Я нашёл эти снимки лет восемь назад в бывшем селе Расторопово Сандовского района в заброшенной крестьянской избе на куче хлама и мусора.
Прискорбное это зрелище – разверстая, распятая на четыре стороны, нежилая изба. Тут, на сквозняке, у выбитых окон, поневоле вздрогнет душа и вспомнит родительский дом, свои детские годы. И вздохнёт украдкой. Ведь и под этой дырявой крышей живая жизнь когда-то жила. И свадьбы играли, и детей нянчили, и слёзы по этому дому лили во сне где-нибудь от него вдалеке. И вот – эта жизнь кончилась, гнездо бросили… А с ним и этот сад воспоминаний, фотографии когда-то кому-то близких людей, лежащие здесь, как опавшие листья. Теперь уже навсегда опали для людей, что жили здесь…
Не помню, так ли я думал тогда, перебирая снимки, всматриваясь в лица вот этих людей, которые уж если и не жили, то непременно бывали под этой крышей, находили здесь кров и приют, были связаны когда-то кровной связью. Связь распалась именно в этом доме. Кто-то вычеркнул их из памяти, забыл вместе со снимками, уезжая отсюда. А может быть, и хранил до рокового часа, да у тех, кто отряжал его на погост, не достало тепла хотя бы прибрать снимки. Помню, я подумал тогда о том, как всё взаимосвязано: эти снимки, эта изба и живший сто с лишим лет назад в этом селе помещик Пётр Дементьев.
В Расторопово я приехал посмотреть, что осталось от жизни помещика Петра Дементьева. Он жил здесь в 70-е годы прошлого века. Земский деятель, известный в своё время писатель, автор журнала «Вестник Европы», писавший под псевдонимом Пётр Тверской. В молодости то был богатый гвардейский офицер, которому прочили блестящую карьеру. Но увлёкшись идеями народничества, он вышел в отставку, женился и уехал в свой родной угол, в Весьегонский уезд, чтобы посвятить жизнь народу. Увы, не хватило ни средств, ни ума переделать русское сельское хозяйство на европейский лад. Племенной скот, закупленный в Голландии, не выдержал русской суровой зимы и пал, семенная пшеница вымокла и не уродилась, а сам реформатор разорился и стал подумывать об отъезде в Америку. В ЦГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства. – Прим. ред.), работая с архивом Энгельгардта, я нашёл редкий документ – записку Петра Дементьева А.Н.Энгельгардту от 6 мая 1879 года, которая свидетельствует о сомнениях неудавшегося народника и земского деятеля относительно отъезда в США. Вот эта записка:
Я принадлежу к числу тех людей, которые ездили за океан, в Соединённые Штаты, чтобы поучиться работать и поглядеть на тамошние порядки. Возвратился оттуда недавно. До этого хозяйничал в имении 8 лет.
По поводу Ваших последних статей в «Отечественных записках» и некоторых вопросов нашего земледелия хотел бы посоветоваться с Вами. Если ничего не будете желать против встречи с совершенно незнакомым человеком, сообщите, я приеду к Вам, когда Вам будет удобно, я человек свободный.
Ваш слуга П. Дементьев.
Новгородская губ., в г. Устюжну, с. Расторопово
О том, что Дементьев побывал у Энгельгардта, есть лишь косвенные свидетельства. После 1879 года в его «Письмах из деревни» появляется глава, в которой он как бы отвечает молодому человеку, решившему сменить родину, уехать в Америку, чтобы найти там применение своим силам. В частности, Энгельгардт писал:
«Думаю, что нужны такие люди, как американские фермеры-земледельцы. Ни сельскохозяйственные академии, ни сельскохозяйственные общества, ни учреждение агрономических хозяйств не подвинут так нашего земледелия, как выучившиеся работать, севшие на землю интеллигентные люди, превратившиеся в интеллигентных мужиков. Тут не специальные знания нужны – умеющий работать, севший на землю интеллигентный человек приобретёт эти знания из книг, а важно, чтобы интеллигентный человек умел работать, работал, как мужик. Мы все знаем очень много, но что же в этом толку, когда мы не можем, не умеем прилагать этих знаний и всю жизнь остаёмся недоносками».
Дементьев совету не внял и уехал в Америку, где достиг успехов немалых. Явившись в Америку с 300 долларами в кармане, благодаря своей энергии и предприимчивости, он стал богатым человеком, основал в штате Флорида новый город, названный им Санкт-Питерсбургом, построил здание университета, участвовал в строительстве трансамериканской железной дороги, добился признания и почётного места в городском музее.
А вот дома его, увы, не помнят… Известного в США бизнесмена и писателя, всю свою жизнь писавшего о России и для России, не знают не только в Расторопове, где был тогда всего один жилой дом, но и во всей округе на добрых сто километров. У меня мелькнула тогда мысль, что начало этому забвению положил сам Дементьев, оторвавшись от родимого древа. Разглядывая фотографии, я думал: останься он по совету Энгельгардта в России, в Расторопове, не стань либералом и эмигрантом, быть может, вся русская история ХХ века повернулась бы по-другому. Приложил бы свои недюжинные силы к русской жизни он сам, не произошла бы революция, не разрушили бы здесь ни имения Дементьева, ни церкви, ни школы, и не гулял бы по разверстым крестьянским избам ветер забвения, а снимки, которые я перебирал, с достоинством висели бы в рамках на стенах.
Конечно же, я не мог оставить эти снимки добычей ветра и дождя. Выросший в крестьянском доме, я испытывал едва ли не мистический пиетет перед фотографией. Да и сейчас, листая семейный альбом, я нередко убеждаюсь в наличии какой-то непостижимой уму связи между фотографией и родным человеком, как бы далеко он ни находился. Да и кто не замечал: посмотришь на фотографию родного человека и вскоре получишь от него весть. Я ещё помнил время, когда изба походила на семейный музей с фотографиями на стенах в рамках под стеклом. Всякого нового человека, случайного или не случайного гостя обязательно подводили к фотографиям и проводили своеобразную экскурсию, представляя всю свою родову: всех бабушек, дедушек, тётушек, братьев, сестёр, дочерей, племянников и племянниц, внуков и внучек. Каких только снимков тут не было! Свадебных и похоронных, курортных и групповых, солдатских и госпитальных, любительских и профессиональных – их ценили не за жанр и размер, а по степени родства и значимости для семьи. Многие были с дарственными надписями, и как жаль, что посчитал эти инскрипты пустяшными и не списал в своё время. Какое могло бы получиться собрание!..
Фотография ещё на моей памяти была дорогим слепком жизни, символом быстротекущих лет личности человека, её хранили в альбомах как дорогую реликвию, как память о человеке, порой даже не будучи с ним знакомыми. В поддержку этого приведу Цитату Василия Розанова из книги «Литературные изгнанники» (Лондон, 192, с. 452): «Портрет Ю.Н.Говорухи-Отрока был у меня, – полученный не помню когда. Со сложенными на столе руками, он сидит над этим столом, в позе столь же задумчивой, как выдвинувшийся вперёд. Несколько лохматые волосы, небольшая борода (он был шатен). Много лет хранилась она у меня, – но в семье то один, то другой член брал её (посмотреть. – М.П.) «за симпатичность лица». Однако всё он был «как-то на глазах», «где-то тут», – и я уверен был, что «возьму её и приложу его к этой книге». Но когда при издании хватился, то при всех усилиях нигде не мог отыскать. Очевидно у дочерей «захватили подруги», по русскому обыкновению, – и «забыли вернуть», тоже по-русски». О многом говорят эти строки для умеющего видеть. Изменилось, вероятно, отношение не к фотографии, к самой жизни. Сегодня сплошь и рядом образ человеческий (какого-нибудь кандидата в депутаты или неугодного артиста) противники рвут, ему выкалывают глаза, пишут на лицах омерзительные слова, их бросают в помойки, их топчут грязными ногами на полу магазинов, в трамваях и электричках, на перронах. Очень мы изгадились друг перед другом, изгрязнились, исподлились, забыли, что человек – это ещё и образ Божий. И человек, оскорблённый этим унижением, этим изуверством, дорвавшись до власти, начинает мстить обидчикам, а вместе с ними и всем остальным, вдвойне.
Словом, собрав уцелевшие снимки, я очистил их от грязи и пыли и привёз домой, а дома сложил в семейный альбом…
И вот с годами стали происходить чудеса. Я не знаю ни фамилий, ни имён этих людей, но за годы, что снимки лежали у меня в столе, эти они стали казаться мне если не родственниками, то какими-то давними и добрыми знакомыми, с которыми я то ли работал когда-то вместе, то ли учился, то ли жил на одной улице. Старших из них я стал путать с близкими знакомыми моих родителей, ведь в семейных альбомах всегда есть снимки людей, неизвестных тебе, но знакомых твоим родителям. Да ведь мы вполне могли с кем-то из них и встречаться – в армии, например, на приёмных экзаменах в вуз, в купе поезда или в библиотеке. Есть даже гипотеза, что все люди непременно когда-нибудь друг с другом хоть на минуту да встречались. Разве не мог вот этот бравый офицер командовать ротой или полком, в котором воевал мой отец, а вот эти санитары разве не могли вынести в Первую мировую моего деда Александра, получившего тяжёлое отравление газами.
Что же случилось с человеком, если и родовые снимки стали ему ненужными? Какая сила оторвала от родимого древа эти опавшие листья, каким ветром их унесло?..
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи