Мои беглые заметки следовало бы назвать «То немногое, что мне известно о жизни Аркадия Кутилова в Смоленске», но для заглавия это слишком длинно.
Аркадия Кутилова привёл ко мне домой Георгий Георгиевич Сильницкий, заведовавший кафедрой английского языка в нашем педагогическом институте (сейчас у нас университет). Сильницкий привёл его ко мне, потому что я у себя на факультете русского языка и литературы руководил литературной студией, в которой состояли студенты и старшие школьники. Скорее всего, это случилось в 1965 году. Менее вероятно, что в самом начале 1966. Сейчас Сильницкий – замечательный учёный, филолог-англист, профессор нашего университета. Принимаясь за эти заметки, я расспросил его, и он рассказал мне то немногое, что знал о Кутилове.
Его познакомил с Кутиловым журналист Анатолий Трофимович Рыжиков. Десять лет тому назад Рыжиков умер. Кутилов служил в армии, его часть находилась в дачном пригороде Смоленска Красном Бору. Сильницкий и Рыжиков несколько раз (немного) устраивали встречи Кутилова со студентами. Они направляли официальное письмо начальнику части. Фамилия его была вроде бы Онегинов. И начальник части отпускал Кутилова на поэтический вечер.
Прошло сорок с лишним лет, так что за точность своих воспоминаний я не ручаюсь. Насколько я помню, Кутилов за пределами части всегда, когда я его видел, ходил в гражданской одежде. Не знаю, как это могло быть. В первое посещение он сразу меня тронул. Он был среднего роста; конечно, стриженый, но видно, что светловолосый. Неулыбчивый. Немногословный. Держался спокойно, однако несколько натянуто. Вроде бы немного настороженно. Был закрыт, о себе ни в этот раз, ни позже ничего не рассказывал. Обычно поэты всех уровней любят читать свои стихи. Кутилов был исключением. Он прочитал три или четыре небольших стихотворения, которые произвели впечатление естественности, искренности. Ясно было, что у него верный поэтический слух: никакой фальши в передаче чувств; обращали на себя внимание перекличка звуков его поэтической речи, разговорная выразительность стихотворного синтаксиса. Ничего нарочитого не было в его чтении. Сильницкий видел у него рукописный сборник его стихов; мне Кутилов этот сборник не показывал.
Я сразу начал вслух строить планы публикации его стихотворений, пригласил его на творческие встречи в студию. Произведения участников моей студии я печатал в выходившей у нас в институте два-четыре раза в месяц газете «Народный учитель». В это время я еще готовил сборник стихотворений участников студии для публикации в Москве в комсомольском издательстве «Молодая гвардия». Решил включить стихи Кутилова и туда. К моему удивлению, особенной какой-то радости Кутилов не изъявил. От посещения студии отказался. После этого он приходил ко мне домой ещё три-четыре раза, читал мне немного свои стихи и, преимущественно, свою прозу. Она произвела на меня ещё более сильное впечатление, чем его стихи. Была оригинальна, но если всё-таки искать какую-то параллель, то я бы назвал Юрия Олешу. Так же была пересыпана неожиданными образами и блестками юмора. Ничего законченного у него не было, одни фрагменты. Я всё равно хотел попробовать их опубликовать, но Кутилов решительно воспротивился. Иногда мне казалось, что к моим заботам он вообще относится с лёгкой досадой.
Напечатать его мне удалось совсем мало. С одной стороны, он был шизотимик, чувствовал между собой и миром невидимую, неосязаемую, но трудно преодолимую преграду. Ему и хотелось, чтобы люди узнали его стихи, и мысль о такой возможности его настораживала и даже пугала. Он меня в моих попытках не поощрял. С другой стороны… Тот, кто не жил в ту пору и не был тесно связан с литературой, не представляет себе, как трудно было тогда публиковать результаты творчества. По всему было видно, что идёт к концу политическая оттепель. Цензура запрещала Твардовскому печатать в «Новом мире» лучшие произведения писателей 60-х годов. Были запрещены две его собственные поэмы – «Тёркин на том свете» и «По праву памяти». На весь мир прогремел неправый суд над Иосифом Бродским. Лучших людей высылали из страны, но не разрешали уезжать тем, кто сам хотел уехать. Всё, что публиковалось, до наклеек на спичечных коробках, проходило строгую проверку. Частных издательств и периодических изданий не было (если не считать самиздата). Безболезненно шёл в печать товар, густо пропитанный ложным пафосом и насыщенный партийными лозунгами. Творчество Кутилова было прямо противоположно такой установке. А если в прозе или стихах не было ничего антипартийного, антисоветского – об этом нечего и говорить – но не было и самого неумеренного восхваления партии и её политики, то такие тексты объявлялись безыдейными, редакторы и цензоры на них смотрели с подозрением и в печать пропускали крайне неохотно. Поэтому в «Народном учителе» (№ 3 (318) за 22 января 1966 г.) мне удалось опубликовать всего четыре небольших текста Кутилова: «Гриф», «Антилопа», «Грузди», «Другу».
В двух областных газетах, в которые я обращался со стихами Кутилова, у меня не взяли вообще ничего.
В Москве в «Молодой гвардии» было решено составить общий сборник из стихов моих воспитанников и участников молодёжных литературных объединений нескольких других провинциальных городов. Я был ограничен в объёме. Нашу подборку поддержал Н. И. Рыленков. Он принял участие в её составлении и написал сопроводительное вступление. Оно носит общий характер, оценок отдельных авторов там нет. При этом несколько стихотворений он предложил снять как недостаточно зрелые. Стихотворения Кутилова он одобрил и оставил. Сборник «Тропинка на Парнас» (М.: Молодая гвардия», 1969) вышел в свет, когда Кутилов уже демобилизовался и уехал из Смоленска. Там перепечатано три его стихотворения: «Гриф», «Антилопа», «Грузди» (с. 136, 137). Четвёртое стихотворение, «Другу», не прошло, думаю, из-за ноты острой, щемящей грусти, которой оно и покоряет. В то время требовался мажор. Со мною он не попрощался, так что я узнал о его отъезде от кого-то случайно. С другими общими знакомыми он тоже не попрощался. Адреса его ни у кого не было, переслать ему «Тропинку на Парнас» мне не удалось. Никаких вестей от него я не получал.
Мой коллега по Союзу российских писателей – руководитель Смоленского отделения СРП, поэт Владимир Макаренков, которого я попросил поискать сведения о пребывании в Смоленске Аркадия Кутилова, прислал мне вышеизложенный текст, сопроводив его следующим напутствием:
«Все попытки найти источник сведений о Кутилове в Смоленске привели к Вадиму Соломоновичу Баевскому, доктору филологических наук, профессору, члену нашей писательской организации. Именно Вадим Соломонович включил три стихотворения А. Кутилова в сборник "Тропинка на Парнас". В этом году В.С. Баевскому – 80 лет. У меня с ним тёплые отношения, он любит мою поэзию. Почему я об этом пишу Вам? Потому что Вадим Соломонович очень трепетно относится к своим рукописям. Вот и в этот раз, он прислал мне свои воспоминания о Кутилове с просьбой, если их будут использовать, то следует обязательно напечатать в полном авторском виде, без редакторских правок».
Не изменив в тексте воспоминаний В. Баевского ни единой запятой, позволю себе сделать к нему несколько добавлений.
Прежде всего, о самом мемуаристе. Тот же В. Макаренков в другом месте и по другому поводу, рассказывая о своих товарищах по писательской организации, пишет:
«Особым авторитетом пользуется не только в России, но во всём мире доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки России Вадим Соломонович Баевский. Его книги, а их написано более двадцати, об истории и теории русской литературы, о русской поэзии, об Александре Пушкине, Борисе Пастернаке, Давиде Самойлове, о смоленской поэтической школе, мемуары, проза и эссе, а также яркий жизненный пример самоотверженного служения литературе, устанавливают для нашей организации величайшую творческую планку и духовный ориентир. Вадим Соломонович – старейший автор журнала "Знамя". В 2008 году увидели свет его мемуары – книга "Роман одной жизни" ("Складчина", № 1, 2009, стр. 37-38)».
Есть книги В. Баевского и в нашей областной Пушкинской библиотеке. Все они, за исключением выпущенной в Смоленске монографии о Б. Пастернаке, изданы в Москве. Это, например, 3-е издание учебного пособия «История русской поэзии», 2-е издание «Истории русской литературы ХХ века».
Теперь о сути.
Биографические сведения об Аркадии Кутилове характерны тем, что подлинные факты сплошь и рядом соседствуют здесь с мифами и легендами, а порой и с явными небылицами. Причём часто автором этих легенд и небылиц являлся, скорее всего, сам А. Кутилов.
Вот, что писал о смоленском периоде жизни поэта его друг и первый биограф Геннадий Великосельский (1947–2008 гг.):
«В начале шестидесятых годов Аркадий проходит армейскую службу в городе Смоленске, где активно включается в жизнь местного литературного объединения, участвует в семинаре молодых литераторов, получает высокую оценку своего творчества от таких поэтов, как Александр Твардовский и Николай Рыленков.
Кутилов необыкновенно популярен в литературных и читательских кругах города (в стране были времена необычайного всплеска интереса к поэзии), его стихи охотно печатают областные и армейские газеты, он даже становится автором текста гимна Смоленска… Однако вскоре происходит событие, наложившее отпечаток… на всю оставшуюся жизнь поэта. Аркадий и ещё пятеро солдат устраивают в расположении части выпивку. Пьют антифриз, в результате чего в живых остаётся лишь один Кутилов, которого демобилизуют из армии в тяжёлом депрессивном состоянии» (Г. Великосельский «Опознан, но не востребован…» // А. Кутилов «Скелет звезды». – Омск, 1998, стр. 8).
В последние годы жизни Г. Великосельский работал над документальной повестью о своём друге, которую намеревался назвать «Homo incognito» – «Человек неизвестный». Есть в этом незаконченном произведении и страницы, посвящённые сборнику «Тропинка на Парнас»:
«Можно сказать, что при жизни у Аркадия Кутилова совсем не было публикаций стихов в столичных изданиях. Правда, омские литераторы старшего поколения нет-нет да и вспоминают выпущенный в 1969 году издательством "Молодая гвардия" некий коллективный сборник, где стихи Кутилова всё-таки напечатали.
Да, действительно, в сборнике "Тропинка на Парнас" помещены три крохотных и совершенно очаровательных стихотворения Аркадия, однако не все знают, что факт появления их в этой книге следует всё же рассматривать не как "серьёзную" публикацию, а скорее, как одну из блестящих кутиловских фальсификаций.
А история такова…
В 1968 году Аркадий вычитал где-то информацию о готовящемся в "Молодой гвардии" сборнике стихов, написанных детьми разного возраста, со всех концов СССР. Одним из составителей будущей книги значился Николай Рыленков, известный поэт, хорошо знакомый Кутилову со времён его смоленского, армейского периода жизни. Зная, что Рыленков считает его погибшим, Аркадий написал ему письмо якобы от имени своего десятилетнего сына Аркадия (самого Кутилова Рыленков знал как Адия). В письме юный (вымышленный) Аркадий вспоминал своего "погибшего папку-поэта" и просил "дядю Колю" напечатать свои "первые стихи".
Стихи мэтр, конечно же, напечатал. Отчасти, "в память о покойном", отчасти, умилившись "дядей Колей", впрочем, нельзя не отдать должное и самим стихам.
В качестве первых стихов своего полувымышленного сына Кутилов послал три ранних своих стихотворения-четверостишия: "Грузди", "Антилопу" и "Грифа". Но даже в сумме эти стихи тянули всего на двенадцать строк. И тогда Аркадий, хорошо разбирающийся в построчной оплате стихотворной продукции, произвёл гениальную "коммерческую" разбивку.
Вот так, например, выглядит в изданном сборнике стихотворение "Гриф":
Гриф
спесив,
как бывший
граф.
Гриф
бывалый
вор.
Где-то
кури-
цу
украв,
спесью
скрыл
позор.
И всё правильно, и ни к чему не придерёшься, и даже распростёртость на две строки слова "курица" — не только умиляет, но и подчинена строгим законам ритма.
Как ни странно, но "несерьёзная" публикация эта сыграла серьёзную роль: именно тогда, увидев свои стихи напечатанными в столичном издании, Адий Кутилов принял решение о выборе в качестве псевдонима имени Аркадий…
Гонорар мы с Аркашей "отмечали" несколько дней. Ещё бы: за одну только разрубленную "кури-цу" можно было купить целую бутылку водки.
А "реальному" сыну Кутилова, Олегу, в ту пору был всего один год…» («Бизнес курс», № 33, 2 сентября 2009 г., стр. 61).
Мне кажется, что Адий-Аркадий выдумал историю про мнимого автора-сына не просто из озорства, а вот почему.
Я хорошо помню, как в конце 1969 или в начале 1970 года А. Кутилов показывал мне сборник «Тропинка на Парнас». Но показывал как-то мельком, не дав подержать в руках и полистать, а лишь раскрыв страницы со своими стихами. Помню, я грешным делом даже подумал, а не дурит ли меня Аркаша, не показывает ли он стихи какого-нибудь своего тёзки-однофамильца? Ведь для нас, членов литобъединения при Омской писательской организации, имевших тогда за душой лишь редкие публикации в «Омской правде» да «Молодом сибиряке», публикация в столичном сборнике была чем-то неслыханным.
И вот, сорок лет спустя, я перелистываю этот коллективный сборник (он, выпущенный баснословным для нынешних времён тиражом – 50 тысяч экземпляров, конечно же, есть в нашей Пушкинке). И, кажется, я догадываюсь, почему Кутилов так себя вёл тогда. И зачем придумал легенду о мнимой мистификации с авторством сына. В 1969 году Аркадию было уже 29 лет, и вполне возможно, он стеснялся, что напечатался вместе с подростками – воспитанниками литературных студий и кружков при дворцах пионеров Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси и Смоленска. В редакционном вступлении к сборнику издательство благодарит руководителей этих студий (в том числе и В.С.Баевского) за помощь в составлении книги.
Теперь о другом. Позволю себе также предположить, что знакомство В. С. Баевского с А. Кутиловым состоялось не в 1965 году, а несколько раньше. В 1965 году он уже работал корреспондентом газеты Колосовского района Омской области «Луч». Об этом свидетельствуют воспоминания тогдашней сотрудницы этой газеты В. Мурыгиной, а также подшивка «Луча» за указанный год. Аркадий донашивал тогда армейскую одежду, т.к. жил в материальном смысле более чем скромно. (См. сб. Творческое наследие А. П. Кутилова. Материалы региональной конференции. – Омск, 2008, стр. 30 - 33).
Меня, человека в психологии и тем более в психиатрии несведущего, несколько смутило слово «шизотимик», употреблённое в воспоминаниях В.С. Баевского – смутило тем, что уж очень рядом находится оно с названием тяжёлой и, увы, распространённой душевной болезни. Поэтому для ясности привожу цитату из «Большой психологической энциклопедии» (М., 2007, стр. 503):
«Шизотимия (от греч. schizo – раскалывать, расщеплять и thymos – чувство, настроение) – группа психологических особенностей личности, впервые выделенная психиатром Э. Кречмером. Шизотимики характеризуются погружением в себя, т. е. внешний мир для них как бы не существует. Они, как правило, социально не адаптированы, замкнуты. У шизотимиков есть и внешние отличительные черты, такие как вытянутое, худощавое телосложение и т. п. Большие трудности возникают при выборе профессиональной деятельности. Люди этого типа обычно боятся тесных контактов с окружающими, они предпочитают индивидуальную работу. Также им не стоит создавать ситуацию, требующую быстрого принятия решения. При благоприятном развитии шизотимии эти люди уходят в творчество, становятся музыкантами, художниками и т.п. В противном случае наблюдаются полная дезадаптация, равнодушие ко всему окружающему, аутизм. Но есть и другая сторона психологических особенностей шизотимии. В экспериментах они показали себя как личности, склонные к "раздвоению". Также у них очень хорошо развито аналитическое мышление, благодаря которому шизотимики социально адаптированы, но проявляют себя как властвующие, холодные, сдержанные личности, стремящиеся к власти, к идеалу; возможна склонность к диктату, к фанатизму».
А в Интернете помещена статья «Шизотимические темпераменты художников», в которой к шизотимикам относят таких писателей, как Шиллер, Тассо, Гёльдерлин, Новалис и Л. Толстой.
* * *
Закончить эти небольшие примечания к замечательным воспоминаниям В. Баевского мне хочется ещё одним цитированием из рукописи Геннадия Великосельского «Человек неизвестный»:
«Если уж говорить об известности как таковой, то уникальное поэтическое творчество Кутилова и сегодня… продолжает оставаться неведомым для широкой читательской аудитории страны. Поймём ли мы когда-нибудь, что выход кутиловских книг в местных издательствах, проведение выставок рукописей и рисунков, постановки театрализованных вечеров памяти – всё это замечательно, но слишком уж недостаточно для творческой личности такого масштаба?
Понимает ли город, что его полуравнодушное отношение к одному из ярчайших российских поэтов ХХ столетия совсем уже скоро начнёт вызывать недоумение у всей России?» («Бизнес курс», № 33, 2 сентября 2009 г., стр. 60-61).
Этим риторическим вопросом страстного и многолетнего пропагандиста творчества омского поэта мы и закончим наш сегодняшний разговор. А для поклонников творчества Аркадия Кутилова, которых становится всё больше, вопрос этот весьма актуален, т.к. до его 70-летия (30 мая 2010 года) осталось так мало времени.
Александр Лейфер
Омск, сентябрь 2009 г.
Впервые опубликовано:
Баевский В.С. Аркадий Кутилов в Смоленске / Послесловие: Лейфер А.Э. Аркадий Кутилов: Смоленск и далее – везде? : вместо комментария // Сиб. огни [Новосибирск]. – 2009. – № 11. – С. 176-179.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи
начало статьи