С самого начала развития цивилизации люди испытывали трепет перед бездной космоса. Ещё Паскаль ужасался «вечному безмолвию бесконечных пространств». Ещё Ломоносов видел своими «умными очами» темноту Вселенной:
Открылась бездна, звёзд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна.
Проходили годы, десятилетия, века. Человечество боролось с бездной, создавала чудеса техники, новые, невиданные ранее механизмы, порабощающие природу. Но в наши дни открылось людям то, что предчувствовал Паскаль: техника сама стала частью некоей рассудочной бездны, поглощающей людей, только на смену чудовищам органической природы пришли чудовища механические, возникающие не извне, а рождающиеся в недрах человеческого сознания.
Мир начал представляться морально чутким интеллектуалам как Машина, переламывающая и перемалывающая кости и души человеческие. Время, пространство и их измерения, глубина души и высота мысли, дороги, которыми ведёт нас судьба, и цели, к которым мы стремимся, – всё это – только винтики и детали, шестерёнки, между зубцами которых движутся наши жизни.
Как победить Машину? Мы так тесно срослись с ней, что не замечаем её; но это только яснее указывает на степень участия её железной воли в нашей жизни.
Железная воля; железная мысль; железная душа. Вот те черты, которые помогают нам выжить в этом мире. И многие люди уже окостенели в стремлении найти общий язык с Машиной и стали машинолюдьми. Они сами – зубчатые шестерёнки, и сами они перемалывают тех, кто сохранил в ударах жизни мягкость и трепетность душ и тел.
Как бороться с Машиной? Как спастись от её ига? Она сильна и почти самодостаточна; только одного требует её гигантский механизм – смазки человеческими кровью и слезами. Кровь и слёзы – вот те дары, которые приносят волхвы цивилизации рождающемуся машинному богу. И мы невольно припадаем к стопам его, и целуем их, и славим рождество нашей смерти.
Продукты мёртвого машинного искусства и науки производит Машина, и мы невольно участвуем в создании этих полуфабрикатов. И ангелы представляются нам уже не иначе, как в белых халатах учёных и с микроскопами в руках. Как мы расщепляем атом, так они расщепляют атомы нашей жизни, расщепляют улыбки и слёзы наши. Взрыв морали, полученный при аналитическом расщеплении слезы, сильнее ядерного, и силой этих взрывов питается Машина, именуемая мирозданием.
Мы можем остановить Машину, если перестанем плакать; без крови нашей и слёз наших она остановится, – но станет ли это благом? Без движения ржавчина лени и отчаяния медленно разъест металлические члены Машины, и души наши заржавеют так же, как и её детали.
Проржавевшая совесть, проржавевшая мудрость, рассыпающаяся в мелкий алый порошок Любовь… Вот что станет нашей сущностью, если мы уничтожим Машину!
Есть только один выход – трудиться на благо Машины, одушевляя её своим прикосновением. Пусть наши глаза дадут машине способность видеть, пусть наш мозг даст ей способность мыслить, пусть наши души сделают её живой! И мыслящая Машина обретёт способность любить и сострадать, и человек уже не будет отдельной деталью механизма бытия, а сделается органом бесконечно великого, живого, любящего тела.
Единая кровь будет течь во всех людях человечества, единые слёзы во всех глазах человеческих будут оплакивать каждого из страдальцев, единая душа будет биться в миллионах сердец.
Но всё-таки это будет механическое тело человечества. Мы же – частицы органического мира, мы – существа становления, и окостенелая застылость в знании обретённой истины и гармонии могут обернуться нашей гибелью.
Следует поставить вопрос: механична ли истина? Статичны ли добро и красота? Или они, как и мы, есть явления органические? Думается, что все высшие ценности человеческого бытия подобны явлениям природы. Они произрастают из почвы наших сердец, словно цветы. И, как растение непрерывно меняется на своём пути от зерна до исполинского дерева, касающегося неба, так и истина, добро, красота постоянно преображаются, не теряя при этом своих достоинств.
Лгут или ошибаются те, кто считает, что обладают вечной и незыблемой правдой. Они только пытаются засушить чудесные цветы, гербарий красот жизни создают они. Но всё это – только жалкие попытки монополизировать право на знание сущности жизни, потому и называющейся жизнью, что вечно изменяется она.
Какое счастье – наблюдать за зарождением, ростом и развитием новой истины, новой красоты! Какая радость – ухаживать за возникающими на её золотистом стебле душистыми цветами, поливать её слезами своими, чтобы выше и стройнее стала она! Но надо и подрезать ветви, чтобы ствол будущего растения не согнулся, надо собирать плоды, надо изучать годовой цикл развития истины! Вот – предназначение философов, писателей, учёных; и хочется сказать экологам и мыслителям простую и ясную фразу: «Берегите живую природу в себе, и вокруг вас сбережётся она!»