Я ехал из Омска в Тару на автобусе. Где-то между Саргаткой и Большеречьем дорогу преградила конная упряжка.
Водитель огромного «Икаруса» едва успел затормозить перед женщиной в длинном тулупе, каких теперь уже и не шьют нигде. Она стояла посередине дороги, загораживая собой заиндевевшую на морозе морду серой лошадки. Позади этих двух живых существ автотрассу намертво перегораживали сани с растопыренными на асфальте оглоблями. И выскочивший вперёд всех наш водитель, и женщина – разводили руками, при этом один смеялся, вторая плакала.
Как выяснилось, случилось следующее. Упряжка переезжала автотрассу, и как только полозья въехали на асфальт, сани затормозились, и гужи соскользнули с оглобель. Подобное может случиться лишь при неумелой запряжке лошади: либо хомут рассупонится, либо развяжутся гужи.
Но вскоре выяснится, что всем сорока пассажирам автобуса вместе с водителем были даже неведомы такие названия, как «хомут», «супонь» и «гужи». А я, дремавший на заднем сиденье, и не подозревал, что народ у нас теперь до такой степени раскрестьяненный, что, обступивши бедную лошадёнку и плачущую возницу, кроме как пообсуждать ситуацию, ни на что не способен.
Как все, вышел из автобуса и я. Поскольку спешившиеся раньше уже свои способности выявили, весь дорожный плебисцит с надеждой ощупывал глазами каждого, кто пополнял толпу на дороге с опозданием. Мне показалось, что и лошадь сразу повеселела, скосив на меня свой влажный заиндевевший глаз. Окончательно убедившись, что конкурса на знание элементарных крестьянских приёмов не будет, выдвигаюсь на арену действий. Беру лошадку под уздцы. Бедняга сразу встрепенулась и без всяких моих усилий сама переставила обе задних ноги прямо на середину раскинутых оглобель. Рассупониваю хомут, укорачиваю гужи. Берусь за висящую на шее лошади дугу, одним концом вставляю её в задубевшую на холоде петлю гужа. Перехожу на другую сторону и обтягиваю вторым гужом приставленную к дуге правую оглоблю сверху. Вдыхая пар от лошадиного дыхания, наматываю супонь на растопыренные клещи хомута и, упершись коленкой в один из них, стягиваю их. Теперь остаётся только подтянуть чересседельник и можно ехать.
Проделывая все эти операции, сам удивлялся, как глубоко западают в детстве – нет, не в память, а во всё твоё существо – простые житейские правила. Я не думал при этом, что оказался намного богаче всех присутствующих, да и вообще не думал о зрителях. Только по прошествии этих десяти минут спиной и ушами ощутил их внимание и тишину в затуманенном от мороза пространстве. Между тем, благодарные зрители наградили-таки меня аплодисментами. Трое по очереди предложили закурить, а сосед с заднего сиденья – когда автобус тронулся – достал из-за пазухи фляжку и стал признаваться в особом ко мне уважении.
А мне было жаль… раскрестьяненную лошадку.
Материалы сайта могут содержать информацию, не подлежащую просмотру
начало статьи