-синдикалистами в Нью-Йорке, выходила ежедневно с 8 декабря 1924 под редакцией Ф. Кремера. В апреле 1926 издание было перенесено в Чикаго, первый номер под новой редакцией вышел 1 мая 1926 г. Редакция (Э. Долинин, М. Рубежанин, Ю. Карпик) сделала газету органом мистических анархистов. К 1928 “Рассвет” потерял всякое влияние в анархической среде, которая обвиняла его в антисемитизме, союзе с белогвардейцами, контрреволюционерами и т. п. В 1930-х газета представляла исключительно собственную редакцию, постепенно всё дальше отходившую от анархизма в каком-либо понимании, но изредка продолжавшую печатать анархические материалы “по старой памяти”. С 1930 года редактором был Г. Н. Брейтман (1873–1949). В 1928 году в “Рассвете” было напечатано стихотворение Марины Цветаевой “Сын”. В 1936-1937 годах печатались многочисленные статьи Н. К. Рериха. С конца 1937 года редакция перешла к украинским националистам, затем к эсерам. Была закрыта американским правительством в конце 1939 года в связи с начавшейся Второй мировой войной. 3. “Соляной бунт” публиковался в “Новом мире” за 1933 год в №№ 5, 9 и 11. 4. Елена Феликсовна Усиевич (1893–1968) — советский литературный критик. Родилась в семье ссыльного революционера Феликса Кона. С 1909 года принимала участие в революционном движении; с 1915 – член ВКП(б). Была в эмиграции, возвратилась в Россию в 1917 году с группой большевиков, возглавляемой Лениным. Принимала участие в гражданской войне. Была женой революционера Григория Усиевича, погибшего в 1918 г. Впервые выступила в печати в 1928 году. В 1932 году окончила Институт красной профессуры. Активно публиковалась в журналах “Литературный критик”, “Литературное обозрение” и других, основные статьи этого периода были собраны в сборнике “Писатели и действительность” (1936). Статьи Усиевич носили резко идеологический и полемический характер: так, в брошюре “За чистоту ленинизма в литературной теории” (1932) Усиевич подвергла резкой критике деятельность РАПП, приводившую к ряду “извращений партийной линии в литературе”. Вопросы социалистического реализма, политической поэзии, задач советской критики рассматривались в статьях “О социалистическом реализме”, “Критика методами искусства”, “„Рококо“ в критике” и др. Отдельные статьи были посвящены творчеству Маяковского, Сергеева-Ценского, Николая Островского, роману Максима Горького “Жизнь Клима Самгина”, произведениям Николая Вирты и др. В 1933 г. статья Усиевич (как и рецензия О. Бескина) стала важным этапом в травле Николая Заболоцкого. 5. В “Сибирских огнях” № 3 за 1927 год было напечатано стихотворение П. Васильева “Рыбаки”, в № 4 – стихотворения “Всё так же мирен листьев тихий шум…” и “Письмо”. 6. В поэме иносказательно отразились восстание Амангельды Иманова в 1916 году, а также голод в Казахстане в начале 30-х годов. 7. Первый вариант этой статьи Е. Усиевич под названием “На переломе” появился в “Литературной газете” 11 мая 1933 года. 8. У П. Васильева: “Трясёт рогами вспуганный сохатый // И громко фыркает, почуявши беду”.   * Марков В.Ф. Приглушённые голоса : Поэзия за железным занавесом / сост. и предисл.: Владимир Маркин ; авт.: А. Блок, А. Ахматова, М. Волошин, О. Мандельштам, С. Есенин, В. Хлебников, В. Маяковский и др. — Нью-Йорк : Изд-во им. Чехова, 1952. — 414 с. — 21.5×13.5 см.       Редакция сборника МНЕМОСИНА приглашает к участию тех, кто желает пополнить Собрание посвящений или дополнить эту публикацию другими материалами, связанными с историей создания посвящения, важными деталями и значимыми моментами творческой биографии писателя. Контактный адрес эл.почты: esseclub@mail.ru

Автор статьи ■ Опубликовано: 31 января 2015 года Текст предоставлен корреспондентом. Дата поступления текста в редакцию альманаха Эссе-клуба ОМ: 26.01.2015