В самом начале 1990-х Дмитрию Михайловичу Балашову перевалило за шестьдесят. В это трудно верилось, видя, как он спешит куда-то мимо Ярославова Дворища с младшими сыновьями. Родился Балашов в ночь на 8 ноября, в день святого великомученика Димитрия Солунского, воина, и десятилетия Октября. Его сын Арсений рассказывал мне, что в раннем детстве, когда он ходил в детский сад, ему казалось, что в эти дни все готовятся ко дню рождения отца: вывешивают флаги, лозунги, устраивают шествия. Когда же понял, что это не так, то здорово расстроился. Мне иногда кажется, что в честь рождения такого замечательного писателя не грех бы в Новгороде устраивать шествие. Увы, у старой и новой власти есть одна общая черта: недоверие к национальной истории и культуре.
Помнится, как губернатор Новгородской области Михаил Прусак подолгу мурыжил нас, задерживая выплаты обязательных взносов журналу «Русская провинция» только потому, что в названии журнала нашёл слово «русская», хотя администрация области была его учредителем. Савелий Ямщиков к тому времени уже показал журнал в Париже, привёз восторженные отзывы Глеба Струве, нам писали русские эмигранты Австралии и Китая, а Прусак всё преподносил уроки толерантности и интернационализма, вещал: «Ну, почему обязательно “русская”? Ведь в Новгородской области и татары живут, и украинцы, и чеченцы. Назовите как-нибудь по-другому, например, “отечественная провинция”, тогда б и помочь можно…»
Журнал «Русская провинция» как раз и создавали для живущих в русской провинции авторов, не зависимо от их национальной принадлежности. На его страницах печатались и русские, и украинцы, и татары, и евреи, но творцы новой “демократической” России не желали этого замечать. Дмитрий Михайлович в ответ на мои устные отчёты о хождениях в коридоры новой власти взвивался ракетой и слов не выбирал:
— Из Новгорода не видеть русской провинции?!.. Этосранцы! Да ведь ландшафт и есть тот самый плавильный котёл, который формирует нацию! Недоучки! Когда же поймут, наконец, что великим народам не прощают ни малейших уступок, а мы войска из Европы выводим! Для кого? Американцам место освобождаем, натовцам?! Русофобы! Да кто вас после этого в мире уважать будет?! Задача новых властей не пускать русских ни в бизнес, ни во власть, везде насадить русофобов и через них управлять нами. Нет, мы спросим с этого алкаша, куда он девал наши русские деньги, почему ими управляет ведомство Чубайса!..
К тому времени в номере, посвящённом октябрьскому перевороту 1993 года, «Русская провинция» напечатала блестящую аналитическую статью-предостережение Сергея Сокурова из города Львова о поднимающем голову украинском фашизме «Миражи четвёртого Рима». Как «младшие братья имперского народа впадают в великий грех избранничества и мессианства». И как доморощенные украинские историки уже с начала 1990-х переписывают историю. Называют Украину «материнским лоном европейской цивилизации». Пишут о «Трое, которую основали троянцы, т. е. киевляне», об «украх на Эльбе и на берегу Дуная». Мечтают «о такой украинской нации, которая стояла бы на пол-, на три, на десять голов выше всех остальных наций», а также «о таком государстве, которое может диктовать свои условия всему миру». (По ценам на российский газ сегодня уже диктует к радости Европы!) В новых учебниках истории уже и тогда «москалей» называли «диким племенем и общностью неполноценных варваров». (См. «Русская провинция» № 3-4 1993 год.) А послы «москалей» в лице Черномырдина и др. ухмылялись из Киева, пили горилку со старинных гетманских сабель и закусывали салом на радость цивилизовавшимся украм.
Последователь теории этногенеза Льва Николаевича Гумилёва, Балашов, сам историк, понимал эволюцию человечества как часть общей эволюции природы, а эволюцию этноса ставил в зависимость от ландшафта, на котором данный этнос живёт и хозяйствует. И потому история этноса подлежала изучению методами естественных наук, а не измышлениям доморощенных фантазёров. Статья Сокурова взволновала писателя:
— Эту статью Прусак, конечно, не читал. Поверь, мы ещё хватим с ними беды, Гражданская война с Украины и Грузии и начнётся! Вот посмотришь!..
Я вспомнил ту статью только в связи с событиями на Украине. Тогда слова Балашова показались мне фигурой речи в заочной полемике с самым молодым в новой России губернатором Прусаком, который не желал финансировать журнал со словом “русский” в названии. Но время показало, что история умеет оборачиваться не только из трагедии в фарс, но и из фарса в трагедию. И сегодня понимаешь истинную цену урокам истории… О русской идентичности, жертвенности, о готовности русского человека положить жизнь за други своя, заговорили все: и записные российские политики, и левые, и правые. Вспомнили про грабли, испугавшись событий на Украине. Правда, лишь для русских Донбасса, избирательно. А телевизионные свистуны вдруг воспылали любовью к украинским памятникам вождю мирового пролетариата, тело которого совсем недавно требовали вынести из мавзолея…
Исторический писатель, Балашов сам казался одним из героев своего исторического романа. Он со студенческих лет одевался в традиционный русский костюм. В конце 1980-х Балашов приехал в Новгород из Петрозаводска с шестью детьми, крупнорогатым и мелким скотом и имел на новгородском вокзале довольно неприятную историю. Носителя национальной русской одежды задержала в старинном русском городе железнодорожная милиция до выяснения личности и обстоятельств его появления в столь неизвестном виде. Думали, какой-то ряженый. Правда, быстро выяснили и отпустили к молодой жене и детям.
Общаясь с ним, я вспоминал давний совет замечательного русского поэта Константина Батюшкова: «Живи, как пишешь, и пиши, как живёшь, иначе все отголоски твоей музы будут фальшивы». Магия личности Балашова, секрет его притягательности, мне кажется, складываются как раз из того, что он живёт в живой жизни так, как пишет в своих романах, а писать ему легко потому, что он так живет: заложником той эпохи, которую описывает нам.
Здесь Балашов совершенно несовременен и даже ветхозаветен. У него тринадцать (!) детей (последнего, Никиту, родил в 63 года), и я не слышал жалобы, что дети мешают ему писать. Рождённые от разных жён, они дружны и привязаны к отцу. Разговорившись на дне рождения об отце, вспоминали о нём такое, что у слушавших на глаза набегали слёзы, а вспоминавшие откровенно плакали. Старшая дочь Анна, художник петербургского театра кукол, рассказывала, как однажды в детстве они пошли с отцом в лес за грибами. Чтобы дочь не устала в лесу и не помешала ему собирать грибы, он вбил в землю колышек и сказал ей: «Сейчас я уйду за куст и превращусь в серого волка, а ты стереги этот колышек, никуда не отходи от него. Если его вытащат, я уже не смогу стать человеком». И ушёл. Девочка полдня стерегла колышек, боясь, как бы кто-нибудь не превратил отца в волка. Тот страх помнит до сих пор. Младшая Василиса сказала, что если женщины так стремились им завладеть, значит, им это зачем-то было нужно, значит, он им был нужен, и только за это она прощает ему всё. Дети прощали, казалось, всё: безотцовщину, новых братьев и сестёр, имморализм отца…
С точки зрения православных семейных отношений Дмитрий Михайлович был человек разделённый, долгое время исповедовал даже не советское, близкое, в общем-то, к традиционному семейное право, а заклятые им общечеловеческие ценности. Один из его биографов Николай Коняев стыдливо обозначил его первые браки гражданскими, а первых жён, которых в советские времена называли в документах сожительницами, именовал гражданскими жёнами, но проблема этими эвфемизмами не загладилась. Коняев приводит в своей книге о Балашове письмо матери исторического писателя, в котором она советует сыну пожить с очередной женой года два, не регистрируясь, и уж если притрутся друг к другу, то и “позагситься”. “Позагсился” исследователь традиционной русской свадьбы, по-моему, только с последней из жён, Ольгой Николаевной, она же стала в конце жизни и его повенчанной женой. Символично, что в момент “загсенья” произошёл казус, который в Новгороде отнесли к плохой примете: обручальное кольцо жених почему-то купил только будущей супруге, а когда надевал ей на палец, уронил и кольцо долго искали.
Венчанием он хотел, наверное, укрепить семью, но сводная семья, увы, зачастую и венчанием не обретает единства. Любимый им сын от предыдущего брака Арсений к концу 1990-х вымахал в высокого стройного парубка. Осенью и зимой носил пальто, сшитое из серого солдатского сукна, кирзовые сапоги. Сопровождал отца на масленичных гуляньях, бойко отплясывал с ним кадриль, помогал по хозяйству в Козыневе. Бывало, нарезает по мосту, похожий то ли на комсомольца 1920-х годов, то ли на вольноопределяющегося, спросишь: «Куда путь держишь?». Ответит на ходу: «Бегу на автобус. Корову в Козыневе подоить нужно».
Но за этой лёгкостью уже маячили имущественные претензии, описанные отцом в рассказе «Сын», в образовавшиеся щели уже несло ветхозаветным сквозняком, который и закончится трагедией. И трагедия эта войдёт в дом с любимым им сыном…
Балашов написал восемь романов и две повести, изданные миллионными тиражами, несколько лет подряд находился в десятке самых издаваемых и читаемых авторов. Им записаны множество былин и русских народных песен, написаны десятки статей по проблемам устного народного творчества. Знатоки говорят, что такой труд под силу коллективу учёных, Дмитрий Михайлович одолел его в одиночку.
В Новгороде он держал двух коров в своём деревенском доме в Козыневе, два лета подряд я помогал ему на сенокосах. Пригласил меня помочь он сам: не умел вершить стога, и где-то у меня в рассказе прочёл страницы о сенокосе. В Заонежье количество скота у него доходило до 14-ти, как он шутил, хвостов, включая собаку и кошку. Там держал лошадь, овец, свиней… Сам доил коров, принимал отёлы, сам стриг овец, косил. А ведь слыл человеком городским, из старинной петербургской театральной семьи.
У Балашова золотые руки, он срубил дом в Козыневе, украсил его резьбой, сделал мебель в русском стиле, открыл в себе неплохого резчика по дереву. Иконостасами работы Балашова украшены несколько действующих храмов на новгородчине и в Новгороде. А уж русскую рубаху, порты, армяк знал досконально, износив одежду, сам себя и обшивал. О времени Святой Руси мог рассказывать, как Баян часами, его заслушивались. Да только ли о Руси. Он прекрасно знал и мировую историю. На его столе рядом с Плутархом и Геродотом лежал Сыма Цянь. (Тут не без влияния Льва Николаевича Гумилёва обошлось, открывшего на исторических материалах Востока и Древнего Китая свою теорию этногенеза – с Гумилёвым Балашов дружил, чтил его, в его “магический кристалл” рассматривал древнерусскую историю.) Суждения Балашова о новейшей истории также парадоксальны, но обязательно соотнесены с мировой историей.
Новгородский историк Виктор Смирнов рассказал мне занятный эпизод. Как-то в День знаний, 1 сентября, он увидел одетого в русскую рубаху, щеголеватые сапожки и шаровары Балашова, спешащего куда-то своей быстрой походкой по Суворовской улице. Сияло солнышко, по тротуару вышагивали школьники с букетиками цветов. Заметив коллегу, важно шедшего на службу, Дмитрий Михайлович вдруг остановился и вместо приветствия громко и яростно выкрикнул: «Ненавижу Петра!». И продолжил свой путь.
«Что это он? – недоумевал историк. — Какого Петра? Всё оригинальничает». И только придя к себе в контору, вдруг понял, что Балашов имел в виду, конечно же, Петра I. А 1 сентября он ненавидит его ещё и как представитель допетровской эпохи, потому что в этот день до Петра I русские отмечали Новый год, и весь строй русской жизни, в котором он живёт как художник и старается жить как человек, был тогда другим…
Петра Балашов не любил за то, что царь не верил в “особенную стать” своего царства, решил усовершенствовать русский этнос, желая перевести его в “европейскую” фазу естественной эволюции развития искусственно, что привело к расколу и русской церкви, и общества. “Верхи” отделились от “низов” и даже говорить стали на французском. В результате – Сенатская площадь, революция и трагическое изгнание из страны «элиты”. Россию он, конечно, поднял на дыбы, но с той поры и зависла она над самой бездной.
В том эпизоде, кстати, весь Балашов с его отношением к русской истории. Он не мог не отстаивать времени, в котором жил как художник, со всей своей страстью. Концепцию русской истории Балашова можно не принимать, с ней можно не соглашаться, но даже самые яростные его оппоненты не могут не признать высочайшей органичности его произведений, рассказанных как бы человеком того времени.
Станислав Панкратов, заведующий отделом прозы журнала «Север», где Балашов печатал свои первые исторические романы, вспоминал, как тот однажды объявил о своём намерении написать цикл романов «Государи московские». Панкратов удивился:
— Митя, тебе сколько лет, что ты говоришь такое?
— Скоро шестьдесят! Но я напишу этот цикл, чего бы ни стоило…
И написал.
Балашов начинал как учёный-фольклорист, этнограф, его труд «Русская свадьба», собранный и написанный в паре с Юрием Марченко, и поныне один из фундаментальных в своей области. Но его влекла история и, в первую очередь, русская, он хотел разобраться в ней, и не как учёный, а как художник, на личностном уровне. Более того, его привлекала история героического периода Руси, периода образования Русского государства. Он никогда не скрывал, что на его историческую концепцию образования Руси оказала заметное влияние теория этногенеза его старшего друга и учителя Льва Николаевича Гумилёва. Но парадокс Балашова, на мой взгляд, в том, что как художник и как гражданин России он эту теорию космогонического детерминизма душой и сердцем не принял. Здесь, в сердце, лежит также причина его яростного сопротивления всему антирусскому, всему предательскому в нашей сегодняшней истории: этому легиону врагов и сонму расслабленных.
Балашов всегда рассуждал как воин начального периода Руси, готовый хоть сейчас взять меч или на худой конец автомат Калашникова и повести за собой если не дружину, то хотя бы взвод, чтобы отстоять идеи Святой Руси. Я видел его по-юношески загорающиеся глаза во время потешных кулачных боёв на масленицу. Эх, он бы ещё сразился с теми, для кого Россия – больная страна и кто, пользуясь этим, старается цивилизованно (кстати, слово цивилизованный в лексике Балашова одно из самых ругательных), извините за выражение, в рамках международного права, оттяпать куски пожирнее, да жаль – поддержать пока некому. С теми же, кому суждены лишь благие порывы, как известно, свершить ничего не дано…
Об истинном художнике говорят не только его книги, но и образ жизни, и обязательно – слагаемый молвою миф о нём. Скажу даже, без мифа нет большого художника. Балашов несёт за собой своё отражение в стоустой молве сегодня. Заговори о нём в Новгороде, в Москве ли, Санкт-Петербурге или Твери, везде расскажут многое такое, чего не знал о себе и сам писатель. И я такие мифы знаю. Вот один. Идёт нудный учёный спор двух писателей об экологии со статистикой и цитатами. Балашов молча слушает и вдруг взрывается:
— Да бросьте вы статистику! Нарушено главное: круговорот г… в природе. Всё г… спускаем в реки, а землю насилуем минеральными удобрениями!
Более образной и ясной экологической формулы лично я не слышал. Хоть на камне высекай… Допускаю, что Балашов не имеет к ней отношения, миф сложен его почитателями, но сложен в полном соответствии с его парадоксальными высказываниями. А когда подобные мифы бегут за писателем, приходит его прижизненная слава.
Дмитрий Михайлович Балашов
…В год семидесятилетия Балашова, когда я взялся за этот очерк, пороха в пороховницах писателя было в достатке. И пороха сухого! Нередко звал меня домой на прочтение очередной главы нового романа. Сидел в жёстком самодельном кресле босой, в русской рубахе. Почему-то сомневался, будет ли новая русская молодёжь читать его романы, искал поддержки. И не только у меня. А мы верили, что ещё почитаем его историческую прозу, а он ещё повоюет! Был он полон замыслов, творческой энергии, сил, беззаветности, писательского куража! Ездил, несмотря на возраст, в Приднестровье, сидел там в окопах, гневался на «предателя Шеварднадзе» и православную Грузию, что опять отпадала от России, много писал, печатался, в том числе и в нашем журнале, вынашивал большие планы. Не думалось и не гадалось, что смерть свою примет, откуда не ждал и не чаял…
Но книги его о героических временах образования Руси учат нас и сегодня стойкости, мужеству и верности историческому пути, внушённому нашим предкам тайной волей Провиденья.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи