Альманах рукописей: от публицистики до версэ  •  Сетевое издание Эссе-клуба ОМ

Андрей Козырев

Космос Аркадия Кутилова Когда мы говорим о поэте, в особенности о таком крупном, как Аркадий Кутилов, мы затрагиваем не только личность поэта и его конкретные произведения, но и мир поэта – особую поэтическую вселенную, созданную им и подчиняющуюся своим законам. Этот космос часто возникает ещё до стихов, как писал философ М. К. Мамардашвили: «стихи вовсе никакие не переживания, не сентименты, то есть не выражение сентиментов. Стихи и есть то, после чего стали возможны мои чувства и представления. Создав поэтическое произведение, поэт породил связанный с ним соответствующий мир мыслей, чувств, переживаний и т. д.… «Гамлет» написан – в мире стали возможны и существуют вполне определённые переживания, мысли, чувства и представления. Они именно эти, а не другие… После полотен Ренуара существует мир Ренуара, который нас окружал, но мы его не видели. А после его полотен он стал возможным. После Ренуара мы видим в мире женщин Ренуара». Подобно этому, можно сказать, что после написания стихов Кутилова стал возможным «мир Кутилова». Подобно тому, как в каждом нашем вдохе содержится несколько молекул воздуха из последнего выдоха Кутилова, так и в наших мыслях и чувствах невольно содержатся отныне элементы кутиловского мироощущения – достаточно даже мимолетного знакомства с творчеством Кутилова, чтобы навсегда заразиться его миром и его стихами, «плодливыми, как гибельный микроб». Каким же законам подчиняется мир Кутилова? Какие там пространство и время? Как соотносятся человек и Вселенная в этом мире? Традиционные представления поэтов о человеке и мире можно уподобить геометрии Эвклида, основанной на постулате о том, что две параллельные прямые не пересекаются. Мир и человек подобны этим двум прямым, движущимся параллельно, в одном направлении, и не приходящим в соприкосновение. В «мире Кутилова» эти прямые могут пересечься – и в точке пересечения перечеркнуть друг друга. Это пересечение образует своего род крест, который был поставлен на Кутилове и который он нёс на протяжении своей жизни. Но поэзию Кутилова можно сравнить не только с геометрией Лобачевского. В стихотворении «Реклама душу вводит в трепет…» есть строки: Едва-едва взойду по трапу, Найду нетрезвых земляков, И милый Омск прикрою шляпой, Как горсть сосновых угольков. В этих строках создаётся своего рода «художественная теория относительности». Что описано в этих строках? Это кусок земли, блуждающий в космосе. Это чем-то похоже на сон. Человек спит и видит, как он и какая-то (маленькая) часть земли вместе с ним улетает в космос. После чего человек просыпается и видит, что всё на месте, а он на Земле. Так и в стихотворении. Можно сопоставить поэзию двух крупнейших поэтов Омска – Леонида Мартынова и Аркадия Кутилова. Они по-разному воспринимали пространство – как физическое, так и духовное, «внутреннее пространство мира». Пространство Мартынова прямолинейно: Прямая, как была ты, так и будь кратчайшим расстояньем между точек, ведь иначе придётся обогнуть так много ям, так много разных кочек. И пусть равнину ломаной дугой, отрезков еле мыслимою суммой воображает кто-нибудь другой, а ты, душа, об этом и не думай! («Исчезли все сомнения мои…») Путь Мартынова в жизни и в поэзии – прямой, мысль Мартынова – это кратчайший путь между двумя точками: постановкой проблемы и её разрешением. Кутилов же криволинеен. Даже в его знаменитых рисунках человек часто представлен в виде системы ломаных линий. (Интересно было бы сопоставить рисунки Кутилова, Мартынова и Сорокина, но это – тема для отдельного исследования.) Мир Кутилова можно уподобить изогнутому луку. Криволинейность лука является символом кутиловского мира. Полюса этого мира – добро и зло – противопоставлены друг другу не как концы отрезка прямой, а как концы согнутого лука: они должны быть приближены друг к другу, должны столкнуться лицом к лицу, как сближаются концы лука, стянутые тетивой. Тетива – это мысль поэта. И именно благодаря этому противоестественному сближению и порождаемому им напряжению лук отпускает в полёт стрелу – стрелу поэзии. Таким образом, традиционная прямолинейная схема креста – средоточия двух измерений – сменяется на криволинейную схему полукольца-лука. Но сближение полюсов – это тоже элемент «художественной теории относительности»! Своего рода её манифестом является следующее стихотворение: Я вижу звук и тишину, есть антимир в моей тетради… Я вижу Африку-страну, в окно заснеженное глядя… Я слышу тьму и лунный свет, и за соседскою стеною я слышу – ночью древний дед во сне ругается с женою. Старуха, правда, умерла, и мне за деда чуть обидно… Но это наши с ним дела: нам видно то, что всем не видно. Мы жарких пушкинских кровей, для нас – семь пятниц на неделе, для нас – январский соловей, а летом – музыка с метелью. А в марте с крыш, вдоль мокрых стен стекает голос Нефертити… Читатель мой! я бьюсь над тем, чтоб ты вот так же мир увидел. Можно найти и точки соприкосновения между поэзией Кутилова и Мартынова: так, в стихотворении Мартынова «Необратимость» соловей, оказавшийся свидетелем военных сражений, цокает, как автомат. Возможно, скрытым продолжением этого стихотворения (или спором с ним?) является кутиловское стихотворение «Соловей». Можно сопоставить также два мироздания – космос Кутилова и космос Юрия Кузнецова, поэта, современного Кутилову и в чём-то, возможно, соразмерного ему. Оба поэта владели способностью улавливать некие космические законы бытия и выражать их в символах, но, если мир Кутилова антропоцентричен, то мир Кузнецова космоцентричен. Отражённое в классической европейской литературе духовное пространство человека имеет, как правило, три «оси координат»: общественную, культурную и религиозную, исходящие из точки отсчёта, которую может занимать Бог, человек, природа, одно из абстрактных понятий духовности – добро, истина, красота и т. д. Точками отсчёта могут служить также наиболее важные духовные составляющие личности одного человека (системы взглядов, важнейшие убеждения). Для Кутилова точкой отсчёта была собственная душа, собственное зрение: «Я вижу мир через себя», – говорил он. Интересным примером подобного видения является стихотворение «Родина»: Себя я люблю, Но не скоро, А прежде – Россию любя, В России – Сибирь, В ней – свой город, В нём – сына, А в сыне – себя. Какой впечатляющий образ вереницы вселенных, заключённых одна в другую, подобно игрушкам-матрёшкам! Для Ю. Кузнецова же главным был космос, а собственная душа и её лирические переживания не всегда верно отражались им в творчестве и часто были на втором плане. Если для Кутилова космос подобен человеку, живому человеку с его конкретными особенностями, то для Кузнецова человек подобен космосу – и потому очищен от конкретики, возведён до высоты платоновского «человека-символа». А точкой отсчёта в системе координат мира Кузнецова является «Великий Ноль», упоминаемый им в одном из его стихотворений: …Но всё, что падает и рушится, Великий Ноль зажал в кулак. «Великий Ноль», «Русское ничто» – вот центр «неуютного» мира Ю. Кузнецова. Кутилов же всегда в центре ставил человека, а человеку, как замечал Б. Паскаль. в конечном счёте интересен прежде всего человек. Поэтому А. Кутилов, возможно, является сейчас не менее необходимым России поэтом, чем сопоставимый с ним Ю. Кузнецов. Возвращаясь к тому, с чего мы начали наше рассуждение, – к образу двух прямых (мира и человека), образующих крест, – можно вспомнить, что свою последнюю итоговую книгу Ю. Кузнецов хотел назвать «Крестный путь». У Аркадия Кутилова тоже был свой крестный путь, он нёс крест, который на нём поставили, и этот путь был гораздо длиннее, чем дорога Виа Долороза в Иерусалиме, ограничивающаяся несколькими кварталами от дома Пилата до Голгофы, – страсти не святого, а скорее «святогрешного» Кутилова продолжались семнадцать лет, и путь его пролегал по просторам от Смоленска до Омска. Возможно, что и по нашим сердцам пролегал этот путь, и пусть в сердцах этих надолго сохранятся следы Аркадия Кутилова, который, подобно У. Уитмену, мог бы назвать себя «миром и человеком».   ——— • ——— Андрей Козырев Омск, 2012

авторская страница ■ Опубликовано: 20 мая 2012 года Текст предоставлен автором. Дата поступления текста в редакцию альманаха Эссе-клуба ОМ: 18.05.2012